рукой, если вдруг я буду в отъезде, или, не приведи Яхве, что-то со мной случится.— И что же вы мне посоветуете?— Если не возражаете, мы могли бы хранить ваши деньги в подвале моего дома, где я, кстати, держу и свои собственные. Это надежное и тайное место, о котором почти никто не знает. Во времена римлян там была каменная печь, я расширил ее и усовершенствовал. Так что даже граф хранит у меня свои сокровища, то ли потому, что тоже мне доверяет, то ли чтобы держать часть своих средств подальше от любопытных глаз.Марти улыбнулся.— Ваше предложение кажется мне просто чудесным, но прежде чем его принять, я хотел бы спросить: как мне стать гражданином Барселоны?— Вы слишком торопитесь, мой юный друг. Чтобы стать гражданином, потребуется, во-первых, немало времени, а во-вторых, за это время вы должны будете доказать свою честность и трудолюбие и заслужить признание других граждан. Поверьте, одно дело — просто жить в городе, и совсем другое — быть его гражданином.— Так объясните, если, конечно, вам это не трудно, — настаивал Марти.— Видите ли, на этих землях действуют законы, доставшиеся нам от вестготов, а тем — от римлян. Должен сказать, что во владениях, входящих в состав Испанской Марки [14], свод законов все же более совершенен, чем в остальных королевствах на полуострове — как христианских, так и мавританских. В других королевствах существуют лишь три правящих сословия: король, аристократия — или, если хотите, феодалы — и духовенство. Но здесь, на этой благословенной земле, существует ещё и четвёртое правящее сословие — горожане, и с каждым днём власть их крепнет. Именно поэтому стать полноправным гражданином, если ты не родился внутри городских стен — задача практически невыполнимая. Вы меня понимаете? Осмелюсь утверждать, что добиться этого звания столь же непросто, как в древности — стать гражданином Рима.Марти, старавшийся не упустить ни единой детали из слов еврея, застыл в задумчивости.— Но ведь должна же быть какая-то возможность стать гражданином? — спросил он.— Да, такая возможность есть, но это очень долгое и хлопотное дело, к тому же зависящее от множества обстоятельств. Хотя, если вам повезёт жениться на горожанке, вы тоже станете гражданином.— Ну, если другим это удалось, то и у меня получится, — заявил Марти тоном одновременно наивным и самоуверенным. — А что касается удачи, так вы же сами убедились, что мне благоприятствует фортуна, звезды или что там еще...Еврей с сомнением посмотрел на юношу, проницательные глаза Бенвениста тонули в глубоких морщинах, а губы едва сдерживали улыбку.— Мне нравятся люди вроде вас, — произнес он. — Не знаю, удастся ли вам добиться желаемого, но я не сомневаюсь, что вы сможете стать по-настоящему счастливым.— Я никогда не боялся трудностей. Напротив, они всегда меня подстегивали. Я всю жизнь трудился и не могу представить себе иного. То, что надо жить честно, для меня несомненно, ну, а брак с горожанкой... В любом случае, рано или поздно придется задуматься о создании семьи.— Ну что ж, время покажет.— Тогда давайте сделаем первые шаги на этом пути, — решительно заявил Марти.— Ну что ж, если вам так не терпится... Итак, первым делом, если вы хотите добиться чести стать гражданином, нужно познакомиться с соседями: это поможет найти жену. Вы меня понимаете?Марти чуть заметно кивнул.— В таком случае, если не возражаете, мы сегодня же отправимся на невольничий рынок в долине Бокерия, за стенами города, и подыщем вам подходящих слуг и на какое-то время оставим товар у нынешних его владельцев, пока не подыщем для вас подходящее жилье.— Хотите сказать, что я должен купить рабов? — недовольно поморщился Марти.— Для человека вашего положения намного престижнее иметь рабов, чем просто слуг. Соседи попросту не поймут, если человек с положением и деньгами не держит рабов. А кроме того, можете быть уверены, что при покупке вас не надуют: один из ведущих работорговцев — мой родственник, и он посоветует хорошие варианты. Когда покупаете раба, важно точно знать, для какой работы он нужен, а также иметь представление о его здоровье, характере и, конечно, о трудолюбии.— Ну ладно, — неохотно согласился Марти. — Значит, рабов мы купим. А что посоветуете насчет жилья?— Пока мы не найдем подходящий дом, я бы советовал снять подходящий особняк. Но в таком важном вопросе спешка недопустима. Действовать нужно последовательно, не стоит ставить телегу впереди лошади.Еврей поднялся из-за стола и пригласил Марти следовать за собой, чтобы осмотреть то место, где отныне предстояло храниться его сокровищам.— Я вам так благодарен! — сказал он. — Надеюсь, что когда-нибудь я смогу вас отблагодарить.— А я надеюсь, что этот день никогда не настанет.— Зачем вы так говорите? — обиделся Марти.— Негоже нам просить благодеяний от христиан.13 Тулуза, декабрь 1051 годаВ памяти Рамона вновь и вновь вставали картины той ночи. Случившееся казалось ему призрачным и нереальным. Он вспомнил, как вскоре послышался стук в маленькую дверцу, ведущую в часовню, напоминая любовникам, что их время истекло. Он вспомнил, как графиня вскочила с постели и поспешно накинула на плечи шаль, прикрыв чувственные изгибы тела. Образы теснились в его памяти, опережая друг друга. Он смутно помнил шепот Альмодис и ее стройную фигуру, застывшую возле двери; как он догадывался, она разговаривала с карликом. Помнил, как, подчиняясь знаку графини, снова оделся и вновь припал к ее губам долгим поцелуем. Наконец, любовники оторвались друг от друга с такой неохотой, словно отдирали клочки собственной кожи. Последние слова графини до сих пор отдавались эхом у него в голове:— Завтра в полдень Дельфин проводит вас в мой личный садик. Нам есть о чем поговорить.Карлик благополучно проводил графа в его покои. Перед тем, как откланяться, он сказал, что придет завтра. Рамон напомнил ему о графе Тулузском.— Не беспокойтесь, — ответил Дельфин. — В это время он всегда принимает серные ванны, приносящие ему облегчение. Так что до двух часов пополудни его не будет в замке.Потом, лежа без сна на необъятном ложе, граф обдумывал дальнейшие планы, которые в любом случае напрямую зависели от завтрашних слов Альмодис. План был весьма рискованным и почти безнадежным. Когда Рамон отправится в Жирону к бабке, один из его верных рыцарей, Жильбер д'Эструк, во весь опор помчится в Барселону с поручением.Рассвет застал графа стоящим у окна спальни в полной уверенности, что ночью ему приснился чудесный и несбыточный сон. Это чувство не покидало его, пока не пришел Дельфин, чтобы проводить в личный сад графини. Это был уединенный уголок между апсидой часовни и личными покоями графини, сюда вела та же маленькая лестница с перилами, что спускалась до второго этажа. Между двумя цветниками под пышной магнолией стояла каменная скамья, по словам карлика, любимое место его хозяйки.Из укромного уголка доносился шелест бегущей воды. Дельфин бесшумно исчез, и Рамон Беренгер, граф Барселонский, остался в одиночестве, взволнованный и растерянный, словно солдат перед первым боем. Когда же на верхней ступени лестницы показалась графиня Альмодис, его сердце радостно забилось — ведь он понял, что это не сон. Фиолетовое блио с рукавами, пышными на плечах и туго обхватывающими запястья, выгодно подчеркивало ее великолепную фигуру. Заплетенные в толстую косу роскошные рыжие волосы спадали на правое плечо. Рамону показалось, что его посетило видение из другого мира. Альмодис подошла с улыбкой, уверенная в своей неотразимости, и протянула руку для поцелуя; затем, не отнимая руки, усадила его рядом на каменную скамью.— Сеньора, вы уверены, это достаточно надежное место?— Самое надежное место во дворце. Здесь я всегда исповедаюсь. Сюда приходит только аббат Сен-Жени, и только по моей просьбе.Альмодис де ла Марш была не только необычайно красивой, но и весьма умной женщиной, искушенной в политике, но страстно мечтала лишь об одном: самой решать свою судьбу, не отдавая ее больше в руки тем, кто принес ей столько страданий. Помедлив несколько мгновений, показавшихся Рамону вечностью, она наконец заговорила:— Мы оба прекрасно знаем, для чего мы здесь.— Сеньора...— Молчите, граф; доверьтесь мне.Рамон, дрожа от волнения, схватил Альмодис за обе руки и прижал их к груди.— О том, что произошло вчера, я прежде лишь читала в древних текстах, а до сегодняшнего дня была уверена, что любовь — лишь выдумки трубадуров и поэтов. Я знаю, вы чувствуете то же самое. Не спрашивайте, откуда мне это известно, но с той минуты, когда вы вчера утром вошли под своды тронного зала, я поняла, что не в моих силах с этим бороться. Я еще могла бы усмирить сердце, если бы мое чувство осталось безответным, но наши сердца забились в унисон, а значит, судьба все решила за нас. Я никогда не знала счастья, но меня это и не беспокоило. Я зрелая женщина, но до вчерашнего дня это чувство не тревожило моего сердца. Первый мой брак был аннулирован, второй — расторгнут, но ничто прежде не вызывало в моем сердце такую тоску, какую я ощутила этой ночью. Моя жизнь, граф, потеряет смысл, если у меня не будет надежды хоть изредка вас видеть.Рамону Беренгеру казалось, что все это — лишь волшебный сон, он вот-вот проснется, и окажется, что всё совсем не так. Он боялся пошевелиться, чтобы не разрушить это хрупкое волшебство. Тем не менее, едва она замолчала, он осмелился заговорить:— Поверьте, мое сердце ни разу не дрогнуло даже во время битв с маврами. До вчерашнего дня я тоже не знал, что такое любовь, хотя, как и вы, был женат дважды. В первый раз меня женили ещё подростком. Я остался сиротой, и брак был обусловлен интересами государства. Моя бабка, регентша графства Эрмезинда Каркассонская, нашла мне невесту среди барселонской знати. Я ещё не знал любви и по наивности принял благодарность за любовь. Изабелла родила мне детей и два года назад умерла. Все настаивали, чтобы я женился снова, и второй брак тоже устроила бабка. На сей раз она выбрала мне в жены Бланку де Ампурьяс. До сегодняшнего дня мне было совершенно безразлично, быть женатым или оставаться вдовцом. Как видите, я тоже не имел возможности выбрать подругу по сердцу, с которой хотел бы разделить жизнь. Но вдруг между нами вспыхнуло такое чувство, что без вас моя жизнь потеряет смысл и станет настоящей пыткой.— Я тоже люблю вас, граф, и готова на все, чтобы встречать каждый новый рассвет рядом с вами. Но не забывайте, сколько всего поставлено на карту. Я никогда себя не прощу, если по моей вине вы потеряете графство, а возможно, и жизнь. Нас разделяет священная клятва, данная у алтаря другим, а противостояние между графствами будет иметь самые скверные последствия для наших подданных.— Повторяю, сеньора, моя жизнь ничего не стоит, если в ней не будет вас.После этих слов воцарилось долгое молчание. Потом вновь заговорила Альмодис:— Мне было бы довольно видеться с вами время от времени, — произнесла она. — Встречаться в каком-нибудь тихом месте, под предлогом охоты или турнира. Любой ваш вассал предоставит нам кров в своем замке.Рамон Беренгер смутился.— Быть может, вам этого и довольно, но мне — нет. Я граф Барселонский. Никто, черт подери, не смеет решать за меня! Я разрушу любые преграды на пути к счастью, если наградой будете вы. Я знаю, что сам Бог свел нас вместе, и теперь ни за что на свете я не расстанусь с вами.— Мне больно это слышать, сеньор. Все так сложно, я чувствую себя зверем в западне. Я замужем, у меня есть дети, церковь освятила мой брак. На нас ополчится вся Тулуза. Наша жизнь превратится в ад.— Сеньора, одно ваше слово — и я сверну горы, смету все преграды. Я уеду, но очень скоро вы услышите обо мне. Я отрину свою супругу, украду вас и увезу с собой в Барселону, наперекор всем злым языкам, и когда вы окажетесь там, никто не посмеет косо взглянуть на вас, даже коснуться края вашего платья.Вопреки своему желанию мчаться быстрее ветра, Рамон Беренгер по настоянию своего сенешаля Гуалберта Амата задержался в Перпиньяне, поскольку воины после трудного дневного перехода утомились и роптали. Местный граф Бертран де Сен-Реми приходился родственником Барселонскому дому и хотя он дорожил расположением графини Эрмезинды, учитывая близость их владений, но по договору о разделе сфер влияния находился в подчинении графа Барселонского.Графа и его свиту приняли в замке Перпиньян с подобающими почестями. Отдав хозяевам долг уважения и уделив им необходимое внимание, граф Барселонский удалился в отведенные ему покои, не тратя больше времени на пустые любезности, потому что ему не терпелось остаться одному и поразмыслить.Время еле тянулось, вязкое и тягучее, словно лампадное масло. Граф стоял у окна, наблюдая за движением жемчужной луны — преданной спутницы всех влюбленных. Он смотрел, как она медленно скрывается за зубцами крепостной стены, и думал о том, что в далекой Тулузе Альмодис в эту минуту тоже любуется этой картиной. Перед самым рассветом он лег в постель, отчаянно сражаясь с бессонницей и строя планы на будущее, и твердо решил, что с этой самой минуты больше не позволит ни собственной бабке, ни кому-либо еще вмешиваться в его жизнь.А в его голове, сменяя друг друга, проплывали воспоминания.В прошлом году он подписал два мирных договора, имеющих огромное значение для судьбы графства и для его личного будущего. Бесконечные стычки с сеньором Пенедеса, графом Миром Герибертом, вынудили обоих искать пути к соглашению. В итоге каждый умерил свои претензии, и в конце концов был заключен мир, что дало Рамону возможность направить энергию на развитие графства и укрепление города, в то время как спесивый Мир Гериберт, завладев наследством своего брата Санса, пристроил к замку две новые башни.Причины этих конфликтов тянулись из далекого прошлого, многие достались Рамону в наследство от отца, Беренгера Рамона Горбуна, которого он никогда не видел. После смерти отца они с бабушкой, графиней Эрмезиндой, столкнулись с молодым и воинственным графом Пенедесом. Причин противостояния было несколько. Одни имели политический характер, поскольку сосед имел наглость объявить себя принцем Олердолы, пренебрегая графской властью; в основе других лежало упрямство бабушки, которая после смерти своего супруга Рамона Борреля не желала отказаться от потесты [15]. Разумеется, она так держалась за власть, желая защитить права Рамона и его братьев; разумеется, в иные времена подобные вопросы решались бы иначе, но в XI веке их было не принято решать иначе как вооруженными столкновениями между воинственными феодалами.Превратности судьбы — а их было в его жизни немало — порой заставляли Рамона чувствовать себя значительно старше. Он был еще подростком, когда бабушка, Эрмезинда Каркассонская, устроила его брак с Изабеллой Барселонской, родившей ему троих детей, но пережил ее лишь один, Педро Рамон. К жене он со временем даже привязался, однако сын, чей нрав уже в детстве отличался буйством и жестокостью, его только раздражал. Овдовев, он искренне оплакивал супругу.Конечно, он не любил ее, но она была ему доброй и верной подругой, делившей все невзгоды и опасности, рискуя порой даже собственной жизнью. Например, в ту ночь, когда графский замок осадили мятежники под предводительством виконта Эудальда II и епископа Гилаберта, родственников графа Пенедеса, она оставалась рядом с ним, пока мятеж не был подавлен благодаря вмешательству горожан, вставших на сторону графа. Правда, чтобы восстановить мир в Барселоне, пришлось выплатить немалые отступные, но дело того стоило.После смерти Изабеллы два года тому назад бабушка вновь решила его женить — очевидно, чтобы держать Рамона под контролем. В жены ему она выбрала одну из своих доверенных дам, Бланку де Ампурьяс, примерно на год старше графа. Он точно помнил дату второго венчания: 16 марта 1051 года. Бракосочетание состоялось в монастыре Сен-Кугат, одном из самых любимых мест Эрмезинды. Но это случилось еще до того, как Провидение послало ему этого ангела, от которого он ни за что на свете не согласился бы отказаться.Собственно говоря, план был уже полностью готов, и Рамон начал приводить его в исполнение. Жильбер д'Эструк уже выполнял его приказ, а граф, с нетерпением считая дни до возвращения доверенного человека, оставался в Жироне — ему предстояло найти какой-нибудь благовидный предлог для ссоры с педантичной старой графиней. Ну что ж, вернувшись в Барселону, он тут же приступит к исполнению плана.14 Барселона, май 1052 годаПриняв все меры к тому, чтобы сохранить новообретенное состояние, Марти отправился на невольничий рынок в компании своего друга-еврея, который мог дать дельный совет, как вложить полученные деньги.Они покинули город через ворота Кастельнау и направились в долину Бокерия, миновав деревянный мост через широкое русло. Весной с гор сбегали потоки воды и попадали в Кагалель, от которого в летние месяцы исходила невыносимая вонь. Именно здесь, на берегу реки Эбро, у подножия горы Монжуик, располагался рынок, где покупали и продавали рабов, доставляемых сюда со всех концов Марки. Именно сюда с незапамятных времен корабли привозили товары, живую человеческую плоть, которую закупали во всех портах Средиземноморья, от Константинополя до Геркулесовых Столбов.Любопытство Марти не знало границ, и еврей, довольный его интересом, охотно отвечал на любые вопросы.— Видите ли, друг мой, дело в том, что не бывает достойных или недостойных занятий, таковыми их делают люди, ведущие дела достойно или недостойно. Если у вас есть глаза и достаточно терпения, то вы сможете заметить, что существует два способа ведения дел: тот, что требует постоянного присутствия владельца, и другой, когда владельцу достаточно приглядывать за делами лишь от случая к случаю, но зато приходится постоянно разъезжать.— Скажите, Барух, а почему евреи, дающие столь мудрые советы, сами не занимаются этими делами?— Ответ очень прост: потому что нам этого не позволяет закон. Мой народ имеет право лишь на определенные занятия. К сожалению, человеческая зависть — дочь тупости, лени и бездарной злобы — готова утопить нас в ложке воды, именно она загоняет нас в стены Каля. А представьте себе, что произойдет, если мы начнем отбивать хлеб у христиан. Нет, друг мой, жизнь — слишком ценная вещь, чтобы рисковать ею ради богатства. Так что мой народ благоразумно ограничивается теми разрешенными занятиями и при этом платят немалые налоги.Впереди замаячила арка ворот невольничьего рынка. Когда они приблизились, глаза молодого человека расширились от изумления. Никогда прежде, даже на самых крупных ярмарках Жироны, на которых Марти доводилось бывать и куда свозили урожай и скот со всех окрестных земель, не встречал он такого огромного количества повозок, телег и лошадей, как вокруг этого огромного рынка. Воздух наполняли крики погонщиков, проклятия стражников, крепкие ругательства возниц и свист бичей надсмотрщиков, сопровождающих телеги с рабами. Именно они и привлекли особое внимание Марти.В ворота рынка под стоны несчастных рабов въехали несколько огромных телег, запряженных попарно четырьмя мулами. На телегах стояли большие деревянные клетки из толстых брусьев, в них сидели люди. Каждая клетка была помечена цветами владельца.Посреди рынка возвышался, подобно виселице, большой дубовый помост с подзором из зеленого бархата, что спускался до самой земли. В центре помоста возвышался железный столб, с которого свисало множество колец. Позади столба тоже был натянут бархат, скрывая выход, ведущий на помост из подземелий. Заметив вопросительный взгляд Марти Барух пояснил:— Здесь цепями приковывают рабов. Среди них попадаются очень буйные. Не забывайте, что у себя на родине они были свободными людьми, и пока они не смирятся со своим новым положением, с ними бывает немало хлопот.Вокруг помоста, позади деревянной ограды, собрались участники торгов. Дальше громоздились бесчисленные повозки и стояло какое-то странное сооружение, запряженное лошадьми, — с окнами, плотно закрытыми шторами то ли из кожи, то ли из плотной ткани; судя по всему, владелец этой повозки не желал показываться на глаза черни. Был здесь также небольшой паланкин, который держали на плечах великолепно сложенные чернокожие носильщики. Он обращал на себя внимание необычайной роскошью: позолоченный, с черно-зелеными бархатными шторами.— Чей это паланкин? — спросил Марти.— Цвета Монкузи. Это один из самых влиятельных людей в городе и, что греха таить, один из самых ненавистных. Он не принадлежит к знати, он из горожан, однако, как сами видите, это не помешало ему пробиться ко двору графа и стать одним из его доверенных советников, всегда готовых сделать за сеньора грязную работу. Помните, я вам говорил, как трудно добиться звания гражданина Барселоны?Марти, однако, не пожелал дальше говорить на эту тему и спросил о другом:— Скажите, а почему паланкин закрыт шторами?— Вне всяких сомнений, шторы закрывают, если человек желает остаться неизвестным, особенно, если это дама. Если какой-либо сеньоре нужно купить рабыню для работы по дому, она прибывает сюда лично, чтобы выбрать самой, но для покупки посылает одного из своих представителей. Сама же дама никогда не покидает паланкина и даже не показывает своего лица.— Значит, всех этих несчастных продадут с аукциона? — спросил Марти.— Не сразу. Эти лоты можно будет выставить на аукцион лишь спустя несколько дней. Рабов сначала необходимо подготовить, привести в порядок. Черную кожу негров натирают битумом с пальмовым маслом, чтобы она блестела, а тех, кто за время перевозки исхудал и осунулся, нужно подкормить и вообще привести в божеский вид, насколько возможно. Особой заботы требуют девушки: необходимо умастить им волосы, отбелить зубы, размягчить мозоли на руках и ногах. Здесь всегда хватает простаков, которым можно всучить кота в мешке, а для этого внешний вид раба крайне важен, особенно, если речь идет о женщине. Встречаются ушлые работорговцы, умеющие выдать старую шлюху за юную девственницу.Марти не переставал удивляться.Внезапно протрубил рог, и занавеси раздвинулись. Надсмотрщики с кнутами выстроились по обе стороны прохода, образовав своеобразный коридор. И вот из дальнего конца коридора показались рабы — скованные цепями друг с другом, они в испуге пытались прикрыть глаза от слепящего солнца. Первыми появились пятеро мужчин в набедренных повязках. Когда они поднялись на помост, один из палачей приковал их к стоящему посредине столбу, а другой, вооруженный тяжелой палкой, заставлял поворачиваться, чтобы зрители могли разглядеть их во всех подробностях.Некий толстяк в длинной накидке с перламутровыми пуговицами и в огромном желтом тюрбане отдуваясь поднялся на помост; вслед за ним взошел гибкий, как обезьяна, негритенок с подносом, на котором стояла чернильница с воткнутым в нее красным страусовым пером, и лежал латунный рог с широким раструбом — его подносили к губам, чтобы голос звучал громче.— Похоже, предстоят особо важные торги, — прошептал Барух на ухо юноше. — Иначе вы бы не увидели здесь Юсефа, лучшего аукциониста рынка.Толстяк взял в одну руку молоток, а в другую — латунный рог и, поднеся его узкий конец к толстым губам, начал речь.— Благородные сеньоры, властители Барселоны, духовные лица, прекрасные дамы, если таковые здесь имеются, и почтенные граждане!Услышав это, толпа так загалдела, что следующие слова аукциониста буквально потонули в шуме.— Сегодня у нас праздник и большое гулянье. Начинается ежемесячная ярмарка рабов и, как всегда, вашему вниманию будет предложен самый превосходный товар. Здесь вы сможете приобрести невольников на любой вкус. Найдете сильных и выносливых носильщиков, могучих, словно дубы, белых и черных, доставленных из заснеженных северных краев или из жарких земель Нумидии; здесь вы найдете умелых садовников и огородников из Магриба, знакомых с искусством орошения, поваров, девушек для любых услуг, мальчиков, из которых могут получиться отличные пажи, а также четырех танцовщиц из Кордовы, которые будут услаждать ваш взор в минуты досуга и вообще приятно удивят. Открывайте ваши кошельки, дамы и господа, доставайте манкусо, динары и суэльдо, здесь вы найдете товар на любой вкус и за любую цену!Толстяк перевел дыхание и указал на стоящих за его спиной пятерых негров, как раз в эту минуту поднявшихся на помост.— Вот, посмотрите, благородные сеньоры. Этих невольников доставили сюда из Фив, они сильны и выносливы, как быки, и укрощены при помощи кнута — пять великолепнейших образцов. Им по плечу любая работа, даже самая тяжелая, ибо у них нет души; они неприхотливы в пище, только пищи должно быть немало. — При этих словах толпа закатилась громогласным хохотом, оценив удачную шутку аукциониста. — Они жрут как лошади, зато могут