Наконец с помощью Сэмми удается отогнать заблудших овец и остальное стадо на участок повыше. Генри ведет их дальше, через ворота на соседнее поле – трава там пожиже, зато ночью безопаснее. Запирает ворота, зовет Сэмми к ноге и наконец направляется по боковой аллее к дому. Это Аллея Примул. В детстве ее очень любила Анна – из-за высоких живых изгородей; с удовольствием собирала букетики полевых цветов. «Папа, давай, кто быстрее!» Генри закрывает глаза, наслаждаясь приятными воспоминаниями, и стоит неподвижно. Он видит дочку в розовой дутой куртке, в розовой шапке с помпончиками и в розовых перчатках. «Давай, папа! Я тебя обгоню!» И букетик примул в руке. Только ощутив, как Сэмми тычется носом ему в ногу, Генри открывает глаза. Все хорошо, малыш. Все хорошо. Он гладит голову пса, глубоко вздыхает и идет домой. В прихожей снимает сапоги, приказав колли, вымазавшейся в грязи, ждать. – Кто к нам приезжал? Бледная Барбара выходит с кухни, вытирая руки о фартук. – Частный детектив. – Какого черта понадобилось тут частному детективу? – Он говорит, что Элла – та женщина из цветочного магазина – получает подметные послания. – И что? – Не в социальных сетях. Настоящие письма или открытки. Доставляют домой. Гадко. – А мы тут каким боком? – По-моему, частный сыщик решил, что их посылала я. – Он тебя обвинял? – На словах нет, но смысл был таков. Как будто одолжение мне делает. Предупреждает. Генри молчит, прищурившись. – И пока ты не спросил: нет, я их не посылала. – Ладно, надеюсь, ты сказала ему, чтобы больше не приезжал. Может, позвонить Кэти? Или лондонской команде? – Незачем. Я попросила его не возвращаться. – И ты больше ничего не говорила? Никаких глупостей, Барбара? Обо мне? Она серьезно смотрит на него. Не мигая, холодными глазами. Генри чувствует, как учащается его пульс. – Нет, Генри. Я не говорила никаких глупостей. Он садится на старую церковную скамью, которая служит лавкой в прихожей. – Дженни дома? – Поехала в город. Хочет новое пальто на ночное бдение. Что-нибудь теплое и элегантное. Генри с самого начала очень ясно заявил, как относится к этому ночному бдению. Он не религиозный человек. Идею подал местный викарий. Молитвы и свечи по поводу годовщины. Изначально назначили на четверг… ровно год, день в день. Но когда подтвердилась реконструкция по телевизору, решили перенести на субботу. И людям удобнее – выходной. Барбара задирает подбородок. – Мать Сары надеется, что мы сможем отложить бдение, пока Сара не поправится, чтобы присутствовать. Я сказала, что идея не очень удачная и Саре нужно заниматься только здоровьем. Думаю, все устроим, как планировали. – Ты по-прежнему считаешь затею стоящей? – Не знаю, Генри. Но люди были так добры, и они как будто ждут чего-то… Журналисты будут фотографировать – это поддержит интерес публики. По словам Кэти, нам важно поддерживать интерес публики. – А как Сара? Утверждает, что это случайность – с таблетками? Никто не сочтет передоз случайностью, думает Генри. Хотел бы он относиться к Саре с большим сочувствием, да только не получается. Глава 10 Свидетельница – Я сам заварю чай, милая. Отдышись хоть десять минут! Слышу голос мужа, но не оборачиваюсь. С верхней ступени лестницы гляжу, не отводя глаз, на почту на коврике перед дверью. И среди счетов и писем вижу знакомый черный конверт. Теперь адрес напечатан на кремовой наклейке. – Я прекрасно себя чувствую. Правда. Ты же знаешь: не люблю присаживаться. – Я спускаюсь, хватаю письма с пола, сжимаю их в руках, ощущая в конверте плотную открытку, и запихиваю ее в середину, пока Тони спускается по ступенькам. – Ты точно в порядке, Элла? – Как насчет бутербродов с грудинкой? Скажи Люку: пятнадцать минут. Пропустит автобус, если не поторопится. – Я чувствую, как колотится в груди сердце, и специально не гляжусь в зеркало в холле – не хочу видеть улику: покрасневшие щеки. Я действительно думала, что, обратившись к Мэтью, все прекращу; честно считала, что не придется беспокоить Тони, который и так всем этим сыт по горло. На кухне просматриваю почту и отбираю для Тони рассылки из винного клуба и банка. Знаю, что должна рассказать ему, и уже дала себе слово, что скоро расскажу. Очень скоро. Как только поговорю с Мэтью. Но Тони снова расстроится, а он просто завален работой – его ждет повышение. И мне плохо, поскольку он ясно предупреждал меня – не ездить в Корнуолл. Господи… Я так надеялась, что Мэтью разберется с этим делом. – Что-нибудь стоящее? – Тони смотрит на почту у меня в руках. – Страховая компания. Скидка при страховке нескольких автомобилей. Тони корчит гримасу и отворачивается, а я включаю печку и начинаю возиться с хлебом и грудинкой. И тут звонит телефон. – Возьму, – говорю я. Неужели Мэтью? Я ведь, кажется, просила его звонить в магазин. – Элла, что-то происходит, а ты не говоришь – что. – Не сейчас, Тони. Пожалуйста. Все хорошо. – Черт. Если это не мать из Корнуолла, придется нести открытки в полицию. И рассказать Тони. Одной рукой открывая новую упаковку грудинки, второй беру трубку, намереваясь сказать Мэтью, чтобы перезвонил позже, в магазин. – Это мама Люка? – Да, Элла Лонгфилд. Кто говорит? – Ребекка Хильер, мама Эмили. Я хотела подтвердить договоренность. О встрече. – Встрече? Боюсь, я не понимаю… Долгое молчание. – Люк с вами не говорил? – Нет. Что-то произошло? – Послушайте, я ни в коем случае не буду обсуждать это по телефону. Люку я ясно дала это понять. Так вы свободны в эту субботу или нет? Тони одними губами спрашивает: кто это? В чем дело? – Ну… Мой муж играет с друзьями в покер, так что… – Значит, в субботу. Вечером, в половине восьмого. У нас. Люк знает адрес. И вешает трубку. – Очень странно. Даже грубо. Позовешь Люка? – Что происходит? – Сама не понимаю.