Из-под печи, откуда вылезали растрепанные полосы ветоши, раздалось грозное рычание. Я и сама со страху онемела. Но стыд и вина, что притащила Людю в логово не пойми чего, встряхнули и прибавили храбрости. Посох — моя защита — оттягивал руку. Приготовилась отразить атаку, скомандовала: — Вылезай! — Людвику предусмотрительно заслонила собою. — Все равно тебе уже не уйти. Вонь как будто усилилась, а жаркий воздух стал стремительно леденеть. Лоскуты ветоши зашевелились, подались вперед, оказались клоками шерсти на длинной оскаленной морде. Вот уже длинное тело вылезло на середину горницы, оттеснив нас к стене. — Думаешь? — прошипела тень с вращающимися и смотрящими в разные стороны красными глазами и дернулась вверх. Я только и успела, что махнуть посохом, вызвав слабый сноп голубых искр. Но все равно оказалась опрокинута навзничь. Людя заверещала и бросилась к двери, но выбежать не успела — чудище ударило ее лапой, отбросило в сторону. — Что ты такое? — У меня из рассеченной губы потекла струйка крови, но я встала и подобралась, ожидая еще одного броска. Передо мной был не волколак, на которого посох с серебром и рунами действовал, как огонь Пречистой. Да, серая шерсть клочьями на боках, но тело меньше в размерах, как у изломанной псины. Что-то было не так… Существо осклабилось и зарычало. Точно! Человеческие зубы, вывороченные наружу! Вот оно что! Еще не мертвое, поэтому посох и не подействовал. — Тебе не справиться… — проскрежетало существо. — Это, знаешь ли, как посмотреть! — Пальцы покрепче перехватили орудие. — Руны, может, и не подействуют, но отхватишь ты от меня знатно! — Меня не убить, я пожертвовала душу проклятой богине взамен на бессмертие. — Фу, как низко! Связаться с отступницей и продешевить. Хотя вопрос, кто еще продешевил? Другого способа не нашлось, чтобы стать бессмертной? — Скоро… вся деревня заплатит мне… — За что? Столько детей погибло, тебе не надоело? Я крутанулась и врезала чудищу аккурат между глаз. Пока оно, мыча, крутило головой, кинулась к Люде, лежавшей в серой груде хламья. — Боги… — отплевывалась Людя громко и с чувством. — Это же детская одежда. Ты только посмотри! Я тащила ее к выходу. — Некогда! — рявкнула ей на ходу. В голове и без того билось гонгом: «Во что мы влезли?! Куда ввязались?!» Тварь перегородила нам дорогу. — Не пущу… — Что это такое?! — Людя от ужаса стала белой и без своих обожаемых белил. — Я на такое не подписывалась! Глаза выпучены, волосы растрепаны, еще чуть-чуть, и в обморок грохнется. — Мне нехорошо! — И мне тоже! — Ох, и было же мне стыдно, что сама влипла и Людю втянула! — Это оно детей убивало, да? Мы пятились, прижавшись плечами друг к другу. А оно на нас наступало. Жуть неимоверная! Того и гляди накинется. На наш крик в двери вбежал обезумевший селянин с деревянными вилами наперевес. Успел ли он различить в полумраке нас и неясную тень, метнувшуюся к нему? Но от первого хлесткого удара рубаха на его животе лопнула, внутренности спутанными шнурами вывалились наружу. Второй удар отсек от шеи голову с искаженным от ужаса лицом. Мертвое тело с грохотом упало на пол. Морда вновь повернулась к нам, только уже окровавленная. Довольная бурая морда. Ее жажда крови была удовлетворена, надолго ли? — Я его любила… больше жизни… — Чудовище стало сжиматься и перевоплощаться в женщину, нечесаную, неопрятную, с волчьей шкурой, накинутой на плечи. Она плакала. Лицо ее было ужасно из-за гримасы боли и страдания. Окровавленный подбородок и шея казались сплошной раной. Я боялась отвести взгляд и посмотреть на притихшую Людю. — Ребенка своего… во чреве умертвила… а он предал… все предали и заплатят за это! — плакала женщина. — А дети-то тут при чем? — У Люди резко проснулся интерес к чужой нелегкой судьбине. И тут она отпрянула от меня. — Ты щиплешься?! — Что?! — посмотрела на себя, а у меня по рукам плясали огоньки пламени. В ужасе попыталась сбить с хламиды огонь, а он уже принялся за мое плечо. — Да что тут творится-то?! — Моя спутница бросилась к двери, только та оказалась заперта. Снаружи ее подперли поленом и подожгли дом. Чистая жертва, вон оно что! Так жители хотят избавить себя от проклятия — вместе с чудищем сжечь чистую душу, тогда зло покинет деревню. Привыкли мы, что в нашей собственной деревне чтут служительниц Живы, вот и расслабились, попали в ловушку. Доверчивые… Дом загорался снаружи, а я горела внутри дома. Да что со мной не так?! После того случая в Сунагере больше ведь это не повторялось! Чудище приняло прежний облик, стало рычать и метаться. Испуганная и одуревшая от ужаса Людвика билась о дверь. Еще один миг, и… растрепанная визжащая тварь кинулась на меня. И в эту секунду, надо же, как вовремя, я вспомнила, как это чудище называется — странное, похожее на оборотня, но другое. Когда-то читала в пыльных библиотечных фолиантах. Вилктак… Так мы и покатились по полу. Я горю, а эта тварь рычит, укусить меня пытается. Древко уперлось в лохматую шею, а колени колотили по впалым бокам. Отбивалась я от души, а огонь, объявший меня, жег шерсть вилктака, отчего тот выл еще сильнее. Холод, исходящий из пасти монстра, схлестнулся с жаром и обжег мое лицо, черной рукой потянулся к шее, груди, сердцу. Ледяные пальцы самой Гильтине вцепились в мою душу. Я слышала в ушах ее шепот: «Будь моей, поддайся мне, служи мне…» Как хотелось поддаться, разжать руки, подставить шею под жадные кривые зубы. Но я не могла. Неужели я больше не служительница Живы? Не ее дитя, что греется в лучах ее любви? Могла ли я ее предать? Могла и хотела, жаждала отдаться неотвратимости черной бездны. И от этого становилось противно. Нет, не противно. Страшный всепоглощающий гнев проснулся и заревел, вихрями пламени поглощая душу, сердце, память о том, кем я была и кто я есть! Огонь… Огонь везде. В голове, животе, руках, ногах. Еще немного — и я сгорю… а мне не страшно. Там ведь Людька сейчас задохнется. Вилктак отвалился от меня, обессиленный и обгоревший. Я и не заметила, что дом больше не горит. Мне было трудно дышать, огня не стало, а боль осталась. Людя подняла меня сзади за плечи и поставила на подгибающиеся ноги. Я дрожащими руками выставила перед собой посох, понимая, что на эту защиту уйдут мои последние силы. Тварь прыгнула, руны сложились в бесполезный защитный круг, а Людя с криком выставила перед собой раскрытую ладонь, напрасно пытаясь защититься. Тьма окутала иас, перед глазами все поплыло, и я уплыла в небытие, сожалея, что так и не смогла защитить свою подругу. Очнулась лежащей на щербатых досках пола. Рядом лежала Людя с открытыми глазами и завороженно смотрела на меня. — Все… за-кон-чи-лось? — просипела я, пытаясь приподняться, но тяжелая голова потянула непослушное тело обратно. Людя согласно кивнула. — А… ты… как… так вышло? — Она подползла ко мне. — Приют… Когда акынджеи каганатские его сожгли, а я не добежала… Потом рассказывали, что я спалила вокруг себя все деревья и кусты, но я не помнила. Тогда все равно акынджеи все жгли, никто не придал значения тому, что есть обгоревшая воронка. Но сами басурмане сбежали в страхе. — Надо уходить отсюда, — поднявшись, Людя протянула мне руку. Посреди горницы лежало бесформенное скрюченное почерневшее нечто, бывшее когда-то брошенной девушкой. — Надо, — согласилась я, все еще лежа на обгоревшем полу. — Только я голая. Крестьяне встретили нас очень душевно. Кто с вилами, кто с топорами, а кто и вовсе с косами. Вайдела Беата была связана, с заплывшим глазом и кляпом во рту. Одно хорошо, настоятельница оказалась жива. М-да. Одним словом, народные чествования проходили чинно и благородно. Даже не знаю, чем бы все закончилось, если бы не люди барона Чаплиса, к которому вайдил Фьерн тогда, почуяв неладное, обратился. Перепуганные жители Лиэке нас отпустили. Да и проклятие было снято. Но историю эту я запомнила навсегда. Потом нам рассказали про саму Силике и про то, что с ней произошло. Да и мы к тому времени о многом догадались. С тех пор мысли о страсти любовной у меня вызывали страх и недоверие. В деревню ту мы больше не наведывались, а если бы и пришлось наведаться, не знаю, согласились ли бы пойти туда еще раз. Историю ту постарались забыть, похоронить под пластом времени, нам с Людей строго-настрого приказали молчать и без повода даже своим не трепаться. Ракас, как потом выяснилось, в тот же год утопился в реке. Вода ему свинцом. Ну а нас обеих вайдил с вайделой отчитали как следует за то, что полезли, куда не следует. А потом тщательнее занялись обучением. Научили более-менее контролировать себя, только многое упустили и о многом умолчали. Потому что не такими уж и обширными оказались знания обители о врожденной магии. Многое было утеряно. А искать мастера тайных знаний на стороне — себе дороже. Главный вопрос остался для меня открытым: кем я была, и кем я стала после того страшного случая? А в итоге получается, чтобы спасти и защитить, вайдилу все равно пришлось отправить меня в столицу. Видно, он тогда уже что-то подозревал.