Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 2 из 9 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
ПАЦИЕНТ: БЛАУ ДЕБОРА Ф. Полных лет: 16. Предшеств. госпитализации: Нет. ПЕРВИЧНЫЙ ДИАГНОЗ: ШИЗОФРЕНИЯ 1. Тестирование. Тесты показывают высокий уровень (140–150) умственного развития, но паттерны нарушены заболеванием. Многие вопросы интерпретируются неверно, с гипертрофированным отнесением на свой счет. Полностью субъективная реакция на беседу и тестирование. Анализ невротичности выявил характерные шизофренические сценарии с компульсивным и мазохистским компонентом. 2. Беседа (первичная). При поступлении больная производила впечатление хорошо ориентированной, способной к логическому мышлению, но в ходе беседы логика временами ослабевала, и при любой реплике, истолкованной как поправка или критика, больная проявляла крайнее беспокойство. Всеми средствами пыталась блеснуть остроумием, используя его как мощную защиту. В трех случаях проявила неуместную веселость: один раз, когда заявила, что причиной госпитализации стала суицидная попытка, и дважды — в ответ на вопрос о календарной дате. В ходе беседы ее отношение изменилось, она повысила голос и в качестве причин заболевания перечислила разрозненные обстоятельства своей жизни, такие как перенесенное в возрасте пяти лет оперативное вмешательство и его травматические последствия, жестокость няни и т. п. Упомянутые случаи не были связаны между собой и не подчинялись определенному сценарию. При пересказе одного случая больная рванулась вперед и обвинительным тоном спросила: «Я рассказала вам правду — теперь-то вы мне поможете?» Продолжение беседы стало нецелесообразным. 3. Семейный анамнез. Место рожд.: г. Чикаго, штат Иллинойс. Дата рожд.: октябрь 1932. Грудное вскармливание до 8 м-цев. Одна сестра, Сьюзен, 1937 г. р. Отец: Джейкоб Блау, бухгалтер; родители эмигрировали из Польши в 1913 г. Роды срочные. В возрасте 5 лет перенесла 2 операции по поводу опухоли мочеиспускательного канала. Вследствие тяжелого материального положения семья съехалась с дедом и бабкой по материнской линии, проживающими в пригороде Чикаго. Положение улучшилось, но у отца были диагностированы язва желудка и гипертензия. Во время войны (1942 г.) семья вернулась в черту города. Больная испытывала трудности с адаптацией и подвергалась издевательствам одноклассников. Половое созревание физически протекало нормально. В возрасте 16 лет совершена суицидная попытка. Многолетняя склонность к депрессиям; физическое состояние все годы в норме, за исключением онкологии. Перевернув страницу, она пробежала глазами количественные показатели и результаты тестов. Шестнадцать лет — такие юные больные до сих пор ей не встречались. Даже не принимая в расчет личность девушки, интересно было бы выяснить эффективность психотерапии в случае пациентки со столь скромным жизненным опытом и установить, облегчает это работу или усложняет. В конце концов именно ее возраст повлиял на решение доктора Фрид и добавил этой тонкой папке больше веса, чем предстоящая обязанность посещать клинические разборы и писать статьи. — Aber wenn wir… Если мы добьемся успеха… — прошептала она, с усилием переключаясь на неродной язык, — сколько будет впереди славных лет… И вновь посмотрела на цифры и факты. История болезни, похожая на эту, в свое время вынудила ее сказать одному психологу-клиницисту: «Когда-нибудь нужно будет разработать тест, который позволит выявлять не только отклонение, но и норму». Психолог тогда ответил, что такие сведения гораздо легче получить при помощи гипноза, аметилов и пентоталов. — Не думаю, — возразила ему доктор Фрид. — Скрытая сила — слишком глубинная штука. Но по большому счету… по большому счету это наш единственный союзник. Глава третья В течение некоторого времени — сколь долго по земным меркам, Дебора не ведала, — все было тихо-спокойно. Мир почти ничего не требовал, а потому опять создалось впечатление, что муки Ира большей частью проистекают от давления извне. Порой из Ира можно было подглядеть за «реальностью», отделенной как будто лишь кисейным пологом. В таких случаях из Деборы она превращалась в Янусю, уподобляясь двуликому Янусу, у которого для каждого из миров свое лицо. Ее школьные неприятности начались как раз с того, что она случайно выдала это имя. Жила она по Тайному Календарю (ирское летоисчисление значительно отличалось от земного), но в середине дня возвращалась к Тяжкому Календарю, и тогда ее посещало дивное, вездесущее чувство преображения; вот в такой момент она и подписала проверочную работу: «Уже ЯНУСЯ». Учительница спросила: «Дебора, это еще что за метка? Что за слово такое: „Януся“?» И пока учительница стояла у нее над душой, в будничной, дневной классной комнате оживал и поднимал голову какой-то ночной кошмар. Оглядевшись, Дебора поняла, что видит одни очертания, серые на сером фоне, лишенные глубины, плоские, будто рисованные. Метка на тетрадном листе представляла собой эмблему, летевшую на Землю из ирского времени, но застигнутую в полете, а потому отвечать пришлось и за одно, и за другое. Ответом своим она едва не выдала ужаса — ужаса, от которого невозможно очнуться в здравом рассудке, вот ей и пришлось лгать и увиливать, отчего сердце заколотилось так, что не давало дышать. Чтобы впредь не допускать подобной опасности, ночью Великий Синклит — боги и демоны Ира и земных теней — в полном составе втиснулся в Междуземье и назначил Цензора, чтобы тот присматривал за империей и вклинивался между словами и поступками Деборы, охраняя тайну существования Ира. С годами могущество Цензора только крепло, а в последнее время он стал все чаще врываться то в один мир, то в другой, дабы не упускать из виду ни единого слова или дела. Один неосторожный шепоток, один начертанный знак, один проблеск света мог вломиться в тайные пределы и навек уничтожить ее саму вместе с двумя мирами. На Земле текла больничная жизнь. Дебора с благодарным чувством приходила в кабинет трудотерапии, где можно было спрятаться от этого мира. Она училась плетению из лозы, воспринимая наставления инструктора в своей сардонической и нетерпеливой манере. Другие ученицы — она это знала — ее не любили. Окружающие никогда ее не любили. В общей спальне рослая девушка предложила ей партию в теннис — это был такой шок, от которого содрогнулись все уровни Ира, вплоть до самого последнего. Несколько раз Дебору вызывали для беседы к тому же доктору с карандашом; она узнала, что это «заведующий отделением» и от него зависят «поблажки» — шаги в сторону нормального мира: подъем, выход из отделения, ужин, прогулка по территории, даже поход в кино или в магазин. Все это относилось к разряду поощрений и косвенно указывало на похвалу, которая, судя по всему, измерялась в расстояниях. Деборе позволили гулять на площадке, но не выходить за территорию. Той рослой девушке по имени Карла она сказала: — Значит, во мне разума — всего на сто квадратных ярдов. Если существуют такие единицы измерения, как человеко-часы и световые годы, то уж разумо-ярды — и подавно. Карла ответила: — Не волнуйся. Скоро тебе больше поблажек дадут. Сотрудничай как следует с доктором — и будут небольшие послабления. Меня-то, интересно, сколько еще тут продержат? И так уж три месяца отсидела. Тут обе подумали о женщинах, содержавшихся в дальнем крыле. Все они находились здесь более двух лет. — А кому-нибудь вообще удавалось отсюда выйти? — спросила Дебора. — То есть поправиться и выйти? — Понятия не имею, — ответила Карла. Они спросили одну из медсестер. — Понятия не имею, — сказала та. — Я здесь новенькая. Тут послышался стон черного бога Лактамеона, а потом издевательский хохот Синклита, превратившегося в скопище учителей, родственников, одноклассников, которые без конца осуждали и бранили. «Это навек, дуреха! Навек, распустеха!» В один из дней к койке, на которой, глядя в потолок, лежала Дебора, подошла молоденькая медсестра-практикантка. — Пора вставать, — с дрожью в голосе сказала она, мучаясь от собственной неопытности. В больницу на психиатрическую практику пришла новая студенческая группа. Дебора вздохнула и послушно спустила ноги на пол, думая: «От меня по всему помещению расползается туман сумасшествия, и это ее пугает».
— Пойдемте, — сказала практикантка. — Вас доктор вызывает. На весь мир известная, светило, так что нужно поспешить, мисс Блау. — Раз она такая знаменитость, я тапки надену, — ответила Дебора, видя, как у студентки расширились глаза, а на лице отразилось неодобрение. Должно быть, инструкции запрещали ей проявлять более сильные эмоции — гнев, страх, веселье. — Вы еще благодарить будете, — сказала девушка. — Это большое везение, что она согласилась вами заняться. — Знаменитость, обожаемая психами всего мира, — сказала Дебора. — Идемте. Практикантка отперла дверь отделения, затем дверь на лестничную площадку; спустившись в вестибюль свободной планировки, они вышли из корпуса через служебный подъезд. Девушка указала на побеленное строение с зелеными ставнями — ни дать ни взять жилой дом где-нибудь в провинции, среди дубовой рощицы, — затаившееся в глубине больничной территории. У дверей они позвонили. Через некоторое время им открыла крошечного роста женщина, пухлая и седая. — Из приемного отделения направили. Вот она, — сказала медсестра. — Сможете прийти за ней через час? — спросила коротышка. — Я обязана ждать здесь. — Отлично. Стоило Деборе переступить через порог, как Цензор забил тревогу: «Где же доктор? Подглядывает в щелку?» Крошка-домоправительница жестом позвала ее в какое-то помещение. — Где же доктор? — спросила Дебора, пытаясь отрешиться от мелькания стен и дверей. — Это я, — ответила женщина. — Разве тебе не сказали? Доктор Фрид. Антеррабей смеялся, падая все ниже и ниже к себе во мрак: «Ну и маскировка!» А Цензор шипел: «Будь начеку… будь начеку». Они прошли в залитую солнцем комнату, где Домоправительница-Знаменитость обернулась и сказала: — Присаживайся. Устраивайся поудобнее. Нахлынуло полное изнеможение; а когда доктор поинтересовалась: «Расскажешь мне что-нибудь?» — Дебору охватил такой гнев, что она даже вскочила и только потом ответила Иру, и Синклиту, и Цензору: — Ладно… задавайте свои вопросы, я отвечу — и вы уясните мои «симптомы», после чего отошлете меня домой… и что со мной будет дальше? Доктор отреагировала спокойно: — Не будь у тебя желания от них избавиться, ты бы не стала со мной беседовать. — (Дебору стягивала удавка страха.) — Ну же, садись. Если ты еще не решила, от чего именно готова избавиться, не спеши; но пустота непременно чем-нибудь да заполнится. Дебора села, и Цензор по-ирски сказал: «Обрати внимание, Легкокрылая: здесь множество журнальных столиков. У них нет защиты от твоей неуклюжести». — Тебе известно, почему ты здесь? — спросила доктор. — Потому что неуклюжая. Это первое, а дальше по списку: ленивая, непослушная, настырная, эгоистка, толстуха, уродка, жадина, бестактная и жестокая. Да, и еще врунья. В последней категории есть подпункт «А»: симуляция слепоты, воображаемые боли, от которых реально сгибаешься пополам, надуманные периоды глухоты, ложные травмы ног, вымышленное головокружение, бездоказательное и злостное недомогание; и есть подпункт «Б»: скверный характер. Вроде я упустила неприветливость?.. Да, неприветливость. В тишине, которую прорезал сноп солнечных лучей с пляшущими в нем пылинками, Дебора подумала, что, похоже, впервые открыто высказала свои истинные чувства. Если все это правда, так тому и быть, но перед уходом из кабинета она хотя бы выплеснет усталость и отвращение от этого темного, мучительного мира. Доктор ответила попросту: — Что ж, список внушительный. Мне кажется, не все пункты соответствуют действительности, но по крайней мере наша задача теперь ясна. — Сделать меня приветливой, милой, покладистой и научить радоваться каждому новому обману. — Помочь тебе выздороветь. — Заткнуть мне рот, чтобы не лезла со своими жалобами. — Нейтрализовать те, которые проистекают из смятения твоих чувств. Удавка затянулась еще туже. Страх неудержимо пульсировал в голове и туманил зрение серостью.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!