Бабка стремилась сохранить для себя титул регентши Жироны и прибрать к рукам Ампурьяс. Мне с самого начала не было дела до Бланки, но я уступил. Мне было все равно, ведь я не знал, что такое любовь. И вот теперь, благодаря этому благословенному путешествию, о котором я никогда не пожалею, стрела Купидона пронзила мою грудь. Если бы эта стрела ранила только меня, я бы отказался от своих намерений, но в сердце графини Тулузской вспыхнули те же чувства. И клянусь, я не откажусь от своей любви, несмотря ни на что.Епископ тихим голосом привёл последний довод:— Вы хоть понимаете, что ставите под угрозу свой графский титул?— Да я готов поставить на кон все графства мира, если потребуется.— А как насчет царствия небесного?— На это я могу сказать вам только одно, мой добрый Гийем, — произнёс граф. — Помните, Господь сказал Лазарю: «Встань и иди»? Так вот, ему следовало сказать иначе: «Встань и спроси». Сначала нужно узнать, где оно находится. Мусульмане, по крайней мере, представляют его достаточно ясно, а нам, христианам, ничего не рассказывают ни о гуриях, ни о зелёных лугах, а я ни разу не видел, чтобы кто-то парил верхом на облаке и распевал псалмы. И теперь, когда я нашёл своё счастье с графиней Альмодис, я уверен, что это и есть величайшее в мире блаженство. Так что можете передать всем, что я не откажусь от этого счастья, какие бы преграды ни вставали на моем пути, — непреклонно заявил Рамон, зная, что в это самое время его верный рыцарь Жильбер д'Эструк посвящает графиню Тулузскую в подробности ее будущего побега.18 Барселона, лето 1052 годаА тем временем Марти развил бурную деятельность. Он даже представить себе не мог, что у богатых людей, оказывается, столько проблем. Конечно, богатство его было весьма относительным, но он понимал — только от решимости и трудолюбия будет зависеть, увеличится оно в будущем или, наоборот, растает. Однако по сравнению с прежним положением сейчас он казался себе настоящим царем Мидасом. Марти продолжал жить в доме при монастыре, куда его любезно пригласил падре Льобет, но его не покидала мысль о покупке собственного дома.Правда, после того как он мельком увидел лицо девушки с невольничьего рынка, Марти стоило неимоверных усилий думать о чем-то другом. Стоило ему закрыть глаза, как перед ним вновь и вновь вставало ее лицо, где бы ни находился Марти, он ощущал ее невидимое присутствие. Пока он сумел узнать лишь ее имя — Лайя, а также то, что ее отец, Бернат Монкузи, один из самых влиятельных людей в городе, чье несметное богатство делало девушку еще более недоступной. Но это не мешало ему строить планы, как познакомиться с ней и перекинуться хотя бы несколькими словами. И в скором времени начала вызревать идея, которая при должной храбрости и настойчивости могла оказаться вполне осуществимой. Если план удастся, то Марти сможет приблизиться к предмету своих мечтаний. Однако прежде всего надо было купить приличный дом, а уж потом на досуге лелеять грандиозные планы о том, как стать гражданином Барселоны.Город рос и благодаря стараниям своих жителей уже давно готов был лопнуть по швам, не вмещая такого количества людей, привлеченных новыми возможностями и надеждой преуспеть. Все они, конечно, стремились поселиться внутри городских стен, но здесь уже и так негде было повернуться от бесчисленных лачуг, хибар, сараев и прочих развалюх, городские стены уже буквально трещали. А потому новые кварталы приходилось строить за их пределами.Некий винодел, бездетный вдовец, продавал свой дом за стенами города, на пути в Сент-Пау-дель-Камп. Проблема заключалась в том, что владелец соглашался продать дом только вместе с винодельней и виноградником — очень, кстати, хорошим, расположенным на окраине квартала Магория. Марти рассказал об этом священнику, они тщательно все обдумали и в конце концов решили, что надо покупать. Этому решению в немалой степени способствовали два обстоятельства. Во-первых, расспросив посетителей трактира «Золотой колоса», куда он частенько захаживал, Марти узнал, что не так далеко от виноградника, предмета стольких сомнений и колебаний, имеется водяная мельница, и ее тоже можно купить за приемлемую цену. А во-вторых, совершенно случайно выяснилось, что Омар — тот самый раб, купленный на рынке Бокерия вместе с семьей — прекрасно разбирается в орошении и умеет строить каналы.Другим сюрпризом оказалось то, что Омар, оказывается, говорит на нескольких языках Магриба, а также знает латынь и даже особый диалект бедуинов из пустыни. Ко всему прочему он еще умел читать, писать и считать. На вопрос, почему он не сообщил о таких ценных умениях, когда его продавали с аукциона, Омар ответил, что посчитал разумным это скрыть, чтобы его не разлучили с семьей. Бедняга не знал, как и благодарить юношу, и готов был служить Марти не за страх, а за совесть, тем более, что тот обращался с ним не как с рабом. К этому времени его жена Найма родила дочку, так что теперь у их сына Мухаммеда появилась сестренка.Однажды утром во дворе Пиа-Альмонии Марти обсуждал с Эудальдом Льобетом покупку дома, а Омар, сидя на почтительном расстоянии, чинил конскую сбрую.— Меня вполне устраивает и дом, и его цена, но хозяин продает его вместе с виноградником, причем из-за нехватки воды. Я выяснил, что и для других культур воды там не хватит.— А где находится та мельница, о которой вы говорили?— В полулиге оттуда.— Простите, саид, — почтительно заметил Омар, — но воду можно провести.Оба удивленно повернулись в сторону раба.— О чем ты говоришь? Мельница более чем в полулиге, а земли, отделяющие нас от неё, принадлежат другому владельцу.— Если все дело в этом, можно купить и эту землю, — заметил Эудальд.— А если владелец не захочет продавать?— Если воду и правда удастся провести, то землю можно взять в аренду.— И это возможно?— И совершенно законно.— А ты что скажешь, Омар? — спросил Марти.— Я скажу, саид, что воду вполне можно провести.Оба вновь удивленно уставились на раба.— Слишком большое расстояние, — сказал Марти. — Даже если мы купим землю, вся вода по дороге впитается в почву и до нас не дойдет.— Дойдет, сеньор, если знать, как ее направить, — Омар, казалось, был уверен в своих словах.— Пусть он объяснит, Марти.Таким образом, уже через полтора месяца Марти стал обладателем прекрасного дома у стен города, обширного виноградника на горной террасе, водяной мельницы и извилистого оросительного канала, выложенного мавританской плиткой, а также налаженного Омаром ворота, приводимого в движение при помощи цепей, благодаря которому вода достигала даже самых отдаленных уголков виноградника.Дом виноторговца примыкал к городской стене. У него была односкатная крыша и два этажа. На втором этаже поселился Марти, а на первом этаже находился вход в винодельню, где стояли дубовые бочки с вином. Полукруглый дверной проем здесь был выложен камнем, а пол — плитами. С правой стороны от дома помещался задний двор за невысокой стеной. Тут же был колодец, откуда брали воду, а чуть дальше — вход в пристройку, где теперь жили Омар и его семья. Еще в хозяйстве имелась конюшня с двумя лошадьми и мулом, курятник и сарай, где держали кроликов. И кроликов, и кур обихаживали маленький Мухаммед и Найма. Собственно, именно по этой причине Марти отказался от мысли завести свиней, помня, какое отвращение питают мусульмане к этим животным.Марти уже не раз благословил тот день, когда решил купить этого раба. Омар оказался трудолюбивым, сообразительным и превосходно разбирался в виноградарстве, так что благодаря его усилиям урожай ожидался великолепный. Кроме того, после первой водяной мельницы Марти купил еще три, за которые ему пришлось заплатить невероятную сумму в целых семьсот манкусо, но придуманная Омаром система оросительных каналов оказалась весьма выгодной — при помощи шлюзов воду можно было пускать на соседские поля и получать оплату либо наличными, либо частью урожая.Марти теперь целыми днями был занят. Тяжбы из-за воды из его каналов; изучение торгового рынка для поиска новых возможностей; визиты к главному советчику, еврею Баруху, и встречи с падре Льобетом, которого он вконец замучил вопросами о том, как осуществить свою навязчивую идею: стать полноправным гражданином города, навсегда покорившего его сердце.Чудесными летними вечерами они вдвоем спускались к морю, где любовались на скользящие среди галер парусники и как в порту разгружают корабли, прибывшие из дальних портов. Священнику, вечно погруженному в кипу документов, нравились эти субботние вылазки. Вместе с сыном своего покойного друга он спускался к берегу Средиземного моря и вдыхал его ни с чем не сравнимые запахи селитры, дегтя, пеньки и много чего еще, не поддающегося опознанию, особенно весной. Они беседовали на самые разные темы.— Так вам нравится новый дом? — спросил однажды священник.— В общем, да, Эудальд. Теперь мне осталось найти хорошую экономку, знающую, как управляться с прислугой, чтобы не отвлекаться на хозяйственные дела и освободить время для более важного. Вы случайно не знаете кого-нибудь подходящего?— Дайте подумать. Кажется, у меня есть такой человек.— Я вас слушаю.— Среди моих прихожан есть одна весьма достойная вдова, попавшая в трудное положение. Три года назад ее мужа-каменотёса раздавило каменной плитой, а единственный сын год назад ушёл с торговым караваном в Берберию и до сих пор не вернулся. Вот уже год, как о нем нет никаких известий.— На что же она живёт? — спросил Марти.— Можно сказать, перебивается поденной работой, если повезет, — ответил священник. — А если нет — помогает мне в Пиа-Альмонии разливать суп беднякам и вообще присматривать за хозяйством. Очень способная женщина и притом безупречно честная, а также прекрасно умеет управляться с людьми.— Как ее зовут?— Катерина. Она приехала из деревни на севере графства вместе с отцом. Здесь она познакомилась со своим мужем, и после свадьбы они перебрались в город. Жизнь ее была нелегкой, и думаю, вы для неё — настоящая удача.— Ну так поговорите с ней. Если она обладает хотя бы половиной всех этих достоинств, можете считать, что она уже служит в моем доме.Так, слово за слово, прошел целый день. Между тем, заветный план окончательно созрел в голове Марти, и ему не терпелось поделиться им с другом.— Мне пришла в голову одна идея. Если дело выгорит, это может принести много пользы.— И что же это за идея?— Видите ли, Эудальд. Мне рассказывали, что множество прекрасных вещей для домов богатейших граждан можно приобрести, лишь когда какое-нибудь судно из Генуи или Пизы причалит к нашим берегам. Причем привозят эти товары не потому, что они здесь нужны, а по чистой случайности. Думаю, если бы эти товары продавались где-нибудь в городе, это стало бы прибыльным делом. Можно изучить спрос и привозить товары из-за моря, покупая их по тамошней цене и продавая здесь намного дороже. Я говорил об этом с Барухом, и он одобрил.— Клянусь моей бородой, с каждым часом вы все больше меня изумляете! — воскликнул падре Льобет. — Ваш отец был отважным воином, но и вы неустрашимы. Не смею даже представить, куда вас может завести чутьё.— Мне не даёт покоя только одно, — признался Марти.— Что именно?— Мне вдруг пришло в голову, что, если кто-то при дворе захочет наложить лапу на столь прибыльное дело, мне будет трудно его отстоять.Архидьякон пригладил растрёпанную бороду.— Человека, от которого целиком зависит успех вашего начинания, зовут Бернат Монкузи, и он — один из промов Барселоны. Помнится, я уже упоминал об этом. Помимо того, что от него зависит решение всех вопросов, связанных с поставкой товаров в город, он входит в число ближайших советников графа. Я не считаю его своим другом, слишком уж мне не нравится его беспринципность, но у меня есть возможность хотя бы отчасти влиять на него, поскольку именно от меня он регулярно получает отпущение грехов. Знаю, нехорошо пользоваться чужими слабостями, но должен вас предупредить, он человек суровый и очень занятой.У Марти перехватило дыхание. Внезапно он ощутил, как ветер судьбы вновь раздувает его паруса.19 Жирона, июнь 1052 годаЕпископ Гийем де Бальсарени, даже не стряхнув дорожную пыль, дожидался аудиенции в приемной могущественной графини, регентши Барселоны и Осоны. Несмотря на то, что она могла жить в любом из трех графств покойного мужа, Рамона Борреля, если у графини не было важных дел в других графствах, она предпочитала Жирону.Туда, в жиронскую резиденцию сеньоры, и помчался епископ, загоняя коней, чтобы исполнить миссию, возложенную на него папой Виктором II. Свою охрану, утомившуюся не меньше лошадей, епископ оставил у ворот замка на попечение слуг.Графиня Эрмезинда имела привычку заставлять посетителей подолгу ждать в приемной, причем время ожидания напрямую зависело от положения гостя и расстояния, которое ему пришлось преодолеть, чтобы почтить визитом самую могущественную сеньору всех каталонских графств. Кроме того, если она не была лично знакома с посетителем, то выплывала ему навстречу в сопровождении камергера, неспешно ступая по красному ковру, чтобы иметь возможность получше рассмотреть визитера, пока шествует от дверей до трона.Роскошная гостиная, где графиня принимала особо знатных гостей называлась «посольской». На небольшом троне, где она восседала во время аудиенций, лежали удобные подушки. По правую руку от трона стояло складное кресло для гостя. Стены украшали искусные гобелены, роскошные драпировки обрамляли три створчатых окна, с двух сторон помещались два камина, в эту минуту потушенные.За многие годы гордячка-графиня до мельчайших тонкостей изучила собственную родословную. При любой возможности она не уставала напоминать всем и каждому о величии и многочисленных заслугах своего рода, в отношении которого была чрезвычайно ревнива. Род ее восходил еще к вестготам, когда властители Септимании еще не смешали свою кровь с этими выскочками из франкского дома. Эрмезинда душой и телом принадлежала этим землям, даже в юности, задолго до свадьбы с Рамоном Боррелем. В глубине души она больше любила лежащие за Пиринеями каталонские графствам, чем обширные, но варварские северные графства с их грубым и чуждым языком. Родители, Роже I Старый и Аделаида де Гавальда, с детства внушили ей, что она должна гордиться принадлежностью к Каркассонскому дому — как, впрочем, и ее братья, Бенито и Педро.Ожидание не затянулось, хотя священнику оно показалось вечностью. За дверью стукнуло о пол копье, возвещая о том, что высокородная сеньора готова принять епископа, после чего створки распахнулись, и епископ направился к трону, где его ожидала дама, славящаяся суровым нравом, так что у всех послов в ее присутствии тряслись поджилки. Она была в фиолетовом блио с золотым шитьем и облегающими рукавами, волосы ее украшали два золотых гребня. Епископ, как велел протокол, склонился в почтительном полупоклоне, дожидаясь, пока Эрмезинда заговорит.— Итак, мой добрый епископ, что же заставило вас покинуть мирную и благодатную епархию Вик и отправиться в далёкий путь?— Сеньора, именно забота о вашем благополучии вынудила меня пуститься в столь дальний путь, не устрашившись дорожных тягот. Перед этим я посетил Барселону с той же миссией, и поверьте, с каждым днём я чувствовал себя в этом городе все более неуютно. В Барселоне и так уже больше пятисот домов, а люди все никак не перестанут в неё ломиться, привлечённые славой города, возможностью лёгких заработков и близостью к сильным мира сего. Не понимаю я их. Они же имеют возможность жить в тиши благодатных полей, но готовы отказаться от этого рая и терпеть любые неудобства, лишь бы поселиться в городе, где от одного только запаха можно сойти с ума, а уж от шума и криков и вовсе хочется бежать куда глаза глядят.Сеньора внимательно наблюдала за ним. Отметив небрежность его наряда, она произнесла:— Очевидно, вас привело ко мне дело чрезвычайной важности; иначе вряд ли вы бы решились предстать передо мной в таком виде.Гийем де Бальсарени растерянно заморгал, что также не укрылось от внимания графини.— Простите, сеньора, но я был настолько встревожен, что даже не догадался захватить с собой сменное платье.— Понятно. И что же дальше? Говорите же, я вас слушаю.Прекрасно зная, что властители имеют дурную привычку обрушивать свой гнев на гонцов, доставивших плохие новости, епископ решил действовать с величайшей осторожностью.— Сеньора, миссия, с которой я прибыл, весьма неприятна. Даже не знаю, с чего начать.— Гийем! Скажите уж прямо, что заставляет человека вашей силы духа так мямлить и заикаться? Это не к лицу достойному и разумному человеку вроде вас.Немного успокоившись, прелат по знаку графини устроился в кресле рядом с троном.— Видите ли, сеньора, дело в том, что до меня дошли весьма печальные новости, которые могут представлять большую опасность для ваших владений, а потому вам надлежит узнать об этом из первых рук. Это вовсе не мой каприз, это решение Его Святейшества, который и прислал меня к вам с этой миссией.— Вы меня пугаете, сеньор епископ. Прошу вас, давайте наконец перейдем к сути. Чем скорее вы расскажете мне о своей миссии, тем скорее мы сможем справиться с этой бедой.Руки епископа нервно тискали дорожную шляпу.— В таком случае, сеньора, я начну с того, что ваш внук, граф Барселонский, намеревается совершить поистине неслыханное святотатство.Эрмезинда выслушала его, не моргнув глазом.— Продолжайте, святой отец. Я вижу, вы сидите как на иголках, но не волнуйтесь, уж я-то знаю, что от моего внука всего можно ожидать.— Сеньора, в прошлом году ваш внук отправился в земли неверных с двумя миссиями. Первая состояла в том, чтобы установить с турками и прочими мусульманами торговые связи в интересах Барселоны. Другая же заключалась в том, чтобы собрать как можно более подробные сведения и передать Его Святейшеству новости, имеющие отношение к церкви, рассказать об обычаях и ближайших планах этих народов. Так вот, Папа считает вашего внука знатоком исламских обычаев.Эрмезинда ненадолго задумалась и спросила:— И какие тяжкие последствия это может иметь для моих владений?— Как вам известно, прошлой зимой ваш внук женился на Бланке де Ампурьяс; этот союз имел чрезвычайно важное значение для Барселоны, Ампурьяса и Жироны, обуздав излишне буйный нрав отца новобрачной, Уго де Ампурьяса, и его пагубную склонность к конфликтам и тем самым подарив всем графствам желанный мир.Лицо Эрмезинды сделалось непроницаемым.— Полагаю, вы пустились в столь дальний путь не для того, чтобы сообщить очевидное. Вы прекрасно знаете, что я сама устроила этот союз, и помимо огромных трудов он стоил мне ещё и немалых денег, пришлось уступить графу земли Ульястрета, которые перешли мне по наследству от супруга, из-за них мы с графом Уго многие годы вели нескончаемые споры.Епископ побледнел.— Вот именно поэтому, сеньора, у вас могут возникнуть весьма серьезные проблемы.— Повторяю, епископ, прекращайте ваши намеки, давайте наконец перейдем к сути.— Как вам известно, я почти не покидаю пределов епархии Вик. Тем не менее, недавно я по просьбе Его Святейшества совершил путешествие в Барселону, чтобы попытаться уладить дело непосредственно с вашим внуком, не прибегая к вашей помощи. Но увы, попытка оказалась тщетной.Властный голос графини эхом раскатился по комнате.— Достаточно, сеньор! Перестаньте ходить вокруг да около и скажите прямо: что случилось?Епископ Гийем нервно сглотнул, готовясь принять последствия своей миссии.— Сеньора, ваш внук намерен развестись со своей супругой Бланкой де Ампурьяс, чтобы сожительствовать с женой графа Понса Тулузского, о чем я узнал из его собственных уст. Он собирается привезти ее в Барселону и жить с ней во грехе — в том случае, если Папа не согласится расторгнуть его предыдущий брак.Брови графини Эрмезинды угрожающе поднялись, а на виске запульсировала вена, и это, как знал епископ, не предвещало ничего хорошего.На этот раз голос графини показался ему шипением змеи.— Объясните же мне все без утайки.Гийем Бальсарени подробно расписал ей положение дел, а под конец показал Эрмезинде Каркассонской письмо Его Святейшества.Закончив читать, графиня положила тревожное письмо на колени и вновь взглянула на удрученного прелата, с содроганием ожидавшего, слов сеньоры, известной своей решительностью. Он не сомневался, что она любой ценой будет отстаивать свои графства, ради которых стольким пожертвовала, приложила столько усилий, чтобы удержать в повиновении мятежную знать и сохранить их в неприкосновенности сначала для сына, а затем для внука.— О чем только думает этот оболтус? Я всю свою жизнь положила на то, чтобы исполнить заветы супруга — и что в итоге? Ради бесстыдной и порочной страсти он готов пожертвовать благополучием всего графства Барселонского! Ведь оно непременно восстанет против этого непотребства! Или я должна уступить требованиям этого жалкого Мира Гериберта, имевшего наглость провозгласить себя принцем Олердолы, отдав ему свои права? Но-то не преминет воспользоваться ситуацией! Так вот: ни за что на свете! Не беспокойтесь, епископ, я улажу все сложности с соседом из Ампурьяса и верну внука в лоно семьи. Первым делом сообщу об этом моему зятю Роже де Тоэни; он, конечно, не особо меня жалует, но может оказаться весьма полезен. Его подчиненные засиделись без дела и развлекаются тем, что топчут поля и сжигают посевы, мир им явно не по нраву. Что же касается моего внука, то я лично поговорю с Папой о его неподобающем поведении и дам вам знать.— Его Святейшество далеко, в Риме, и слишком занят. Не думаю, что Его Святейшество почтит вас визитом, графиня.— Я еще не так стара. Я сама поеду в замок Ангела и надеюсь, что Папа окажет мне такие же почести, какие оказала бы ему я. От Жироны до Рима ничуть не дальше, чем от Рима до Жироны. Мои мулы — превосходные бегуны, а корабли с завидной быстротой и легкостью бороздят Средиземное море.20 Барселона, лето 1052 годаНаконец-то Марти Барбани получил то, к чему так стремился. Благодаря протекции Эудальда Льобета он записался на прием к смотрителю рынков и личному казначею Рамона Беренгера I, Бернату Монкузи, от которого зависело решение многих вопросов. Все эти дни Монкузи был очень занят. Контора прома располагалась в огромном трехэтажном особняке, и, наблюдая, сколько народу ежедневно толпится у его дверей, Марти мог только догадываться, каких усилий стоило добиться у него аудиенции.С каретного двора мраморная лестница с чугунной кованой балюстрадой и дубовыми перилами вела на сводчатую галерею, куда выходили несколько дверей, возле каждой из стоял слуга. Слуги спрашивали имена посетителей и направляли каждого к нужному советнику, с которыми они уже обсуждали деловые вопросы. Марти поднялся по лестнице на второй этаж и, следуя указаниям Эудальда Льобета, устроившего эту аудиенцию, направился к предпоследней двери.Марти оказался в роскошной приемной, где горожане, сбившись группами, приветливо переговаривались в ожидании вызова. Врожденное чутье заставило его обратить внимание, что, хотя все они были горожанами, но люди разных профессий держались рядом: торговцы не разговаривали с землевладельцами, а те — с рыцарями. Время от времени в глубине приемной открывалась дверь, появлялся слуга и громким голосом по двое вызывал просителей в порядке очереди. Поначалу Марти не понимал, почему так, но потом до него дошло, что время столь высокопоставленной особы стоит слишком дорого, чтобы устраивать проволочки, а потому второй посетитель дожидался в приемной, чтобы зайти немедленно.Человеку, оказавшемуся в паре с Марти, не повезло: когда подошла их очередь, его вдруг окликнул резкий голос второго секретаря, ведущего предварительные беседы с посетителями, прежде чем допустить их к прому. Очевидно, секретарь обнаружил какую-то ошибку в его прошении, пропущенную раньше. А Марти про себя подумал, что со слугами сильных мира сего стоит вести себя даже более любезно, чем с их хозяевами, поскольку зачастую именно от какого-нибудь ничтожного писаря зависит, дадут ход твоему делу или отложат в долгий ящик. Горожанину пришлось уйти ни с чем, а Марти подчёркнуто любезно улыбнулся обидчивому секретарю и в ответ на его неприветливый вопрос, кто он такой и что ему надо, вежливо произнёс:— Я вижу, вы очень заняты, мне бы не хотелось отрывать вас от важных дел.Секретарь тут же сменил тон на более любезный.— Я не сомневаюсь, что ваши бумаги составлены правильно, а потому не считаю нужным тратить время на всякие глупости, к тому же это не входит в мои обязанности. В первой приёмной служащие отклоняют прошения посетителей, не отвечающие установленным требованиям. Именно в этом и состоит