Он припарковался на Моорвайденштрасе, прямо напротив отеля «Вагнер» в Даммтор-Палас. Здесь, как он думал, его никто не станет искать. Люди вроде него не останавливаются обычно в трехзвездочных отелях. Но для него это маленькое, тихое гнездышко рядом с университетом и вокзалом Даммтор было то, что нужно. Он еще немного пошатался по округе. Выпил в «Турмбаре» на Ротенбаумшоссе. Всего одну порцию. Он стал солидным. Времена, когда он заказывал по восемь-десять «Джин Физзов» подряд, были позади. На вокзале Штайнхаузен купил жареную сосиску и бутылку воды. Сосиску он съел стоя. Это напомнило ему о временах в Рурской области. Он почувствовал себя молодым и продувным. Рядом с ним двое мужчин спорили на ужасной смеси немецкого языка и английских выражений. Он сделал глоток воды и с интересом подслушивал. Он рассмотрел билет. Боб Дилан, конгресс-центр Гамбурга, правая сторона, ряд 12, место 3. Он улыбнулся. Возможно, несколько английских слов в немецком языке вполне уместны, подумал он, иначе конгресс-центр Гамбурга пришлось бы называть конгресс-центрумом [9]. Кто бы захотел ходить туда развлекаться? Теперь, когда Тумм был мертв, он чувствовал себя хорошо. Иногда ему казалось, что сила противника переходит к нему. Смерть, подумал он, – старше, чем человечество. Наше благословение. Дарящая покой. Дающая энергию. Перед конгресс-центром стояло несколько молодых людей с табличками. Они искали свободные билеты. У него даже был лишний билет, а какая-то рыжая девушка с написанной вручную табличкой нервно подпрыгивала на месте. Формой черепа она напомнила ему Эши. Но он не хотел, чтобы рядом с ним сидел такой нервный человек. Ему хотелось послушать мастера в покое, а она, судя по ее виду, могла периодически громко вскрикивать, выражая свои восторги. Штайнхаузен в одиночку зашел в конгресс-центр. На эскалаторе дружелюбный плечистый охранник, которому явно еще не было тридцати, попросил его сдать бутылку с водой. Свои напитки проносить запрещено. На молодом человеке был черный костюм и черный галстук. Но в этой одежде, которая должна была придавать ему и его коллегам внушительный вид, он на самом деле выглядел, так словно явился сюда с похорон своей безвременно умершей тещи. Он послушно отдал бутылку и наблюдал с эскалатора за слегка полноватой блондинкой в футболке Боба Дилана, которую заставляли открыть сумочку. Там было что-то, чего она не хотела показывать молодому человеку в похоронном костюме. Она ярко покраснела и начала громко ругаться. Он отправил ее в гардероб и предложил оставить все там. – Я по-другому представляла себе рок-н-ролл! Какой-то тип в черном костюме заставляет меня сдавать сумку в гардероб! Боже мой! – громко вопила она. – Дилан! Это семидесятые! Восьмидесятые! Ты тогда еще не родился, мальчишка! Он язвительно возразил: – Вообще-то это фолк, а не рок-н-ролл. Штайнхаузен отвернулся. Он отдал им свою минералку. Хотя бы поэтому он больше не мог делать здесь глупостей. Но «Беретта» и засапожный нож по-прежнему были с ним. Он купил наверху в фойе еще бутылку воды и бокал сухого белого вина. Места и справа, и слева от него оказались свободны. Он сел, широко развалившись. Ему было прекрасно видно сцену, она была совсем рядом. Но, к сожалению, рядом оказался и динамик. Уже через первые тридцать секунд ему захотелось пристрелить ударника или хотя бы звукооператора, потому что бас-барабан рокотал так сильно, что Штайнхаузену казалось, будто кто-то бьет его в грудь. Звук отдавался болью во всем теле. Он предвкушал прекрасный концерт с привычной губной гармошкой. И этим несравненным голосом. С гитарой, возможно, роялем и контрабасом. Но не это. Было больно, и теперь он понял, почему на билете было написано: «Громкая музыка может повредить слух. Защищайте уши». Но он не хотел идти на концерт, словно его бабушка в постель: с берушами. Он побежал к выходу. В фойе песни звучали гораздо лучше. С ним заговорила студентка факультета германистики: – Для вас тоже слишком громко? Он кивнул. Она очаровательно картавила и сразу его к себе расположила. На первый взгляд она показалась ему азиаткой. Маленькая, с большими миндалевидными глазами. При этом в ней было что-то очень европейское. Ее словно окружал магический ореол, укрощающий всех мужчин. – Мне подарил билет папа, – улыбнулась она. – Вообще-то, мы собирались пойти вместе. Но он, к сожалению, попал в больницу. Я должна рассказать ему, как все прошло. Но этого я ему, конечно, не расскажу. Дилан – его герой. Она явно была не прочь с ним пообщаться. У нее были очень приятные манеры. Штайнхаузен предложил ей вместе поискать места получше, где не так громыхают басы. Наверху, на дешевых местах, еще оставалось несколько свободных. Они сели рядом, и концерт наконец начал доставлять удовольствие. В перерыве он угостил ее бокалом шампанского. Ее звали Инга, и она писала реферат по литературе «Группы 61». Когда она перечисляла имена поэтов, у нее горели глаза. Макс фон дер Грюн. Хуго Эрнст Койфер. Рихард Лимперт. Йозеф Бюшер. Он не знал ни одного, но кивнул, будто читал их книги. Ты, весело подумал он, так и просишься на освободившееся место Эши Таммены. Инга нравилась ему все больше. Он уже был не прочь подцепить ее. Отчасти дело было в ее вкрадчивом голосе. В туалете он быстро пробил в интернете имена авторов, которые она называла, и упомянул в разговоре, что как-то раз присутствовал на чтениях Макса фон дер Грюна. Весьма сильная личность. Она пришла в восторг от того, что встретила человека, лично знакомого с объектом ее исследования. Тогда он добавил, что пил с Максом фон дер Грюном пиво, и этот Бюшер тоже был с ними тогда, в Дортмунде. Она хотела знать больше. Антракт пролетел слишком быстро. Они дослушали концерт до конца и потом, после исполнения на бис, вместе отправились в бар отеля «Рэдиссон Блю». Они пили шампанское и съели «Биг Мак» на двоих. * * * Анна Катрина поехала в Ганновер на поезде. Она чувствовала, что сегодня не лучший день для вождения. Ее мысли были слишком захвачены прошлым, и она не могла полагаться на свою быструю реакцию в дорожном движении. От Лера были только автомобильные перевозки. Сидя в автобусе, она погрузилась в себя, и окружающие были достаточно вежливы, чтобы ее не беспокоить. После Ольденбурга движение снова нормализовалось. Анна оказалась в отсеке одна и была этому очень рада. Она смотрела в окно. Там, среди коров на пастбище, она увидела косулю, которая выглядела изящной и хрупкой среди грузных животных. Она откинулась на сиденье и закрыла глаза. И снова услышала голос умершего отца. «Анна, народная мудрость гласит: за деревьями не увидеть леса. И в ней много правды. Если подойти к предмету слишком близко, о нем невозможно составить общее представление. Иногда стоит сделать несколько шагов назад, чтобы увидеть целую картину, потому что целое – нечто большее, чем сумма нескольких частей». Она открыла глаза. Ей казалось, будто он был с ней рядом, в отсеке вагона. Она видела в оконном стекле призрачное лицо отца, такое, каким оно было в тот момент, когда он говорил эти слова. И сразу снова вспомнила свой сон. Об убийце, который крался возле дома. У нее по телу побежали мурашки. Она задрожала, поднялась с кресла и твердо встала на ноги. Больше всего ей хотелось мерить пространство шагами, как на допросах: три шага, поворот, три шага. Но для этого отсек был слишком маленьким. А потом ей показалось, что у нее раскалился позвоночник и боль пронеслась со спины вверх, до кончиков волос. Она обратилась к оконному стеклу, будто там действительно был ее отец: – Ты что, серьезно хочешь сказать мне, что тут есть связь? Будто обиженный ее вспыльчивостью, отец вдруг исчез. Умер. Был похоронен. А голос, которым он иногда говорил, умолк. Она приехала в Ганновер в состоянии полной растерянности и постоянно твердила себе: «Отец разговаривает с тобой не по-настоящему. Он не наблюдает за этой ситуацией. Это лишь воспоминания о человеке, которого ты очень любила». Но все равно по дороге в министерство она чувствовала, что за ней кто-то наблюдает. На этот раз ей показалось, что он сидит рядом с ней в такси. Она чуть не попросила его пристегнуться. Она колебалась между благодарностью за то, что у нее по-прежнему была такая сильная связь с отцом, и мыслью о том, что, возможно, ей следует поговорить об этом с женщиной-психологом. После распавшегося брака с героем-терапевтом мужчины-психологи были для нее полностью исключены. «Но возможно, – думала она, – тогда я только разрушу что-то очень ценное. Эту эмоциональную связь с отцом, которая существует до сих пор». Умный, образованный комиссар полиции в ней говорил, что духов и привидений не существует, что ее отец мертв, и если она слышала его голос, виной тому было лишь ее душевное состояние. И сразу напрашивался диагноз: она особенно часто слышала его в моменты сильной неуверенности в себе, когда ее внутренняя маленькая девочка нуждалась в сильном отце, который был для нее словно утес посреди прибоя и с помощью своего жизненного опыта мог отгородить ее от проблем, словно дамба. В министерстве внутренних дел ей не удалось пройти мимо охранника. Ее полицейское удостоверение совершенно не впечатлило его. – Если у вас не назначена встреча и вас никто не ждет, я не могу вас пропустить, вы ведь должны это понимать, госпожа Клаазен. – Я хочу поговорить с господином Науманном. Охранник посмотрел на нее так, словно неправильно понял. – Как вы сказали? Науманн? – Да, Науманн. Было совсем не похоже, чтобы он искал этого человека в своих списках – скорее он притворялся, не особенно стараясь выглядеть правдоподобно. Она была не первой, кто спрашивал о Науманне, и он уже привык выпроваживать людей. – Госпожа Клаазен, у нас не работает никакой господин Науман. У меня нет его телефона. – Мне нужно допросить его в качестве свидетеля. – Но в Ганновере вы не на служебном положении. Если вы хотите допросить у нас свидетеля, то должны направить запрос уполномоченным коллегам. Господи, вы ведь не дилетант! Охранник непонимающе сверкнул на нее глазами, а ей совершенно не хотелось ставить перед ним под вопрос собственную компетенцию. Он корчил из себя стража затерянного сокровища. В этот момент дверь открыл доктор Кайзер. Она сразу узнала его короткую стрижку. Белоснежная рубашка, безупречный галстук, костюм с серебряными нитями – либо новый, либо свежевыглаженный. Он дружелюбно кивнул, почти не взглянув на нее. Она крепко схватила его за рукав: – Добрый день, господин Кайзер. Он остановился. Судя по его взгляду, он понятия не имел, кто она такая. – Анна Катрина Клаазен. Главный комиссар из Ауриха.