– Нет, на следующий день я должна была рано вставать. Я уже легла, когда он вернулся. Я знаю, что она знает, что я вру. Я даже не знаю зачем – наверное, от стыда и сожаления, – но ко лжи не прилагается чек, ее нельзя взять обратно. – Вы спите в разных комнатах? – спрашивает инспектор. Какое ей дело? – Не всегда, у нас обоих беспорядочный график, он журналист, а я… – Но вы слышали, как он вернулся домой. Слышала. Чувствовала. Вдыхала запах. – Да. Ее внимание привлекает что-то за дверью, и она достает из кармана пару голубых латексных перчаток: – А в этой спальне спите вы? – Здесь обычно спим мы оба, позавчера было исключение. – Ты когда-нибудь спишь в отдельной комнате, Уэйкли? – спрашивает она у своего молчаливого напарника. – Раньше случалось, если мы ссорились. Тогда у нас еще были силы и время на ссоры. Но теперь у нас нет ни одной свободной комнаты, все заполнили несносные подростки, – отвечает он. Оно умеет говорить. – Почему у вас задвижка изнутри на двери спальни, миссис Синклер? – спрашивает она. В первый момент я теряюсь. – Я же говорила, меня преследовала женщина. Поэтому я серьезно подхожу к вопросам безопасности. – Вы знаете, почему она выломана? – инспектор снова закрывает дверь, и мы видим сломанную металлическую петлю и трещины на деревянной раме. Знаю. Я чувствую, что краснею: – Недавно задвижку заело, и мужу пришлось выломать дверь. Инспектор снова смотрит на дверь и медленно, словно делая усилие, кивает. – У вас есть чердак? – спрашивает она. – Да. – А подвал? – Нет. Вы хотите осмотреть чердак? – В другой раз. В другой раз? Сколько же еще раз они собираются приходить? Я возвращаюсь вслед за ними на первый этаж, и экскурсия по дому заканчивается на кухне. – Красивые цветы, – говорит инспектор, замечая дорогой букет на столе. Она читает записку. – За что он извиняется? – Не знаю, у меня не было возможности спросить. Что бы она ни думала, лицо не выдает ее мыслей. – Прекрасный сад, – говорит она, глядя сквозь стеклянные раздвижные двери. На ухоженной лужайке еще видны полоски с тех пор, как Бен подстригал ее в прошлый раз, а деревянный настил буквально блестит в лучах утреннего солнца. – Спасибо, – отвечаю я. – У вас красивый дом, как в кино или как на фотографиях в журнале. Он такой… как бы это сказать? Минималистский. Точно. Ни семейных фото, ни книг, ни барахла… – Мы еще не все распаковали. – Вы только что переехали? – Примерно год назад. Они оба поднимают на меня глаза. – Меня часто не бывает дома. Я актриса. – Не волнуйтесь, миссис Синклер, мы знаем, кто вы. Я видела вас в прошлом году в том сериале, где вы играли сотрудницу полиции. Мне понравилось. Кривая усмешка исчезает с ее лица, и я решаю, что последнее утверждение было неправдой. Я молча смотрю на нее, не представляя себе, как нужно отвечать. – Вы не могли бы нам одолжить какую-нибудь свежую фотографию своего мужа? – спрашивает она. – Да, конечно, – отвечаю я, радуясь, что мы сменили тему. Я подхожу к камину, но на каминной полке пусто. Я окидываю взглядом голые стены гостиной, наш маленький стеллаж и понимаю, что там нет ни одной фотографии. Ни его, ни моей, ни нашей совместной. Я помню, что здесь была фотография с нашей свадьбы, но не могу сообразить, куда она делась. Свадьба была скромной и незаметной: только мы вдвоем. За ней последовала череда все более и более незаметных дней, и скоро мы уже с трудом находили в них друг друга. – У меня, наверное, есть фотографии в телефоне. Могу вам их прислать. Или вам нужна бумажная? – Можете прислать, – отвечает она, и неестественная улыбка снова распространяется по ее лицу, словно сыпь. Я беру телефон и начинаю пролистывать фотографии. На многих кадрах я вижу своих коллег по съемочной площадке, членов съемочной группы. Мне попадается много фотографий Джека, моего партнера по фильму, несколько моих, но ни на одной нет Бена. Я чувствую, что мои руки дрожат, и, подняв глаза на инспектора, вижу, что она тоже это заметила. – У вашего мужа есть паспорт? Разумеется, у него есть паспорт. У всех есть паспорта. Я поспешно иду к комоду, где мы храним документы. Паспорта Бена нет. И моего нет тоже. Я начинаю вынимать содержимое из ящика, но инспектор прерывает мои поиски. – Не волнуйтесь, вряд ли ваш муж уехал за границу. Исходя из того, что нам известно, я думаю, он где-то поблизости. – Почему вы так думаете? – спрашиваю я. Она не отвечает. – С тех пор как инспектор Крофт начала работать в органах, она раскрыла все порученные ей дела, – говорит полицейский-мужчина тоном гордого отца. – Вы в надежных руках. Я не чувствую себя обнадеженной. Наоборот, мне страшно. – Вы не возражаете, если мы это заберем? – спрашивает инспектор Крофт и, не дожидаясь моего ответа, кладет телефон и кошелек Бена в чистый прозрачный пакет. – О фотографии сейчас не беспокойтесь, вы можете дать ее нам в следующий раз, – добавляет она, снимая свои голубые перчатки и направляясь к выходу. – В следующий раз? Она снова игнорирует мой вопрос, и ее спутник, обернувшись на пороге, сконфуженно пожимает плечами. – Мы с вами свяжемся, – обещает он напоследок. Закрыв дверь, я без сил опускаюсь на пол. Пока они находились в доме, меня ни на мгновение не оставляло ощущение, что они безмолвно в чем-то меня обвиняют, только непонятно в чем. Может, они считают, что я убила своего мужа и спрятала труп под досками пола? Мне хочется открыть дверь, вернуть их и сказать что-нибудь в свою защиту. Сказать им, что я никого не убивала. Но я этого не делаю. Потому что это неправда. Я убивала. Четыре