ложные, но способные ввести в заблуждение. Нет ничего страшнее, чем полуправда, поскольку крайне трудно отличить правду от лжи, если ложь похожа на правду. Сейчас вы увидите, как я сорву с него маску лжи и притворства и открою миру истинное его лицо. Сеньор Барбани посмел бросить мне обвинение, хотя я столько раз ему помогал, когда он только начинал дела в Барселоне. Все вы знаете, что я всегда оказывал посильную помощь жителям города и никогда не нарушал законов, о чем во всеуслышание заявляю. Нет необходимости особо указывать, каким видом деятельности я занимаюсь, всем это прекрасно известно. Я невиновен в преступлениях, которые он мне приписывает, и предлагал ему свою искреннюю дружбу, полагая, что он в должной мере оценит этот дар. Я даже открыл для него двери своего дома; он несколько раз был у меня в гостях и самым недостойным образом воспользовался моим гостеприимством. Он действительно познакомился с моей любимой дочерью на невольничьем рынке и просил у меня позволения ухаживать за ней. Да, я отклонил тогда его предложение, но видит Бог, я всегда восхищался его смелостью и молодым задором, а потому сказал, что дам ему окончательный ответ после того, как он получит гражданство Барселоны. Он тогда как раз собирался в долгое путешествие, и я вынужден признать, что недооценил его хитрость и коварство. Он предложил на роль компаньонки моей дочери свою рабыню, которая чудесно пела и играла на музыкальных инструментах, чтобы она скрашивала вечера моей Лайи. Думаю, уважаемым сеньорам не составит труда догадаться об истинной цели этого поступка. Сеньор Барбани запустил в мой дом настоящую змею, которая в скором времени совершенно подчинила себе волю моей дорогой девочки. Спустя некоторое время я обнаружил: в поте лица трудясь на благо города, я ослабил отцовскую бдительность и не успел вовремя заметить, что змея, поселившаяся возле моей Лайи, заронила в ее голову семя преступной любви. Коварная Аиша устроила для моей дочери несколько встреч с Марти Барбани накануне его отъезда в доме бывшей кормилицы Лайи, которая также внесла свой вклад в развитие их отношений, о чем я, правда, узнал намного позже. Марти Барбани отправился в путешествие, и лишь спустя несколько месяцев я совершенно случайно узнал обо всем. Я призвал мою дочь к ответу и вынудил ее прекратить это безумие, для чего заставил написать письмо, в нем она сообщала, что совершила ошибку и отношения закончены. Как вы понимаете, я также принял меры, разлучив ее с рабыней, которую поместил под замок; что же касается того, что я ослепил ее и отрезал ей язык, то вам известно, закон допускает подобные меры в отношении неверных рабов. После смерти Лайи, по своей доброте всегда ее защищавшей, я не видел смысла возвращать рабыню хозяину и потому оставил ее под замком. Каково же было мое удивление, когда однажды вооруженный отряд под предводительством Марти Барбани среди ночи ворвался в дом, где она содержалась под стражей, и посмел ее освободить, угрожая моему управляющему, дону Фабио де Кларамунту! Позвольте вас спросить: какое он имел право врываться ночью, как вор, в чужие владения, вместо того чтобы предъявить свои претензии днем и в соответствующей форме? Прошу вас, почтенные сеньоры, хорошо об этом подумать. Вот мой ответ. Конец этой истории я расскажу вам позже, когда истец выложит остальные обвинения против меня.В зале воцарилось тяжелое молчание. Напряжение стало настолько густым и вязким, что его можно было резать ножом.Наконец, заговорил судья Фортуни:— Прошу вас обстоятельно ответить на вопрос оппонента, прежде чем мы перейдем ко второму обвинению.Марти со своего места окинул беглым взглядом зал и почувствовал, что ответ Монкузи произвел глубокое впечатление на присутствующих. Его снова охватила лихорадка, что было весьма дурным знаком. Он с трудом поднялся и медленно направился к свидетельскому месту, сжимая в руке вольную Аиши.— Я постарался быть кратким, но хотел бы уточнить кое-какие факты, которые мой противник умело искажает. Я никогда не говорил, что дарю ему рабыню. Если бы я действительно это сделал, разве я не должен был, согласно нашим законам и обычаям, подтвердить это соответствующим документом — скажем, на тот случай, если бы новый хозяин впоследствии захотел ее продать? Разве не очевидно, что я пошел по иному пути и, напротив, дал вольную этой женщине, рисковавшей ради меня жизнью? Ведь ее могли тайком продать или, того хуже, убить. Именно ради нее, а не по какой-либо другой причине, я отправился ночью в то место, где ее держали в заточении; я не причинил ни малейшего ущерба ни людям, ни имуществу. Я лишь предъявил документ, который вы сейчас держите в руках, управляющему, дону Фабио де Кларамунту.После недолгого молчания Фортуни снова вмешался:— Служащий, подайте сюда документ и позаботьтесь о том, чтобы дон Фабио де Кларамунт завтра с утра явился ко мне в кабинет. Слушание приостанавливается до завтрашнего утра. Все могут быть свободны.Все встали, ожидая, пока графская чета и советники покинут зал. После напряженного дня толпа гудела. А в это время Руфь, которая так и не смогла проникнуть в зал и спряталась за дверью, тщательно прислушивалась к тому, что происходило внутри. Когда она услышала, что Марти ранен, сердце у неё сжалось от тревоги, и она поклялась, что вернётся к нему в тот же день, когда закончится разбирательство.Советник удалился в окружении приспешников, раздавая улыбки и пожимая руки, а Марти чувствовал, как жар все усиливается, пока он шел в сторону приемной, где его дожидался падре Льобет. Священника встревожил болезненный вид Марти. У дворцовых ворот их внимание привлекла незнакомая женщина, не сводившая с них пристального взгляда; когда они вышли на улицу, она направилась следом, держась на почтительном расстоянии, и проводила их до самых дверей особняка Марти. После этого, запомнив, в какой именно дом он вошел, она отправилась прочь и вскоре затерялась в толпе.115 Публики как будто прибавилось, хотя в зале и так уже было негде яблоку упасть. Деньги переходили из рук в руки, а на площади перед ратушей появились новые лица.Граф и графиня заняли свои места; на лице Альмодис читалось откровенное любопытство. Лицо Марти было мертвенно-бледным, а советник излучал самодовольство. Секретарь вызвал гражданина Фабио де Кларамунта. Тот произнёс присягу и сел на скамью свидетелей между креслами противников.Судья Фредерик Фортуни, который с самого начала был на стороне советника, начал допрос.— Вы действительно дон Фабио де Кларамунт, гражданин Барселоны?— Он самый.— Советник Бернат Монкузи назначил вас алькальдом усадьбы близ Таррассы?— Он меня не назначил, я лишь согласился исполнять эти обязанности по договору и служил там, пока мои интересы совпадали с интересами нанимателя.— Двадцать третьего декабря вы находились в усадьбе?— Да, но уже лишь в качестве управляющего.— Оставим в стороне вашу должность. В конце концов, это неважно. Это правда, что вооружённый отряд под предводительством гражданина Барбани атаковал дом, чтобы забрать оттуда рабыню, заточенную в крепости?— Не совсем так.— Объяснитесь, пожалуйста.— Группа людей перебралась через стены крепости. Конечно, они проникли в дом не вполне традиционным способом, но должен признать, они никого не обидели и ничего не взяли. Когда они показали мне вышеупомянутый документ, я понял, что все это время держал в заточении человека, которого не имел никакого права удерживать.— Не вашего ума дело решать, имели вы такое право или нет, — заметил судья Фортуни. — Ваше дело — охранять вверенную вам собственность.— Если бы я это сделал, могла пролиться кровь, а я не хотел, чтобы чей-то произвол привел к печальным последствиям, о которых я сожалел бы потом всю жизнь. Я служу не букве закона, а справедливости. Несчастная женщина не заслужила подобных страданий.Вмешался судья Видиэйя:— Давайте будем судить только о свершившихся фактах. Сеньор Кларамунт находится здесь в качестве свидетеля, а не обвиняемого. Итак, свидетель, скажите: что за документ вам тогда предъявили?— Вольную, заверенную нотариусом, а доказательством, что это та самая особа, явился знак в виде четырехлистника, выжженный под левой подмышкой узницы.Теперь пришёл черёд судьи Бонфийя-и-Марша.— Расскажите подробнее о положении рабыни, — потребовал он.— Ее ослепили и отрезали ей язык против моего желания и не спрашивая моего мнения. Именно это и послужило причиной моей отставки с поста алькальда. Меня глубоко возмутила такая жестокость.Монкузи уставился на него пылающим взглядом; если бы глаза могли жечь, то обратили бы в пепел его бывшего служащего.Тень сомнения легла на зал. Никто не знал, чем все это закончится.И тут раздался голос секретаря.— Ну что ж, можете быть свободны. Прошу вас не покидать пределов города без особого на то разрешения, ни с кем не обсуждать происходящее в этом зале, а также иметь в виду, что вас могут вызвать повторно для дачи показаний. Проводите свидетеля.Служащий тут же оказался возле Кларамунта и проводил его к одному из боковых выходов из зала.Голос де Бонфийя зазвучал снова.— Советник Монкузи, встаньте и ответьте на вопросы перед лицом суда.Бернат встал с равнодушным видом, как будто делает одолжение.— Вы знали о том, что Аиша — свободная женщина?— С какой стати кто-то стал бы дарить свободную женщину?— Вам задали вопрос: знали вы об этом или нет?— Разумеется, я этого не знал.И снова вмешался Видиэйя.— Почему же вы не потребовали составить соответствующий документ — на тот случай, если бы однажды вам захотелось ее продать?— С какой стати я стал бы требовать, чтобы к подарку прилагался еще и документ? Это было бы по меньшей мере неучтиво.— Почему вы не сообщили о нападении на вашу собственность, если вы утверждаете, что это был произвол?— Я не хотел беспокоить графское правосудие по столь незначительному поводу, — ответил советник. — Ведь ничего не пропало и никто не пострадал. Жизнь этой рабыни к тому же совершенно бесполезна, не стоила беспокойства.— Вы не сделали этого, зная, что сами поступаете противозаконно, ведь так?Советник ответил с явным раздражением:— В любом случае, это вина гражданина Марти Барбани, который своим мнимым подарком ввёл меня в заблуждение.Трое судей переглянулись, после чего велели советнику вернуться на своё место и вновь вызвали Марти Барбани.Бонфий тут же задал ему вопрос:— Сеньор Барбани, разве вы не знали, что ваш поступок является преступлением? Вы отдаёте отчёт, что если бы это был обычный суд, вас бы обвинили в вероломном нападении на чужую собственность в ночное время, да ещё и во главе банды соучастников?— Мы спасали жизнь невинного человека, а сделать это законным путём не могли, — ответил он. — К тому же, мы ничего не взяли и никого пальцем не тронули. Уверяю вас, я стремился лишь защитить невинную женщину. Я охотно заплачу штраф, если потребуется.Эусебий Видиэйя снова вмешался, перебив своего коллегу:— На этом суде мы занимаемся другими вещами, — возразил он. — Так что, если мои уважаемые коллеги не возражают, перейдём к следующему обвинению.Марти вышел из зала и направился к судейскому столу, чувствуя, как его все больше охватывает жар.Оттуда он оглядел зал и обратился к судьям:— Уважаемые сеньоры: около четырех месяцев назад на мое родовое гнездо напала банда поджигателей, обратив в пепел все, что мне было дорого. Но это еще не самое страшное, ведь дом можно отстроить заново. Однако при пожаре погибли моя мать, Эмма де Монгри, и старый слуга, Матеу Кафарель, служивший нам со времен моего детства. Моя мать умерла, наглотавшись ядовитого дыма во время этого странного пожара. Перед смертью она описала их главаря: с него упал капюшон, и она смогла разглядеть его лицо. Как известно, все трусы прячут лица, а потому все они были закутаны в плащи. Но этот человек обладал столь приметной внешностью, что его описание засело у меня в памяти. Три дня назад, накануне litis, на меня напал и ранил человек, обладавший теми же приметами, едва ли это случайное совпадение. Меня пытался убить тот же человек, который поджег дом моей матери. Лишь благодаря Провидению мне удалось избежать гибели.— И какие особые приметы этого человека заставляют вас подозревать, что это не было простым совпадением? — спросил Эусебий Видиэйя.— Дело в том, что тот человек обладает более чем приметной внешностью. У него очень светлые волосы, почти бесцветные глаза и изрытое оспой лицо. Вот и скажите: много ли таких людей можно найти в нашем графстве?— Объяснитесь, пожалуйста, — потребовал судья Понс Бонфий.— Как я уже говорил, перед смертью мать очень точно описала этого человека. Так вот, когда я позавчера вечером покидал Пиа-Альмонию, в темноте на меня напал незнакомец, обладавший точно такими же приметами. Он ударил меня отправленным кинжалом, и я лишь чудом избежал смерти, благодаря вмешательству Провидения в лице духовника графини, падре Эудальда Льобета, который может это подтвердить. Если бы не он, litis бы не состоялся. А кто заинтересован в том, чтобы разбирательство не состоялось? И кто ещё в нашем городе имеет доступ к амфорам с чёрным маслом, кроме меня и сиятельнейшего вегера?Эусебий Видиэйя весьма заинтересовался последним обстоятельством.— Свидетельство падре Льобета, безусловно, очень весомо, — заметил он. — Кроме того, у нас есть показания караульного, который в ту ночь совершал обход. Что касается последнего заявления, то будьте добры его объяснить.— Уважаемые судьи, среди развалин сожженной конюшни в имении моей матери я нашел вот это, — с этими словами Марти выложил на судейский стол закопченный осколок амфоры, на котором еще можно было разобрать римские цифры и буквы, означающие дату и номер. Судьи принялись рассматривать улику, передавая ее из рук в руки. — Пожар обладал целым рядом весьма характерных признаков; судя по тому, что его не удавалось погасить водой, это был не обычный огонь.Судьи тщательно изучили переданный им предмет.— Объяснитесь, пожалуйста, — попросил судья Бонфий.— Сеньоры, в этих амфорах доставляют черное масло из дальних земель. Они все учтены и пронумерованы. Это делается для того, чтобы удобнее было контролировать его доставку в Барселону. Прежде чем я заключил сделку с сиятельнейшим вегером города, мне потребовалось разрешение смотрителя рынков и аукционов, и товар хранился в подвалах его резиденции. Номер и дата на этом осколке свидетельствуют, что амфора принадлежала к одной из тех партий.В зале воцарилась гробовая тишина.Немного посовещавшись с коллегами, судья Фортуни сказал:— Участники суда, чтобы не терять времени даром, вам позволяется выступать со своих мест, если, конечно, суд не посчитает нужным вас вызвать.Марти вздохнул с облегчением — головная боль по-прежнему была невыносимой.— Сиятельнейший советник, что вы можете сказать по поводу улик, представленных сеньором Барбани?Бернат Монкузи, казалось, опешил, но очень быстро взял себя в руки.— Итак, уважаемые сеньоры, вот вам пример, как излишнее радение на благо графства порой приводит к печальным последствиям. Вы сами видите, как этот человек нагло искажает факты, пытаясь обвинить меня в том, к чему я не имею ни малейшего отношения. Мой бессовестный недруг прекрасно знает, каково хранить в своем доме черное масло, с какими неудобствами это связано и какой опасности я себя подвергаю. Теперь же он пытается запятнать мое имя. Когда он решил, что будет вести дела непосредственно с моим сиятельным коллегой, вегером Барселоны доном Ольдерихом де Пельисером, чтобы не платить пошлину на ввозимые в город товары, я убедил его оставить в моем большом подвале изрядный запас амфор — на тот случай, если возникнут проблемы с доставкой, чтобы город не остался без света. Поскольку все амфоры одинаковые и различить их трудно, я приказал своему слуге их пересчитать и пронумеровать, но точно так же поступает и он. Сеньор Барбани утверждает, что этот осколок сосуда — из той партии, что хранится в моем подвале. Однако позвольте заметить, с тем же успехом он мог принадлежать и к одной из его собственных партий. Я не удивлюсь, если окажется, что у него с матерью были серьезные разногласия, ведь, имея единственного сына, она жила в своем уединенном поместье в далеком Эмпорионе, хотя могла бы проживать в нашем прекрасном городе. А теперь скажите, уважаемые судьи: с чего бы женщине жить в деревне и гнуть спину от зари до зари, если она может проживать со всеми удобствами в одном из лучших домов нашего города? Это не первый и не последний случай, когда семейные ссоры перерастают в самые отвратительные преступления. Я отвергаю любые обвинения в попытке поджога и заявляю, что не знаком с альбиносом, участвовавшим в этом гнусном деле. И пусть истец попробует доказать обратное.После этого заявления суд удалился на совещание, объявив о закрытии второго дня суда.Марти, сжигаемый лихорадкой, отправился домой вместе с падре Льобетом, а странная женщина, как и накануне, снова последовала за ними.Увидев своего хозяина в столь плачевном состоянии, перепуганный Омар бросился им навстречу.— На вас просто лица нет! — воскликнул он. — Это разбирательство просто в гроб вас загонит!— Я вам говорил уже тысячу раз: этот кусок слишком велик для вас, недолго и подавиться, — заметил падре Льобет.— Сеньор, пока не поздно, откажитесь от этого дела, пока вас не убили! — взмолился Омар. — Вашей матери уже ничем не поможешь, и другим тоже, а в этом мире всегда побеждает тот, кто сильнее.— С самого начала я говорил, что это пустая затея, и пока что ход событий подтверждает мои слова, но он упрям, как мул, — сказал священник.— Как сегодня все прошло? — спросил Омар.— Он хитер, как лисица, и изворотлив, как угорь, но не сомневайтесь, в конце концов я припру его к стенке, — заверил Марти.— Вам нужно лечь в постель, — посоветовал Эудальд. — Я послал за лекарем Галеви, с минуты на минуту он будет здесь.Марти с трудом поднялся по лестнице, с обеих сторон его поддерживали Омар и Эудальд. Добравшись до своей комнаты, он с облегчением рухнул на кровать.Когда пришел лекарь, слуга удалился. Жар у Марти заметно усилился; перед глазами у него все плыло, очертания предметов казались размытыми.Сняв повязку, мудрый Галеви внимательно осмотрел рану и тут же высказал свое мнение:— Тот, кто оказал вам первую помощь, знал свое дело. Рану промыли, и она выглядит чистой.Затем он ощупал лимфатические узлы на шее Марти, слегка уколол ланцетом средний палец его правой руки, чтобы выступила капелька крови, поднес его к губам и слизнул кровь; затем посмотрел зрачки, отметил желтоватый оттенок белков и, наконец, извлек небольшой флакон с фиолетовой жидкостью, смешал ее с мочой Марти и посмотрел на свет. Диагноз его был четким и ясным.— Ваша кровь отравлена, и пока из тела не вывести яд, вас будут одолевать приступы лихорадки, которые могут привести даже к потере сознания.— И каково же лечение, сеньор? — спросил священник.— Время, падре, время и побольше козьего молока.— Но, сеньор... Для Марти этот суд — вопрос жизни и смерти, на карту поставлено неизмеримо больше, чем просто его здоровье. Прошу вас, дайте ему какое-нибудь средство, чтобы он мог продержаться на ногах эти несколько дней.— Только будьте осторожны, падре Льобет, — предупредил лекарь. — Я дам вам лекарство, но не стоит им злоупотреблять: если превысить дозу, оно может убить. Это вытяжка из бобов святого Игнатия и рвотных орехов. В первый день дадите ему ровно одну каплю, во второй — две, и на третий день — три, не больше. Это старинное средство укрепит его сердце, поднимет силу духа и поможет продержаться. Но повторяю: не ошибитесь с дозой.Лекарь пошарил в сумке и протянул встревоженному священнику небольшую бутылочку, плотно заткнутую стеклянной пробкой, которую тот принял с таким благоговением, как будто она сделана из чистого золота.116 Ожидание достигло апогея. Сторонники одной и другой стороны схватились в жгучих спорах, дошло даже до поножовщины — поговаривали, что один брадобрей полоснул бритвой своего клиента по шее.Графская чета с интересом наблюдала за прениями участников, однако и между супругами возникли разногласия.По просьбе Марти, принимая во внимание его недомогание, суд разрешил участникам продолжать litis сидя.Все заняли свои места, и судья Фортуни возвестил об открытии заседания.— Итак, мы открываем третий и последний день слушаний. Напоминаю участникам, что они находятся под присягой. В конце мы подведем итоги, спросим мнения членов курии комитис и представим материалы дела нашему сеньору Рамону Беренгеру, чтобы он лично ознакомился с ними и вынес приговор. До окончания слушаний обе стороны имеют право представить суду последние доказательства, если таковые имеются.Марти предъявил свои документы и заявил, что желает возобновить тяжбу, как только судья предоставит ему слово, что немедленно было сделано.— Гражданин Марти Барбани, мы готовы выслушать ваше заявление. Но помните, что после вас также сможет высказаться сиятельнейший советник Бернат Монкузи, а затем вы оба будете повторно допрошены, если суду будет угодно прояснить некоторые обстоятельства.Поприветствовав графскую чету ритуальным поклоном, Марти начал свою речь.— Уважаемые судьи, высокочтимые советники, благородные дворяне, духовные лица и достопочтенные граждане Барселоны! Мое последнее обвинение настолько серьезно, что трудно решиться произнести его вслух. Я обвинил графского советника в смерти его приемной дочери, но не объяснил причин ее гибели, поскольку до сих пор для этого не представилось подходящего момента. Однако сейчас этот момент настал.Напряжение в зале достигло пика. Люди беспокойно ерзали в предвкушении, что им вот-вот предстоит узнать страшную тайну.— Я обвиняю Берната Монкузи в том, что он обесчестил Лайю Бетанкур и потом многократно ее насиловал, и заявляю, что именно это, и ничто иное, стало причиной ее самоубийства.Трибуны охнули, по всему залу пронесся сдавленный шепот, а Бернат Монузи побледнел и стал обмахиваться пачкой пергаментов.Молоток секретаря положил конец этому волнению, а главный судья пригрозил вывести зрителей из зала. В конце концов суматоха улеглась.— Гражданин Барбани, ваше обвинение настолько серьезно, что, если вы не сможете его доказать, вам могут предъявить встречное обвинение в клевете, и тогда вы понесете наказание, назначенное нашим графом. Мы вас слушаем.Марти Барбани, понимая, что настал решающий момент, после которого все мосты будут сожжены и пути назад не останется, указал обвиняющим жестом на своего врага и крикнул во весь голос:— Этот человек, злоупотребив правами опекуна, воспользовался своей властью над подопечной и изнасиловал ее, угрожая убить ее подругу Аишу. После этого он многократно насиловал ее вновь и вновь, и в итоге она забеременела. А потом, когда эта игрушка ему надоела, он решил избавиться от нее, выдав Лайю за меня замуж. Я без колебаний женился бы на ней, поскольку горячо любил ее всем сердцем. Но она, считая себя опозоренной и недостойной меня, в отчаянии покончила с собой, бросившись вниз с крепостной стены дома своего отчима. Вот доказательство моих слов.С этими словами он выложил на судейский стол письмо Эдельмунды.Письмо переходило из рук в руки. Когда же все судьи с ним ознакомились, Эусебий Видиэйя поднялся на ноги, чтобы прочесть его вслух.После этого залу пробежал ропот. Судья потребовал у Марти объяснений, чтобы советник мог защититься от обвинений, а граф вынести решение.Марти начал рассказ.— Сеньоры, когда это письмо попало ко мне в руки, я не поверил собственным глазам. Я признаю, что действительно просил руки Лайи накануне моего отъезда; признаю также, что советник, несмотря на отказ, все же оставил мне надежду, сказав, что если я добьюсь звания гражданина Барселоны, то смогу получить ее руку. Окрыленный этой надеждой, я попытался поговорить об этом с Лайей. Мне удалось встретиться с ней несколько раз, и я знал, что она меня любит. Уже во время поездки я получил письмо от моей любимой, в котором она просила меня забыть обо всех наших клятвах и советовала отказаться от моей любви. Однако я заметил в этом письме кое-какие странности и некоторые признаки, указывающие о том, что она хотела сказать что-то еще. Позднее я узнал, что не ошибся. Посмотрите на этого человека, который обесчестил свою падчерицу, заставил ее пережить множество унижений и отказаться от меня, а затем силой вынудил к близости с ним, угрожая убить Аишу, если она будет упрямиться. Когда я вернулся в Барселону, его страсть, видимо, уже остыла; во всяком случае, теперь он сам предложил мне жениться на Лайе. Я не понял, в чем дело, но был всей душой ему благодарен. Однако свадьба так и не