А/Н. Следует определить черты сверхархаической структуры общества, чтобы понять то, что кажется сейчас довольно странным. Ведущая. Пусть так, раз это важно. А/Н. Это важно. Общеизвестно – характер социальных связей внутри естественных сообществ в первую очередь определяется той или иной формой репродукции. Иначе говоря, присущей тактикой расплода. Иначе – размножения. Ибо стратегия всегда одна – выживание, развитие и процветание вида. Тактика размножения обуславливает и характер половых различий. Ведущая. Что вы имеете в виду? А/Н. Половой диморфизм. Те характерные черты в облике мужчин и женщин, благодаря которым мы сразу можем безошибочно сказать, кто – кто. Эти черты помогут нам реконструировать структуру общества далёких предков, структуру нашей сверхархаики. Ведущая. Вы о тех отличиях, которые сегодня принято благопристойно прятать под одеждой? А/Н. Как раз нет. Первичные половые признаки человека ничем особенно не примечательны и не дают подсказки относительно устройства отправного общества. Ведь по существу наши гениталии схожи с гениталиями других млекопитающих. Что делает возможным и такой вид связи, какой практиковали в Элладе козопасы. Другое дело – вторичные признаки. Они у нас весьма своеобразны. (Пауза.) Ведущая. Продолжайте, пожалуйста, вы меня заинтриговали. А/Н. Наш половой диморфизм, в частности, наглядно выражается в характере волосяных покровов. Анализируя его, можно предположить кое-что относительно особенностей поведения и нравов пресапиенсов – наших неразумных предков. Ведущая (с иронией). Необычный метод реконструкции. А/Н (не реагирует). Вообразите существо с копной волос на голове и дикой бородой. При виде такого робинзона у нас рождается невольная ассоциация – гривастый лев. Этот образ всплывает первый, как бы сам собой. Хотя среди известных всем животных гривы имеют самцы и других млекопитающих помимо львов: бизоны, зубры, бабуины… Ведущая. Павианы… А/Н (не реагирует). Что интересно – несмотря на все различия, в образе жизни наряженных в гривы существ есть несомненное сходство. И связано оно именно с тактикой расплода. И львы, и зубры, и бабуины – общественные звери, живущие устойчивыми группами, где численно преобладают самки. Самец может быть один, или их двое-трое – это нюансы, главное – самок неизменно больше. И забота о потомстве в этих группах всегда возложена на самок. А у львов на них возложена не только забота о потомстве, но и забота о пропитании самцов, которые сами редко участвуют в охоте. Ведущая (по-прежнему с иронией). Как хорошо вы это всё сейчас сказали. Мне кажется, не грива, которую многие нынешние мужчины уже утратили, а именно эта склонность, этот зуд – взвалить на женщину заботы о потомстве и пропитании – более всего роднит сегодня льва и человека. А/Н. Мы всё же говорим о ранней форме общественного бытия далёких предков. Из сказанного не проистекает, что на гривастых трутнях не лежит ровным счётом никаких обязанностей. Наоборот: главная их задача – оставаться исправной машиной любви и защищать свою территорию и своих самок от посягательств других самцов. При нападении естественных врагов, гиен или учуявших львов буйволов самки обороняются не менее отважно, чем самцы. Но главным объектом их заботы при этом является потомство – они защищают детей, в то время как самцы бьются не столько за детей, сколько за своих самок и своё царство. Ведущая. К чему вы клоните? А/Н. Если бы для львов главную ценность представляли дети, они бы встали грудью на их защиту не впереди львиц, а рядом с ними. Будь это так, они бы имели преимущество перед своими самками и шансы на выживание у них определённо увеличились, поскольку львы крупнее львиц, сильнее и лучше защищены – их голова, шея и горло прикрыты гривой. Но природа распорядилась иначе и позаботилась о том, чтобы преимущество осталось за самками. Ведущая (удивлённо). И в чём же наше преимущество? А/Н. В покорности судьбе. (Пауза. Ведущая смотрит на гостя выжидающе.) Да-да, в покорности судьбе на уровне инстинкта. Мужчиной быть опасно – самцы всегда идут на смерть первыми. В случае нападения других львов, претендующих на прайд соперника, самцы с той и другой стороны либо погибают, либо изгоняются прочь. Самки всегда выживают. Они остаются с прежним самцом, если он победил, или достаются новому господину, если старый проиграл битву. Такой порядок весьма целесообразен, если иметь в виду стратегическую задачу эволюции. Отголоски этой сверхархаики отражены в нашей исторической памяти: женщины защищают своё потомство, но, когда враги убивают их мужчин, они становятся продолжателями рода врагов, убивших их мужчин. Вспомним знаменитую свадьбу в Сузах, когда девяносто македонцев взяли себе в жёны знатных персиянок. Ведущая (удовлетворена объяснением). То есть наши далёкие предки жили прайдом? Я правильно вас поняла? А/Н. Да, восстанавливая нашу сверхархаику, наш начальный социум, следует исходить из такого образца. Ведущая. Думаю, многомиллионная армия беззаветных кошатников и кошатниц будет вам признательна за это изыскание. А/Н. И напрасно. Ведущая (удивлённо). Почему? А/Н. У кота нет гривы. Ведущая. Ах вот в чём дело… Надеюсь, нас ждут откровения и относительно библейского Самсона. А/Н. Совершенно верно. Сила пребывала с Самсоном до тех пор, пока с ним пребывала его грива. Лишившись гривы, он перестал быть и защитником, и победителем. Это даже не метафора. Это констатация факта, развёрнутая аксиома. Джедаям из космической саги Лукаса следовало бы напутствовать собратьев: «Да пребудет с вами грива». Ведущая. С джедаями понятно. Так что там с котом? А/Н. У кота нет гривы. Кот, погуляв с кошкой, бросает и её, и её котят. У льва есть грива, и он привязан к своим самкам. Не так ли обстоят дела и у людей? Мусульманская и мормонская семья – рудимент и в то же время иллюстрация сверхархаического сообщества гоминид тех времён, когда светильник разума в их головах ещё не брезжил. Вспомните «Белое солнце пустыни» – жёны Абдуллы сразу и безоговорочно признали красноармейца Сухова, в распоряжение которого они поступили после бегства старого самца, своим новым господином. Ведущая (встревоженная поворотом разговора). Давайте всё-таки вернёмся туда, откуда начинали – к взаимоотношениям внутри семьи для нас традиционной. А/Н. Хорошо. Что первым здесь бросается в глаза? Ведущая. Что? А/Н. Мужчины вовсе не настроены заниматься детьми – а ведь именно по этому признаку мы обычно определяем градус любви, в том числе и родительской, – они настроены заниматься женщинами. Ведущая. Так ведь и женщины не прочь заняться мужчинами. А/Н. Но при этом они с удовольствием нянчат своих детей, и ещё неизвестно, какому занятию отдадут предпочтение, если возникнет проблема выбора. Ведущая. Бывает, за детьми присматривает и мужчина. А/Н. Не будем выдавать желаемое за сущее. Чрезмерно трогательное внимание мужчины к детям подозрительно: скорее всего, такой мужчина – носитель женского психотипа. Либо латентный гей. Либо вовсе педофил. Если смотреть правде в глаза, мужчина, желая завести ребёнка, вовсе не предполагает посвящать ему весь свой досуг. Он сознаёт – возиться с ним будет не он. Так, в частности, даёт о себе знать древняя структура прачеловеческого общества с его строгим распределением ролей: мужчина оберегает женщину и территорию, делая свой дом крепостью, женщина заботится о потомстве. Именно такой порядок безотчётных действий позволил нашим далёким предкам выжить. Ведущая. Почему же они впоследствии отошли от этой организации? Почему изменили идее прайда? Ведь благодаря ей, как вы утверждаете, вид выстоял в суровых обстоятельствах отбора. А/Н. Виной тому болезненно проснувшийся рассудок. Допустим, от вкушения запретного плода. Разбуженный, он предложил нашим предкам собственный соблазн – не просто выстоять, но восторжествовать. Ведущая (лицо делается серьёзным). Но чем обусловлено это пробуждение? А/Н. Решительным отключением от трансляции божественного Зова. Изгнанием из предвечной музыки. Человек был спущен с поводка – инстинкт перестал быть доминантой его действий. Целесообразное поведение без осознания цели, безоговорочное следование закону звучащей в тебе гармонии – именно это и принято называть инстинктом. Мы отключены от гармонии, брошены на произвол собственной воли. Разум – причина, а вместе с тем и следствие изгнания из храма согласного земного бытия и, одновременно, возможность выйти на иной виток. Путём проб и ошибок вновь подключиться к извергнувшей человека симфонии, но в качестве новой, более существенной мелодии. Поэтому разум и мечется, впадает в крайности. Ведь он, как сказано – и сказано не мной, – всего лишь неоформившийся инстинкт, созревающий взамен отринутого старого. Ещё разбалансированный, подчас пускающийся в бредни и вразнос. Да, разум позволил человеку восторжествовать, но он же подвёл его и к краю бездны. Ведущая. И что же будет, когда инстинкт оформится? А/Н. Всё станет на свои места. Выстроится новая структура общества, незыблемая, безупречная и строгая в чётких сочленениях. Разум исподволь нащупывает её в своих утопических экспериментах. А как нащупает, усохнет и отвалится. И новое человечество, ведомое обретённым инстинктом, вновь станет неразумным, но идеально вписанным в гармонию земли и неба, в их чу?дную, торжественную музыку. У истоков сознания, как известно, стоит безумие. Оно же будет ждать его и в устье. Ведущая. Под утопическими экспериментами вы имеете в виду… э-э… тоталитарные модели? А/Н. Я имею в виду всю сумму человеческого опыта. В одном случае индивидуальность подвергается обработке сакральным или идеологическим резцом, уравнивается с прочими кирпичиками и закладывается в общественное здание. В другом – индивидуальность возводится на пьедестал абсолютной ценности, что в равной мере приводит к уничтожению различий. Ведь если каждая индивидуальность одинаково значима, несмотря на все несходства, то цена этой индивидуальности – ломаный грош. Эльфы Старой Европы, этого оплота индивидуализма, добровольно, как гражданский долг, возложили на себя обязательство доносить на ближнего, выбивающегося за рамки нормы, – причём с таким искренним рвением, какое тоталитарному обществу не снилось. Ведущая. И что в итоге? А/Н. Процесс ещё далёк от завершения. Однако надеюсь, когда инстинкт оформится, мы вновь вольёмся в симфонию космоса чистой мелодией – без дребезга и фальши. И это будет в полном смысле умопомрачительная музыка. Ведущая. О какой музыке вы всё время говорите? А/Н. Как? Я разве не сказал? О той, которую мы не слышим. Ведущая. Прекрасно. Это проясняет дело. А/Н. Мы, кажется, немного отклонились. Ведущая. Да. Вернёмся вновь под сень семьи. А/Н. В семье женщинам постоянно кажется, будто их мужья уделяют детям недостаточно внимания и, следовательно, недостаточно их любят. Так вот, милые дамы, это вам не кажется. Так есть на самом деле. Исследования подтверждают: как у кошки непроизвольно дрожит ус на воробья, так у мужчины непроизвольно расширяются зрачки при взгляде на красивых женщин, а у женщин – при взгляде на детей. Ведущая (растерянно). По-вашему, мужчины не любят детей? Но это дичь какая-то. А/Н. Мужчины любят детей. Но иначе, чем женщины. Отец любит ребёнка эгоистично – более умом, чем сердцем. В ребёнке мужчина в первую очередь видит родную кровь, наследника, продолжателя рода – видит продление себя в грядущее. В львином прайде, близком, как мы выяснили, к начальному сообществу гоминид, львы и вовсе не любят детей в привычном смысле слова – они их только терпят, позволяя львятам ползать по своему телу, но не проявляя по отношению к ним никакой нежности. Ведущая. Вы хотите сказать, что мужская любовь к детям и любовь к детям женская – два разных чувства, объединённых одним словом по недоразумению? А/Н. В общем, да. Женщины любят детей беззаветно, самозабвенно, всем существом. Мужчины любят в детях собственное отражение, то есть самих себя. Любить себя в другом – крайне важное качество с точки зрения общественной перспективы, но это всё-таки эгоистическое чувство. Бессмысленно сравнивать две эти разные любви по их сердечности и глубине. Однако женщины, любящие не себя в детях, а детей как таковых, думают иначе. Редкий муж не слышал от жены упрёка в том, что он относится к потомству недостаточно внимательно, не так, как она. Наблюдение верное, но упрёк несправедлив. Ведущая. Почему? А/Н. Потому что не следует забывать, сколько мужчин отдали свою жизнь за то, чтобы женщины могли и дальше продолжать любить своих детей. Ведущая. Не знаю, что и возразить. Но, говоря о том, что чувства эти… ну, мужская и женская любовь, что они количественному сравнению не подлежат… Говоря об этом, вы признаёте, что женщина любит детей всё же чище и бескорыстнее? А/Н. Всякая вещь таит в себе свою изнанку. Довольно часто прекрасное вдруг оборачивается безобразным. Ведущая. Не понимаю вас. А/Н. Чистая и бескорыстная любовь женщины к своим детям порой оборачивается слепой ненавистью к чужим. Слово «мачеха» вызывает в нас такой вихрь негативных перекличек, обусловленный сложившимися за века представлениями, какой никогда не вызовет слово «отчим». И это тоже корешок не до конца ещё преодоленного инстинкта. Ведущая (слегка озадаченно). Когда же мы его преодолеем? А/Н. Когда закончится процесс формирования инстинкта нового взамен того, что был отвергнут. (Смотрит на ведущую – взгляд скучающий.) Тогда исчезнет негативный шлейф и у таких понятий, как «тёща» и «свекровь». А может быть, и сами понятия исчезнут. И не только эти. Ведущая. Не знаю, что и сказать… А/Н. Ничего не говорите. Ведущая (пауза, молча смотрит на гостя). А/Н (молчит).