Меня толкнули в помещение, где делали рентгеновские снимки. – Раздевайтесь, – услышал я команду. Я с тоской посмотрел на зарешеченные окна, за которыми жил своей жизнью маленький, заброшенный всеми городок, который держался только на сталкерах и торговцах. Крайняя точка подобия цивилизации. Городок, застывший на перекрестке времени, в восьмидесятых, когда я даже в проекте еще не существовал. Меня «засветили». Почему-то вспомнился один случай. Привели нам как-то солдатика, который случайно проглотил иголку. Сидел он на кровати, штопал носки, держа во рту иголку, а тут зашел офицер. Солдатик испугался, вскочил, ударился об второй ярус кровати и от страха проглотил эту иголку. Привезли парня, сделали снимок и очень удивлялись. В кишечнике бедолаги обнаружили штук пять острых игл. Так ему кличку и влепили – Глотатель. Наручники мне все же надели. Начмед контролировал ситуацию. Он не стоял за моей спиной, не толкал, но меня не покидало ощущение, что, стоит мне рыпнуться, мне в тот же момент сломают хребет. Часы в коридоре показывали одиннадцать. День. Солнышко начинало припекать – пока еще скромно, словно боясь спугнуть людей, которые привыкли за долгую зиму к холодной погоде. Мы поднялись по лестнице. Отделение хирургии встретило нас суетой: бегал медицинский персонал, мимо пролетел доктор, возмущенно общаясь с кем-то по мобильнику. – Что-то случилось, – встревоженно сказал я. – Ты, вопросы не задавая, быстро зашел! – Полковник ждал меня у дверей в палату. Я хотел сказать, что это был не вопрос, а утверждение, но водоворот событий начал раскручиваться все сильнее и сильнее. – Я попрошу всех выйти, идет следствие, – с пафосом заявил полковник. Я застыл у порога, заглядывая в помещение. Несколько убогих кроватей. Крепкий бородатый мужик в спортивном костюме поставил пакет с апельсинами на стол, что-то сказал лежащий в кровати бабульке. – Быстрее, – поторопил его Махлюков. Я пропустил мужика и просочился в палату. Вдохнул – выдохнул. Спокойствие – вот что мне было нужно. – Как здоровье, Антон? 5 Крыса дернулся. Он неприятно оскалился, будто собрался меня укусить. Нога его была закреплена на вытяжке – конструкция с противовесом не давала ему свободы действия. Он был, проще говоря, привязан. – Убийца, – злобно произнес он. – Подожди, подожди, – вмешался полковник. Он достал из кармана кителя серебряный диктофон, аккуратно примостил его на кровати Антона, но на кнопки вроде не нажимал. «Значит, давно включил? – мелькнуло у меня в голове. – Хитрая морда, записывает наши разговоры с самого начала». – Так, давай представься для начала и расскажи, что произошло – начиная с двадцать четвертого февраля. Начмед присел на подоконник, Махлюков же уселся на свободную кровать. Бабулька за моей спиной начала охать. – Я, сержант Антон Деревянский… – начал Крыса. Мне хватило несколько минут, чтобы понять: он пересказывает тезисы, который читал мне полковник. Заучил их основательно. Да, было больше мелких деталей, подробностей. Крыса иногда останавливался, мучительно пытался вспомнить, и тогда на помощь приходил Махлюков, задавая наводящие вопросы: – Когда Новиков выстрелил в торговца по имени Дельный? Он тебя принуждал? Что, наступил на поломанную ногу? Крыса говорил и говорил. Скоро я сам начал верить в его историю. В ней не было мутантов Зоны, аномалий и слепой удачи. А сговор, попытка шантажа, убийства – предостаточно. Полковник резко переключался на мою персону, переходя на крик, от которого бабулька начинала молиться. – Наступил на ногу? Да, солдат Новиков? Отвечай, когда офицер задает вопросы! – Нет. – Врешь, собачий потрох, – ругался Махлюков и продолжал общение с Крысом. Отдых в больничке пошел на пользу Крысенышу. Да, кормили тут явно помоями, но прикроватная тумбочка сержанта ломилась от принесенной еды: яблоки, коробки вермишели быстрого приготовления, завернутый в бумагу кусок колбасы. Не голодал парень. Ну да, он же – жертва Зоны, который не сдал бандитам блокпост. Герой. Его подкармливали, вот он и отъелся. Круги под глазами Деревянского сошли на нет, живот выпирал. Лощеная Крыса. Холеная Крыса. Когда он тырил у сослуживцев – били его нещадно. А теперь вот подкармливают. – Я ж тебя, поломанного, на себе тащил, – тихо произнес я. Голос дрожал от злости. Я старался не сорваться, не прыгнуть на его ногу. – Отвечай на вопрос! – рявкнул Махлюков. – Даже когда ты выстрелил в меня, я тебя не бросил, – продолжал я, – да и на Болоте тебя бы Чес оставил землю удобрять… – Заткнись! – приказал полковник. Крыса же постарался отползти от меня – и, не будь он привязан, точно свалился бы с кровати. – Я ж тебя как брата родного тащил… – Да рот закрой! Я тяжело дышал. Ребра болели, голова кружилась. – Свят-свят, – причитала бабулька. – Продолжим, – сказал Махлюков. – Почему вы решили, что существует сговор между Новиковым и сталкером по кличке Трофимыч, полное имя которого Борис Геннадьевич Трофимов? Который, кстати, неоднократно задерживался за незаконное пересечение границы. Служил… «Вот оно как. Я думал, Трофимыч – это отчество, а оказывается, все банальнее. Переиначенная фамилия». Крыса с упоением рассказывал. Он зачастил, слова вылетали из него как пули из автомата: – Они общались как свояки. Кузьма вел его, и оба знали, что он организует проход через блокпост. – А они не упоминали фамилии или имена – через кого договорились о пересечении? – спросил полковник. Мне показалось, он, как хорек, почуял кровь. – Упоминали. Перед тем как Новиков ударил сталкера по голове прикладом, тот сказал: «Ты, это, Сергею передай, что проверку прошел…» Начмед, до этого спокойно сидевший на подоконнике, мгновенно среагировал на последнюю фразу. Капитан в одну секунду оказался возле постели Крысы, нагнулся и четко сказал: – Повтори. – Прошел проверку, – заикаясь, ответил Деревянский. – Эй, капитан, отойди от потерпевшего! Кстати, ты ж по имени-отчеству Сергей Петрович? Да? – вступился за Крыса полковник. Начмед медленно выпрямился. – Сергеев много вокруг Зоны ходит. – Он вернулся и стал внимательно рассматривать дворик больницы. Махлюков ловко выключил диктофон и сказал: – Капитан, я знаю, что командир тебя уважает. Не понимаю почему, но, поверь, я тебя на самое дно опущу. И сразу же включил аппарат для записи. Хитрый. Начмед не отреагировал. Полковник продолжил задавать вопросы, Крыса отвечал. Но уже не так активно. Перекосило его, он снова стал походить на запуганного маленького ребенка. Полез под подушку, достал красную пачку сигарет. Закурил. Помещение наполнилось сизым дым. Бабулька завозмущалась: – Товарищ военный, скажите, скажите ему, пусть больше не курит в палате. У меня астма, дышать нечем, а он курит и курит. Уже и доктор ругался, а ему все приносят… Махлюков отмахнулся: – Путь солдатик курит. Тебе чего, старая, жалко? Все равно умрешь. Бабулька от такого обращения сразу замолкла. В ее понимании военный с блестящими звездочками на погонах – это был царь, заступник, который накажет нерадивого курильщика, заставит проветрить помещение. А тут… Полковник уже спрятал диктофон в карман и теперь выталкивал меня из палаты. – Стой смирно, – приказал он, недовольно выбрался в коридор, оттолкнул спешащего медбрата. «Недоволен, – отметил про себя я. – Значит, я правильно сделал, что не нарвался на конфликт». Начмед отлип от окна, остановился у Крысы. Что-то изменилось. Теперь в глазах капитана появилась заинтересованность. Он как-то по-новому рассматривал сержанта. – Что? – не выдержал Крыса. – Забычковал быстро. Крыса заметался, начал тыкать сигарету в железную перемычку кровати. – Еще раз узнаю, что курил в палате… – грозно произнес Сергей Петрович. Я смотрел и никак не мог понять, почему Антон оболгал меня. Мне его даже стало жалко. – Антон, – сказал я. – А я тебя Крысой ни разу не назвал.