Вот что сказать, когда на сердце так муторно? Оставалось только вздыхать. — Вайдил Фьерн, — жалобно проныла я. — Мне не хочется возвращаться к мирской жизни, тем более к своей семье. Жрец подошел к своему столу и взял ту самую грамоту, которую мы с Людей успели рассмотреть с чердака. — Знаешь ли ты, дитя мое, что это такое? — Старик вопрошающе посмотрел на меня. Мне ничего не оставалось, как смущенно опустить глаза. — Королевское послание, — тихо промямлила я. — Да, рассмотрев красную печать с чердака, ты все поняла правильно. Видишь красный сургуч — жди с дворца темных туч… Но прочитать, я думаю, ты ничего не сумела? Я посмотрела на вайдила: сложно было понять, шутит он надо мной или пытается снять нервозность. Сегодня за каких-то пару часов все изменилось: я стала нужна при королевском дворе, хотя до этого, сгинь я в Нангайских болотах, никто бы даже не почесался. А скромный вайдил Фьерн оказался сыном короля — Оргельдом Бездомным, достославным воителем. С вайделой Беатой тоже не все было так просто, подозреваю, что и ее чайничек для заваривания чая тоже не то, чем казался на первый взгляд. От таких перемен голова шла кругом. Как бы ее и вовсе не потерять, второй ведь не дадут! — Не успела, отче, — выдохнула я. — Да и как рассмотришь, с чердака-то: почерк мелковат, щели между досками узенькие, сколько к ним ни припадала, ничегошеньки не разглядела. — Конечно, еще чуть-чуть, и пол под вами такого усердия не вынес бы. — Поняв, что вайдил не серчает за самоуправство, я воспрянула духом, а то мало ли — не хотелось расставаться плохо. — Так вот, дорогая моя Гинтаре, — продолжил жрец. — Это не просто послание от короля, это приказ, без обсуждений и разбирательств. Батюшки, какие страсти закрутились! Никакой смелости не хватило бы, чтобы увидать такое в самых заветных снах. Еще в первый год своего пребывания в приюте я поняла, что за мной никто не явится. Дед с дядями погибли, а от Легарта не было ни слуху ни духу. В первую ночь, поревев в подушку, я решилась на первый побег, но не вышло — удалось уйти немногим дальше, чем сейчас. А когда поймали, стали учить уму-разуму, как водится в приюте: молитвой, внушениями, да и кушаком досталось. Научили. Правда, ненадолго. А ведь я мечтала. И даже зная, что родные меня не заберут, мечтать вырваться из благообразной приютской клети все равно не перестала. Грезилось мне в моих детских снах, как явится за мной рыцарь на коне — необязательно белом — усадит на спину скакуна перед собой и увезет в дальние дали. Но после того как не ведающие границ и пресыщения иманцы напали на приречный городок и вырезали в нем половину народа, а вторую угнали в рабство — все это я знала из сбивчивых рассказов деревенских жителей, — мои мечты слегка преобразились. Теперь рыцарь никуда меня не усаживал, он вручал мне меч и коня, и мы вместе шли бить врага. Ага! А после того как я выросла, эти мечты стали не такими уж и романтичными. С небес на грешную землю меня опустило легкое покашливание вайделы Беаты. — Приказ? — глупо переспросила я. — О чем? — О том, что я обязан освободить тебя от опеки обители, — грустно ответил вайдил. — И передать под опеку твоего ближайшего родственника — лорда Браггитаса. Жрец вздохнул и подошел к окну. Вайдела Беата все это время тихонько сидела в кресле у того самого окна, печально глядя то на меня, то на вайдила. — Видите ли, дитя мое, — наконец и она решила заговорить. — Мы не имеем права вас здесь удерживать. Это будет расценено как прямое неподчинение его величеству. Час от часу не легче. — А если у меня самой нет никакого желания ехать в Дейделис? — с надеждой в голосе переспросила я. — Моя дорогая девочка, — снисходительно усмехнулась вайдела Беата. — Если бы с нашими желаниями в этом мире считались, то, поверь мне, трон занимал бы совсем другой человек… При этих словах женщина смущенно запнулась и покраснела, а я ничего не поняла. — Дело в том, что ты, дитя мое, не вступила в пору совершеннолетия, — продолжил разговор вайдил. — Будь тут воля только твоей семьи, я бы с легкостью проигнорировал указы. Если бы действия велись от лица Министерства расследований и дознания, я бы и здесь, не сомневаясь, не стал бы ничего исполнять, а в случае чего надавил бы на верховное жречество. Но приказ пришел за подписью короля и… лорда Вардаса. Как хитро все складывается. До моего дня рождения осталась всего пара месяцев, и спохватись оракул чуточку позже, я стала бы вполне совершеннолетней девицей и была бы посвящена в служительницы Пречистой Живы. — Ты знаешь, кто это? — Вопрос жреца выдернул меня из задумчивости. Тем временем вайдил присел в кресло и склонился ко мне. — Канцлер, к-кажется, — неуверенно прошептала я. — Вот именно, канцлер. — Старик как-то сник. — Видишь ли, Гинтаре, у лорда Вардаса есть ко мне старый и очень серьезный счет. Я вообще удивлен, что он до сих пор, обладая такой властью, мне его не предъявил. «Счет-то небось пылью порос?» — чуть было не вырвалось у меня. — Это говорит о некотором… благородстве, — задумчиво изрек жрец, поглаживая длинную седую бороду. — Хотя теперь я понимаю, почему он этого не сделал. Количество неизвестных в этой истории росло с каждым словом. Я вопросительно посмотрела на жреца, но он не спешил отвечать. — Почему? — не выдержала я. — Потому что он выбрал другой метод воздействия. — Вайдил даже руками развел от досады. — Отдав мне приказ, он связал меня по рукам и ногам. До меня начало доходить. Канцлер — второе лицо в государстве и, как гласили исторические летописи, хранитель королевской печати. Неподчинение ему расценивалось как неподчинение королю, государственная измена. Нет, вайдила Фьерна не казнили бы, но лишили бы жреческого сана и прихода. Обитель в этом случае либо ликвидировали бы, распределив девушек по другим приходам, либо прислали бы нового жреца, а новая метла по-новому метет. Но кто сказал, что она будет мести добротно? Бывший герой Латгелии нам всем ближе родного батюшки, а как для меня, так батюшка и есть, хоть и горюет вайдела Беата, что всех нас вайдил Фьерн разбаловал своим попустительством. Его любили и уважали даже деревенские жители, а мы, сироты, в нем души не чаяли. Уйдет вайдил — кто защитит и позаботится о нас? Вайдела Беата? Да, но она женщина маленькая и хрупкая, как оранжерейный цветок, такую местным любителям дорожных грабежей ничего не стоит переломить пополам и выбросить. Другое дело вайдил Фьерн, один взгляд которого даже главу местной службы дознания вгоняет в ступор. Нет, если я совсем заупрямлюсь, то жрец, понятное дело, в обиду меня не даст. Только что-то мне подсказывало, что канцлер этот — непростая рыбина. Не иначе как всех молодых да зубастых рыб в своем пруду извел, а теперь принялся за старых. Тогда, конечно, канцлеру только это и надо, он, сердешный, только этого и ждет. Ну ничего, пускай ждет, а я как раз успею на смотр коров… Тьфу ты — невест! А там уж на месте оценю эту «рыбу», убереги, Пречистая Жива! — Я все понимаю, отче, — обратилась к вайдилу. — Простите за непослушание, просто мне и правда не очень хочется приближаться к семье моей матери… но все обязательно будет хорошо! Наверное, я говорила это с таким несчастным видом, что старый жрец склонился ко мне, взял мои руки в свои и заговорил. — Послушай, Гинтаре, — ласково произнес он. — При дворе твоя жизнь может сложиться по-другому — это ведь смотр невест короля. И даже если ты не покоришь его пылкое сердце, есть шанс покорить чье-то еще. «И он по молодости перечитал баллад, — грустно подумалось мне. — Будь у меня стилет поострее, я непременно поразила бы одно сердце, это точно. Но, храни меня Жива!» — я тут же отогнала от себя черные мысли. — Я хочу, чтобы ты знала, — продолжал жрец. — Здесь твой дом, обитель была им, есть и будет. И ты всегда, несмотря ни на что, сможешь сюда вернуться. — Спасибо. — У меня даже нос зачесался от переизбытка чувств. — Моя дорогая, — вайдела Беата тоже оказалась подле меня, — вас здесь любят, а это главное. Из носа неумолимо полилась влага, и из глаз тоже. Грустно было расставаться с этими людьми, да еще так неожиданно. И чего Легарту с его свитой дома не сиделось? Или оракулу хваленому в тряпочку не молчалось? Не понимаю. Сейчас, глядишь, насобирала бы я слив, спелых, сладких, с жестко-кислой кожурой и слегка опьяняющим запахом. Те, что похуже, в корзинку сложила бы — повариха Феба знает, что пустить на варенье, а что — на компот. А те, которые получше, в карманы положила бы — слив много, обитель я не объем. Вечерочком, после тяжелого рабочего дня, когда старшие вайделы улягутся спать, если Юлика — послушница, приставленная к кладовой, — унесла бы оттуда свечной огарочек, а еще лучше не один, собрались бы мы в келье у Хеды или у Юлики, а возможно, даже у меня, разложили бы яблоки, сливы, груши, все, что днем собрали во время работы, и стали рассказывать истории всякие да вкуснятиной баловаться. Больше всех любили мы слушать «Сказки Энике», древние, как сам мир. Интереснее ничего на свете нет. И вроде все уже пересказали по несколько раз, а все равно обязательно отыщется хоть одна новая сказка о деве, нанизывающей судьбы-бусины на нити, сплетенные между собой. И сколько ты ни рассказывай, а всех сказок не перескажешь, потому что сама Энике по сей день ходит по миру, собирая свои истории одну за другой и нанизывая их на свои нити. Все бусины разные, ведь и люди, судьбы которых они воплощают, тоже разные. Одна история — одна бусина, чья-то судьба, много таких историй — вот и целое ожерелье вышло. Только мало кто знает, что такое ожерелье — и есть неделимая жизнь людей, судьбы которых переплелись по воле богов и самой Энике. Говорят, что и ожерелье у девы не становится больше, сколько бы она его ни плела. Так и ходит Энике, все собирает и плетет, только моя янтарная бусинка если и попала в ее ожерелье, то не на ту нить, затерялась среди драгоценных камней. Видно, мне, чужеродной, нет места среди цвета Высших Домов и их отпрысков, хоть так получилось, что по чьей-то воле родилась я именно среди них. Остается — смириться с тем, что есть, и принимать указания родичей как должное, платя за то, что позволили повисеть с ними на одной золотой нити. Только радости от такой жизни, помнится, было мало, потому как всегда летело вслед «бастардка», при маминой жизни шепотом, а после того как ее не стало, даже прислуга в доме не чуралась говорить это слово вслух. Бастардкой я буду всегда и везде, даже если в умывальне меня станут мылить жгучим мылом, драть лыковым мочалом и втирать в кожу пахучие масла. Такое, увы, не смывается — невозможно смыть то, что вытравлено в умах людей ядом их собственной желчи. — И еще, Гинтаре, — серьезно проговорил вайдил. — В Латгелии сейчас очень неспокойно. Вообще-то сейчас всюду неспокойно. В бурное время живем. Эльфийской империи неймется от того, что под боком у них некогда захудалое княжество превратилось среди своих болотных равнин в государство с крепким военным кулаком. Привыкли эльфы быть везде и во всем первыми из-за своих изобретений и находок, особенно в сфере смертоубийства. Да, в чем в чем, а в своей древнейшей магии эльфы были сильны, поэтому и связываться с ними боялись. Только одно дело — держаться от них подальше, и совсем другое — когда они сами никому житья не дают, суют свой нос, куда не следует. Но старого жреца, видимо, мало интересовали проблемы империи Анорион, он продолжил говорить о своих тревогах: — Многих в королевстве не устраивает нынешняя власть. — Вайдил Фьерн встал и подошел к своему излюбленному месту у окна. — Король слишком молод, а канцлер из некогда опального Дома… Он замолчал, погрузившись в свои тяжкие думы, а я принялась выуживать в памяти хоть что-то из истории. Мне больше нравилось читать старинные летописные своды, а о чем марают пергамент нынешние писцы и к каким событиям зовут их перья, было сокрыто мраком. Но если мне не изменяла память, отец теперешнего лорда Вардаса некогда поднял восстание против предыдущего короля Удвига, но проиграл финальную битву войскам Ольг… Погодите-ка!!! Ну правильно, как раз вайдилу Фьерну и проиграл! Вот почему у канцлера на нашего жреца зуб! Все-таки историю пишут победители, и тут старые фолианты не врут. А текущие события — это только слухи и домыслы. Чувствую, чтобы вникнуть в суть нынешней внешнеполитической и внутридворцовой обстановки, придется всерьез засесть за вестовые листки в библиотеке… лорда Браггитаса. Я тяжело вздохнула — нет, слишком резкие перемены могут пагубно сказаться на моих нервах. — Есть вещи, Гинтаре, о которых мы не в силах забыть, — снова заговорил жрец, разглядывая сад за окном. — Хотели бы, но не можем и не имеем права, потому что существует совесть, способность нашего разума, которая нам не подвластна. — Достопочтенный вайдил, — невозмутимо перебила вайдела Беата монотонную речь старого жреца. — Не кажется ли вам, что для девочки на сегодня и так слишком много потрясений?! Женщина возмущенно посмотрела в сторону окна и продолжила: — А вы пытаетесь запутать бедного ребенка еще и в мирских грехах. Побойтесь Всевышнего Дейваса! — Не беспокойтесь, вайдела, — улыбнулся старик в ответ на ее негодование. — Я просто хочу предупредить Гинтаре о возможных опасностях, которыми полны светлейшие покои королевского дворца. — И так понятно, какие это опасности, — снова возмутилась жрица нерасторопности старика и устремила на меня грозный взор. «Ну, началось», — возникла мысль в и без того слегка кружащейся голове. — Будьте осторожны, Гинтаре, — как ни в чем не бывало продолжила жрица. — Что бы вы там себе ни думали, найдется немало охотников до вас самой, естественно, из-за вашего происхождения будут и такие, которые не побрезгуют даже тем… — Достаточно, достопочтеннейшая, — на этот раз наступила очередь вайдила прервать жрицу. — Я только хотела сказать… — стала обиженно оправдываться старушка. — Уверен, что ничего такого вы не имели в виду. — Да, но… — А все ваши уроки по правилам общения с бравыми молодыми людьми, будем надеяться, Гинтаре за столько лет все же усвоила. Правда? — Вайдил посмотрел прямо на меня. — Д-да, конечно! — от желания продемонстрировать рвение я даже запнулась. — Вот и замечательно! А теперь, уважаемая вайдела, — старик говорил мягко, почти ласково, только бы не обидеть достопочтенную старушку. — Я хотел бы поговорить с Гинтой об очень важных делах. — Н-но… — Не могли бы вы проследить за нашими гостями, чтобы, не дай Пречистая, они не подвергли излишним соблазнам наших послушниц? — О! — спохватилась жрица. — И правда, сегодня в обители слишком много дознавателей! — О том же и я толкую, — поддакнул жрец, незаметно подмигнув мне. И откуда в хмуром настоятеле нашей обители столько озорства? — Ах, и эта несносная Людвика, убереги ее Пречистая от глупости! — забормотала расстроенная старушка. — Как я раньше-то не догадалась…