пошарил в бездонных карманах, извлёк оттуда скреплённый печатью свиток пергамента и отдал его Марти.Марти поднялся и, взяв пергамент из рук раба, подошел к свету и внимательно рассмотрел восковую печать, которой никогда прежде не видел. Наконец, он сломал ее и развернул пергамент.Глаза его пробегали по строчкам письма, а лицо с каждой минутой все больше мрачнело.Писано 15 декабря 1057 года.Уважаемый сеньор!Вы меня не знаете, но я очень хорошо знаю вас. То, что я собираюсь Вам рассказать — истинная правда, и, прочитав эти строки, Вы и сами убедитесь, что это — такая же правда, как и то, что солнце встает на востоке. Вы даже представить себе не можете, как ненависть и жажда мести терзают мое сердце, а это никуда не годится, ибо близится мой последний час, который я хочу встретить в мире с Богом.Как Вам известно, Ваша возлюбленная Лайя погибла, бросившись со стены особняка графского советника, Берната Монкузи, у которого Вы в тот ужасный вечер имели несчастье ужинать. Однако Вам не известны причины столь отчаянного ее поступка. Зато эти причины известны мне, и после того ужасного дня вся моя жизнь превратилась в кошмар. Так вот, говорю Вам: это он изнасиловал несчастную девочку, о которой должен был заботиться и оберегать. Именно Бернат Монкузи и был тем самым таинственным негодяем, о котором он Вам рассказывал. Должна сказать, что насиловал он ее неоднократно, хоть и продолжалось это не слишком долго. Будучи мужем ее покойной матери, он имел полную власть над нею, однако главная причина заключалась не в этом.Помните, Вы подарили ей рабыню, которая стала ее подругой и единственной радостью? Как же Вы не подумали, что именно ее обвинят в том, что она доставляла Лайе ваши проклятые письма? Делала она это или нет — неважно, достаточно уже того, что она могла это делать. Так вот, Монкузи бросил Вашу рабыню в темницу, где подвергал пыткам и бесконечным унижениям, целью которых было заставить Лайю подчиниться и уступить порочной страсти отчима. Она принесла цвет своей невинности на алтарь похоти этого сатира, который хотел обладать ею снова и снова. Однако все пошло не так, как он рассчитывал. Лайя забеременела и родила уродца, который умер вскоре после рождения. Но еще во время ее беременности Монкузи, охладевший к Лайе после того, как добился желаемого, начал строить планы, как бы выдать ее замуж и убедить Вас признать ее ребенка. Зачем ему это было нужно, мне неизвестно.Возможно, мои слова покажутся Вам бреднями полоумной старухи, но, когда вы прочтете то, что я собираюсь Вам поведать, Вы и сами поймете, что это правда, поскольку одно без другого не имело бы смысла.Вам, как и всем остальным, сообщили, что рабыня умерла от чумы. Но это не так. На самом деле Аишу заперли в подземелье усадьбы неподалеку от Таррасы, принадлежащей Бернату Монкузи. Я не знаю, там ли она еще, но, если Вы соизволите туда наведаться, то даже если и не застанете ее в живых, во всяком случае, сможете убедиться, что она действительно там находилась. Расспросите ее тюремщика, Фабио де Кларамунта, и он подтвердит, что рабыня действительно была заточена в подземелье крепости. Так вот, если то, что касается Аиши, окажется неправдой, можете считать ложью и все остальное, полагая, что злобная старуха просто строит козни против советника; если же это окажется правдой — знайте, что и все остальное тоже правда.Можете распорядиться полученными сведениями на свое усмотрение. Я же теперь могу умереть с миром.Эдельмунда,бывшая служанка дона Берната МонкузиКровь отхлынула от лица Марти; испуганная Руфь бросилась к нему, а Омар, крикнув, чтобы срочно принесли стакан вина, решительно взял хозяина за плечи и заставил сесть.82На следующий день бледный, осунувшийся Марти, одетый во все черное, стоял в соборе рядом с Эудальдом Льобетом, который читал при свечах то самое вчерашнее письмо. Минувшая ночь оказалась одной из самых долгих в жизни Марти. Дочитав письмо, он, несмотря на беспокойство Руфи, удалился к себе. Образ любимой Лайи, которую изнасиловал злодей-отчим, пока он разъезжал по свету, стоял у него перед глазами, а сердце переполняло раскаяние. Он метался и рычал, как загнанный зверь, срывая свой гнев на дверях и мебели, молотя по ним кулаками, пока в изнеможении не разрыдался. К утру его гнев перегорел, превратившись в мрачную злобу, а в покрасневших от слез глазах стояла боль и жажда мести.Каноник поднял глаза от пергамента и посмотрел на своего друга.— Ну, что скажете, дон Эудальд?На мгновение священник заколебался.— Слишком сложное это дело, — признался он. — Долго придется объяснять.— Я так понимаю, вы знали об этом и раньше?— Да, знал. Но как священник, я обязан хранить тайну исповеди.— Но ведь вы же мой друг! — в отчаянии воскликнул Марти.— Это не отменяет моего долга и моих обетов. Первый мой друг — Христос, и я не могу пренебречь данным Ему словом.— Вы разочаровали меня, Эудальд.— Я оказался перед тяжелым выбором между вами и долгом священника. Если бы вы знали, Марти, скольких бессонных ночей стоил мне этот выбор!— Но тогда... — Марти не верил своим ушам. — Неужели вы допустите, чтобы столь чудовищное злодеяние осталось безнаказанным?— Так я понимаю свой долг, — печально ответил священник. — Я не вправе никого судить или отвергать; мой долг состоит в том, чтобы ненавидеть грех, но при этом сострадать грешнику и, насколько это в моих силах, облегчить его совесть. Я не могу лишать людей веры в то, что во мне, как в любом священнике, живет святой Петр, от чьего имени церковь дала мне власть прощать грехи тех, кто приходит с раскаянием, не говоря уж о том, чтобы выдать хоть слово из услышанного на исповеди.— Значит, вы спустите ему с рук это чудовищное преступление?— Марти, не пытайтесь заставить меня нарушить обеты. Еще раз повторяю: я не имею права судить кого-либо, миссия — прощать. Единственное, что я могу сделать — использовать кое-какие фрагменты этого документа. Дайте мне подумать.Руки Марти дрожали, как будто были готовы порвать в клочки все, что окажется в пределе досягаемости.— Мы должны хорошо подумать, прежде чем принимать решения, — заметил каноник. — Советник — один из промов Барселоны, доверенное лицо графа, и его щупальца тянутся повсюду.— Я не столь щепетилен, как вы, — ответил Марти. — И не смогу смотреть на себя в зеркало, если не найду на него управу.— И что же вы собираетесь делать?— Придушить его собственными руками! — ответил Март с перекошенным от ярости лицом.Падре Льобет сурово посмотрел на него.— Знаю, знаю, — пробормотал Марти. — Сейчас вы скажете, что я должен действовать с большой осторожностью.— Советника сейчас нет в городе, — сообщил священник, в душе благодаря за это Бога. — Он уехал в Мурсию в свите графа. И насколько мне известно, эта миссия затянется.Марти опустил голову, пытаясь совладать с яростью, сжигающей его изнутри.— Хорошо, я подожду, — сказал он. — Но клянусь вам, с этой минуты ни один мой манкусо не попадет к нему в руки. Одна мысль об этом мне противна.— Поверьте, меня это все возмущает еще больше. — Но не забывайте, последствия ваших действий могут быть весьма серьезными и печальными не только для вас, но и для вашей торговли и знакомых.Марти поднялся на ноги.— Настало вам время определиться, падре, — сказал он. — Скажите: могу я на вас рассчитывать или нет?— Во всем, что не касается моих обетов, вы всецело можете на меня положиться, — ответил священник. — Говорю вам это как мужчина и как ваш приемный отец.Глаза Марти наполнились слезами, но в голосе зазвенел металл:— В таком случае, предлагаю вам проверить, правда или неправда написана в письме. Жива ли Аиша или действительно умерла от чумы? У вас есть какие-либо идеи на этот счет?— Я давно уже оставил меч и щит, — ответил Льобет. — Но теперь вижу, пришло время отряхнуть с них пыль.Несколько бесшумных теней, тревожно оглядываясь по сторонам, одна за другой проскользнули в сторону приоткрытой двери одного из складов в порту Монжуик. Оттуда появился Омар, держа руку на рукояти кинжала, сам похожий на такую же тень, и жестом велел им войти. Один за другим заговорщики скользнули внутрь и приблизились к столу, освещенному двумя свечами, на котором лежал разложенный пергамент.Когда вошедшие сбросили плащи, Марти, игравший роль хозяина, узнал Эудальда Льобета в одежде мирянина, капитана Манипулоса, который вместе со своей «Морской звездой» вступил в его предприятие, Жофре и Пеле, товарищей его детских игр, а ныне — деловых партнеров. Омар закрыл за ними дверь склада, где хранились столярные, кузнечные и лудильные инструменты.— Все спокойно, хозяин, — доложил он. — Можете начинать, я покараулю. Если замечу, что кто-то приближается, свистну.— Хорошо, Омар, — прошептал в ответ Марти. — Ну что ж, друзья, начнем?Вошедшие оставили свои вещи на скамье возле стены и собрались вокруг стола.— Я думаю, Эудальд, будет лучше, если вы расскажете капитанам, по какому делу мы их собрали, — сказал Марти. — Мне бы не хотелось, чтобы они решили, будто на них давят.Тогда могучий каноник взял слово.— Прежде всего, я хотел бы поблагодарить вас за отзывчивость, с какой вы все откликнулись на зов Марти. Во-вторых, должен сказать, что дело, для которого вас собрали, не имеет никакого отношения ни к морю, ни к вашей службе. Нам бы хотелось, чтобы вы со всей ясностью представляли себе, во что ввязываетесь, поскольку последствия могут быть самыми неприятными.Жофре ответил от имени всех троих.— Уверяю вас, мы идём на это исключительно по велению дружбы и готовы рисковать ради Марти. Кроме того, все мы — взрослые люди, привычные к риску. Не думаю, что земля таит в себе больше опасностей, чем штормовое море, а ведь мы пережили столько штормов.— Есть два вида опасностей: явные и тайные. Притаившийся под камнем скорпион может оказаться гораздо опаснее, чем волк, с которым ты встретился лицом к лицу.— Перестаньте бродить вокруг да около и переходите к сути, — перебил его Манипулос. — У нас не так много времени.— Ну что же, сеньоры, в таком случае, к делу. Нам предстоит восстановить справедливость. Но при этом мы неизбежно перейдем дорогу одному весьма могущественному человеку.Отряд в семнадцать человек — четверо верхом на резвых конях, а остальные в двух каретах — свернул с большого тракта в сторону дороги на Таррасу. Они старались держаться подальше от поселений, поскольку не хотели без нужды привлекать к себе внимание. Каждый из капитанов отобрал по трое лучших людей из своей команды. Это были настоящие морские волки, пусть они и не слишком отличались от других жителей прибрежных средиземноморских городов, но стоило им углубиться внутрь континента хотя бы на день пути, они уже привлекали внимание. Крестьяне запросто могли принять их за шайку бандитов, во главе которой скачет огромного роста атаман.Впереди отряда, как в прежние времена, верхом на могучем жеребце ехал Эудальд Льобет, отпросившийся на пару дней у графини Альмодис, сославшись на какие-то неотложные дела. Чуть позади скакали Марти, Жофре и Феле, а Омар и Манипулос чувствовали себя в седле не столь уверенно, как на палубе корабля во время шторма, и потому ехали в каретах вместе с остальными и всем необходимым.К ночи они достигли цели — укрепленной усадьбы в окрестностях Таррасы. Укрывшись в березовой роще с видом на усадьбу, они спешились и обменялись мнениями. Командовал, разумеется, Эудальд, имевший богатый опыт взятия крепостей.— Если будем действовать тихо и осторожно, никаких проблем возникнуть не должно, — заверил он.— Объяснитесь, — шепотом попросил Марти.— Эта крепость не столь уж и неприступна. Собственно говоря, это вообще не крепость, а просто укрепленный дом, где живет алькальд, отвечающий за сбор налогов в этих местах. Взгляните хотя бы вон на ту башню с северной стороны: у нее даже нет зубцов.— И к чему вы это говорите?— Я предлагаю поступить следующим образом. Я заметил, что у этих стен есть парочка уязвимых участков под охраной полусонных часовых. Так вот, ваша задача — осторожно их обезвредить. После мы спустимся в караульное помещение, где находятся остальные солдаты — наверняка они спят или играют в кости, поглядим — увидим. Двое или трое наших присмотрят за ними, а четвертый откроет ворота и впустит остальных. А дальше все пойдет как по маслу.И тут вмешался Жофре.— Марти, если ты не возражаешь, я мог бы взять это на себя.Марти посмотрел на друга.— Что ты надумал?— Все очень просто, ведь я не раз бороздил штормовые моря. Я захватил с собой абордажные крючья, они в карете, а также взял с собой нужных людей, они вмиг взберутся по стене, как обезьяны. Вот увидишь, в мгновение ока мы окажемся наверху. К тому же мы знаем, как застать стражу врасплох. Не успеет пропеть петух, как мы все будем внутри.— Тогда лучше дождаться заутрени, когда зазвонит колокол, — сказал Эудальд Льобет. — Тогда они не услышат, как ваши крючья заскрежещут по камню. Ждать придется недолго.— Ну что ж, выбирай своих людей, — обратился Марти к Жофре.— Если вам нужен третий, я с вами.— Хорошо, Феле. Итак, мы прячемся здесь, в роще, пока не откроется дверь. Тогда мы ворвемся внутрь. Да, ещё одно: помните, никто не должен называть друг друга по имени. Я не хочу, чтобы вас потом привлекли к ответственности вместе со мной, — сказал Марти.Все молча кивнули.Жофре повернулся к своим людям, молча ожидавшим его приказа, перекинулся с ними несколькими словами, а затем выбрал троих добровольцев: пизанца Беппо, Йоната, который так ловко взбирался по вантам, что даже получил прозвище Обезьяна; и наконец, Сискета, уроженца Менорки, которого знал еще с тех времен, когда промышлял пиратством. Остальным велели спрятаться в роще и ждать.С первым ударом колокола три абордажных крюка крепко зацепились за зубцы стены, от них тут же потянулись вниз длинные канаты, по которым ловко вскарабкались захватчики. Марти застыл в ожидании, время, казалось, замерло вместе с ним. Изнутри не было слышно ни шума, ни криков. Наконец, тяжелая дверь начала медленно открываться. Остальные бегом бросились к ней, впереди всех не по возрасту резво бежал Эудальд. Наконец, все они оказались в пустом и безмолвном внутреннем дворике. Жофре приложил палец к губам, призывая к молчанию.— Дело в шляпе! — прошептал он. — На одном посту вообще никого не было, а другой часовой отдыхает в углу с кляпом во рту. Сискет его караулит.В окно хорошо просматривалась караульное помещение, тускло освещенное единственным факелом. Дверь была приоткрыта. Пятеро отдыхали, лежа на соломенных тюфяках, а еще несколько человек пытались жарить мясо на углях в маленьком камине.Пинком распахнув дверь, Эудальд ворвался внутрь, застав их врасплох. Спящие на тюфяках бедняги проснулись и захлопали глазами; те, что стояли возле камина, уронили мясо; снизу, застегивая штаны и рубашки, поднялись по лестнице еще несколько человек, осведомляясь на ходу, что происходит.— Ничего не происходит и не произойдет, если вы будете вести себя разумно и делать то, что я скажу, — ответил Эудальд.Никто бы сейчас не заподозрил в Эудальде Льобете священника, в эту минуту он имел ужасающий вид: огромный, разгневанный, в правой руке громадная булава, утыканная железными шипами.— Кто вы такие, и что вам надо?— Здесь я отдаю приказы и задаю вопросы, — отрезал Эудальд.Офицер в панике огляделся и по виду своего отряда понял, что битва проиграна.— Сколько человек под вашим командованием, и где они сейчас? — спросил Эудальд.— Двадцать пять солдат, — ответил капитан. — Спят в подвале.— Там есть дверь? Если есть, то она закрывается изнутри или снаружи?— Там есть ворота, которые запираются на засов.— Велите одному из ваших людей их открыть. С ним пойдут двое моих. Имейте в виду: если вздумаете поднять шум, и вы, и ваш человек будете убиты.— Уж это я возьму на себя, — подал голос Манипулос.Офицер отправил одного из своих перепуганных насмерть людей выполнять приказ.— А теперь вы немедленно проводите нас к алькальду, — потребовал Марти.— Здесь нет алькальда, только управляющий. Скажем так, военный комендант этого гарнизона, а я его командир. Он управляет здесь всеми делами и занимает хозяйские покои в башне.— Извольте проводить нас туда.Офицер попросил, чтобы ему позволили одеться, что ему милостиво разрешили — в присутствии двоих налетчиков. Приведя себя в порядок, он вышел из комнаты в сопровождении Марти, Жофре и Эудальда Льобета, а остальные остались под присмотром Феле и его людей.Это был маленький замок, окруженный стеной, с тесным двором, посреди которого высилась деревянная громада донжона на каменном фундаменте. Поднявшись по винтовой лестнице, они оказались у двери спальни управляющего.Марти шепнул приказ на ухо офицеру.Тот постучал в толстую дверь, и вскоре изнутри послышался сонный голос:— Что вам нужно в такой час?— Дон Фабио, на кухне пожар, пойдёмте скорее!Изнутри послышалось шуршание надеваемой одежды и два голоса, один из них — женский, затем раздался скрежет, словно по паркету волокли что-то тяжелое. Наконец, дверь открылась, и на пороге предстал растрепанный полуодетый мужчина со свечой в руке. При виде незнакомцев, он попытался снова захлопнуть дверь, но Жофре и Марти ему этого не позволили.Управляющий не стал сопротивляться. Взяв себя в руки, он попросил, стараясь говорить как можно спокойнее:— Сеньоры, там, внутри, моя жена, умоляю вас, будьте милосердны, не пугайте ее. А я сделаю все, что вы скажете.— Никто не собирается никого пугать, — ответил Марти. — Если, конечно, вы будете благоразумны, расскажете все, о чем вас спросят, и сделаете все, что велят.В эту минуту изнутри послышался женский голос:— Что случилось, Фабио?— Ничего, дорогая, спи спокойно, — ответил тот. — Небольшой пожар на солдатской кухне, только и всего.Понизив голос,чтобы женщина его не услышала, Марти приказал:— Проводите нас туда, где мы сможем спокойно поговорить.Кабальеро открыл одну из дверей и проводил незваных гостей в большую гостиную, где велел одному из своих людей развести огонь в камине. Затем вновь обратился к ночным гостям.— Итак, сеньоры, чего же вы хотите?И тогда заговорил Марти.— Мое имя — Марти Барбани. Представлять остальных не вижу необходимости. Простите нас за неожиданное вторжение. Мы мирные люди, никому не желаем зла и не собираемся никого пугать, если вы, конечно, не станете нам мешать.С легкой насмешкой управляющий ответил:— Мирные люди, которые врываются в чужой дом посреди ночи? Такое нечасто увидишь... Имейте в виду, у хозяина этого дома длинные руки.— Мы хорошо знаем дона Берната Монкузи, — заявил Эудальд.Управляющий, мгновенно сообразив, что люди, посмевшие посягнуть на имущество всесильного советника, к тому же подаренное графом, сами должны быть весьма могущественны, тут же сменил тон.— Мирные люди приходят днём и стучат в двери, — сказал он. — В любом случае, мне хотелось бы знать, что здесь нужно благородным господам?На этот раз ответил Марти.— Мы хотим посмотреть, сколько узников томится в подземельях этого замка.Управляющий нахмурился и после паузы ответил:— В этом замке, если его можно так назвать, только две подземные камеры. В одной мы храним зимой сено, а в другой действительно содержится один узник.— Точнее сказать: узница, — поправил Марти.— Вы правы, так оно и есть.— Сколько времени вы ее там держите?— Точно не помню. Пожалуй, около трёх лет.— Проводите нас к ней.Дон Фабио ничего не ответил. Ему и самому была не по душе роль тюремщика, и, если кто-то решил с этим покончить, то он был только рад.— Следуйте за мной, — произнёс он.Отряд последовал за ним. Спустившись вниз по винтовой лестнице башни, они оказались в оружейном дворе, затем прошли мимо спящего стражника и очутились перед маленькой дверью. Управляющий приказал офицеру зажечь восковую свечу и открыть дверь. Из подземелья ударил в нос запах сена. В первой камере, как и сказал управляющий, громоздились тюки соломы и сена.В глубине они увидели ещё одну дверь, сквозь щели просачивался слабый свет. Стражник со свечой вошёл внутрь, и пламя осветило камеру. Марти и Эудальд приникли к решетке, преграждающей вход. В глубине камеры на скамье зашевелился какой-то свёрток. Человек был одет в грубый мешок с дырками для головы и рук, перехваченный на талии куском веревки. Женщина — а это была именно женщина — поднялась на ноги, отбросив с лица космы спутанных волос. Марти, с трудом узнав в этом несчастном создании свою бывшую рабыню, зашатался и схватился за стену, чтобы не упасть.— Откройте дверь!Дону Эудальду не потребовалось повторять дважды.Офицер снял с крюка увесистый ключ и, вставив его в замочную скважину, повернул. Дверь заскрипела ржавыми петлями и стала медленно отворяться. Резким пинком Эудальд распахнул ее настежь. Ворвавшись в камеру, Марти едва успел подхватить Аишу, потерявшую сознание у него на руках. Сев на жесткое ложе, он схватил кружку с водой, которую поднес один из стражников.— Что они с тобой сделали? — в ужасе воскликнул Марти.Аиша ничего не ответила. Услышав его голос, она подняла голову, устремив на него две пустые ямы, где прежде сияли ее черные глаза. Затем медленно, словно во сне, ее руки коснулись его лица, а губы озарились слабой улыбкой. Марти словно пронзила молния.— Говори же, ради Бога! — воскликнул он.Губы Аиши приоткрылись, из ее рта вырвался хрип.Даже привычный к людским страданиям Эудальд Льобет, не смог сдержать негодующего возгласа: несчастную девушку не только ослепили, ей еще и отрезали язык.Часть пятая83 Шел 1058 год. Каталонское войско встало лагерем в окрестностях Мурсии, дожидаясь, когда к нему присоединится конница Аль-Мутамида. К этому времени каталонцам пришлось пережить немало трудностей и неудач, угроз и уступок, пересечь земли нескольких мавританских тайф, которые либо являлись союзниками Аль-Мутамида, либо просто не посмели выступить против бесстрашного и многочисленного войска. Графиня, не побоявшись трудностей, отправилась в поход вместе с супругом, взяв с собой Лионор и Дельфина. Донья Бригида и донья Барбара остались в Барселоне, чтобы присматривать за близнецами и их маленькими сестренками Инес и Санчей. К величайшему огорчению графини, не смог ее сопровождать и духовник, Эудальд Льобет, по причине тяжелой и совершенно несвоевременной простуды.Настроение Рамона Беренгера с каждым днем все больше портилось и, что самое неприятное, глядя на него, остальные тоже мрачнели, чему весьма способствовала скверная погода. Дождь лил как из ведра; никому в лагере не хотелось даже носа высовывать из шатров. Продукты, одежда, фураж промокли насквозь; доспехи покрылись ржавчиной, и все вокруг пропитал запах плесени. Под проливным дождем поддерживать огонь было практически невозможно, и в шатрах стоял жуткий холод. В довершение прочих неприятностей, в лагере случилась вспышка дизентерии, что заставило барселонцев вконец пасть духом.И, как будто всего этого было недостаточно, так еще и вынужденное безделье и заточение в шатрах стали причиной бесчисленных ссор и драк из-за проигрышей в кости и тому подобных пустяков. Чтобы не крали еду, припасы охраняла целая армия добровольных сторожей, но голод брал свое, и каждое утро возле частокола обнаруживали несколько трупов. Причиной убийств оказывалось не что иное, как попытка украсть колбасу, баранью ногу или еще какую-нибудь снедь.Разговор проходил в шатре Альмодис, разбитом рядом с шатром графа. На этот раз они решили жить отдельно, поскольку графу каждый день приходилось совещаться с сенешалем и капитанами, и поселись они вместе, у графини не было бы ни минуты покоя.Слабый свет едва проникал лишь через дымовое отверстие шатра; окна закрыли промасленной кожей, чтобы дождевая вода не попадала внутрь. Под дымовым отверстием стоял котел, чтобы льющаяся сверху вода попадала в него и не портила ковер. Два пятирожковых канделябра давали достаточно света, чтобы различать лица собеседников, однако при столь тусклом освещении невозможно было ни читать, ни работать. Дельфин, съежившись на низенькой скамеечке, сидел у ног обеих дам, удрученный и сердитый, поскольку из-за сырости у него нестерпимо ныли все кости.— Что ты обо всем этом думаешь, Лионор? — спросила