26 августа 1918 года, полдень. Западный фронт в районе Амьена. Группа армий «Принц Леопольд» Прошел ровно месяц с того дня, когда в ставке кайзера приняли решение о начале наступления силами группы армий «Принц Леопольд» в направлении на Руан с целью отсечь британские войска от французских и прижать англичан к побережью Ла-Манша. Правда, после того, как германские гренадеры заняли Амьен, английская группировка снабжалась исключительно по морю через территорию Британии, так как все железные дороги между основной территорией Франции и тем участком фронта, который занимали англичане, были перерезаны. Это же обстоятельство, то есть господствующий в Канале британский флот, еще достаточно сильный для того, чтобы снабжать и поддерживать огнем британскую сухопутную армию, не позволяли германскому командованию даже мечтать о том, что английские войска капитулируют или будут вынуждены эвакуироваться с континента. Да и пусть их – лишь бы эти англичане не путались под ногами, пока идет битва за Париж, которая, словно гигантская мясорубка, каждодневно перемалывала людей, технику и боеприпасы. После двух месяцев ожесточенных боев Париж стал похож на Сталинград из другой истории. Единственная разница между двумя гигантскими сражениями заключалась в том, что в Сталинграде основные разрушения зданиям были нанесены во время авианалетов, а в Париже, в связи со слабой еще авиацией, поработала в основном тяжелая артиллерия. Особую роль в разрушении французской столицы сыграли железнодорожные транспортеры, вооруженные тяжелыми морскими орудиями, снятыми с устаревших линкоров и крейсеров. Франция, с ее развитой железнодорожной сетью, как нельзя лучше подходила для применения этих чудовищных орудий войны. То, что устарело на море, на суше еще долго будет внушать трепет как солдатам, внезапно попадающим под чудовищные «чемоданы», так и генералам, чьи замыслы были сорваны этими обстрелами. В основном от тяжелых орудий доставалось железнодорожным станциям и вокзалам, на которых французы выгружали прибывшее к фронту подкрепление. Но иногда попадало и городским кварталам, на которые во время беспокоящего огня тяжелые снаряды летели просто по принципу «на кого Бог пошлет». Кстати, во время одного такого массированного обстрела германским артиллеристам удалось полностью перебить одну опору Эйфелевой башни и сильно повредить другую, после чего изящное создание инженера Густава Эйфеля теперь было похоже на увядший железный цветок с оторванной головкой. Эта башня стала символом этой войны, когда в сражении двух равновеликих сил на западе Европы происходило всеобщее истощение, а на Востоке замолкли орудия и наступила долгожданная тишина. Но вернемся к Амьену. В то время как под Парижем две армии вошли в клинч, словно два изнемогающих боксера, там, в стороне от основной арены борьбы втайне готовилось новое генеральное наступление, уже четвертое за это лето. Под Амьен направлялись последние резервы Германской империи. Морская пехота, сформированная из команд списанных и поставленных на консервацию кораблей, а также ландсвер, состоящий из всякого сброда, под страхом расстрела мобилизованного в Норвегии, Дании, Польше и прочих оккупированных Германией странах. Побеждать эти подневольные солдаты были не способны, но зато они вполне годились для того, чтобы быть пущенными в первой атакующей волне перед германскими гренадерами или моряками только ради того, чтобы французские пулеметчики расстреляли бы по ним большую часть своего боезапаса. Для этого дела германская военная полиция выгребла из оккупированных стран весь боеспособный контингент, уцелевшим участникам которого после победы Второго рейха было обещано германское гражданство и права настоящих ветеранов. Только по замыслу германского командования уцелевших из всей этой толпы мобилизованных европейцев должно быть немного. Туда же под Амьен были переброшены все подвижные части и соединения, укомплектованные новой, поступающей прямо с заводов техникой, а также средства артиллерийской поддержки. Помимо всех девяти «Больших Берт», которых снова вернули на позиции в подчинение группы армий «Принц Леопольд», в районе Амьена была накоплена вся артиллерийская мощь крупных калибров, которой, за вычетом Парижского сражения, еще обладала германская армия. Из-под Парижа, как совершенно избыточная, была снята даже часть транспортеров с орудиями калибра двадцать четыре и двадцать восемь сантиметров. И вот ровно за час до рассвета двадцать шестого августа рев артиллерийской канонады поведал английским и французским солдатам, офицерам и генералам, что германский таран опять ударил в стык между их армиями. После небольшой паузы, вызванной шоком и растерянностью, мол: «Никогда такого не было, и вот опять», – германцам, разрушающим рубежи французской и английской обороны, ответила артиллерия Антанты, и тяжелые снаряды стали падать по обе стороны фронта. Особенно хороши в этом деле были британские шестнадцатидюймовые гаубицы, доставившие немало хлопот германским генералам. Одно попадание такого фугаса – и батальона германских гренадер, уже сосредоточившихся на исходных позициях, как не бывало. Но этих орудий было слишком мало, поэтому переполох они наделать еще могли, а изменить ситуацию – нет. А чуть позже, с первыми проблесками рассвета, в борьбу с вражескими батареями вступили германские аэропланы, обстреливающие открытые артиллерийские позиции из пулеметов и сбрасывающие на них особые дымовые бомбы-маркеры оранжевого и красного дыма, сильно облегчающие германским артиллеристам контрбатарейную борьбу. В то же время германским, французским и английским пехотинцам, сидящим в сотрясаемых артиллерийской канонадой окопах, оставалось только молить Бога о своем спасении. Пройдет всего несколько часов, и большая часть этих людей, одетых в военную форму противоборствующих сторон, будет тяжело ранена или убита. Если бы было возможно вытащить на сушу морской линкор и протащить его до Амьена, то Леопольд Баварский не отказался бы и от этой идеи. Но тяжелые железнодорожные транспортеры стали неплохой его заменой. Примерно за час до полудня пилот разведывательного аэроплана сбросил возле наблюдательного пункта, где находился командующий, вымпел с запиской, что французские и английские оборонительные рубежи разрушены уже на семьдесят процентов, и дальнейшая артподготовка не нужна. После этого сообщения артиллерийский огонь был перенесен вглубь позиций, а в атаку пошла пехота. Как и предполагалось, в первой волне на уцелевшие пулеметы рванул разноязыкий сброд, а за ними, после небольшой паузы – гренадеры и военные моряки. В результате этой атаки первая линия обороны сразу была прорвана на трех намеченных для атаки участках из четырех, а на одном направлении германские гренадеры взяли и вторую линию обороны, после чего на распланированном и уже частично построенном третьем рубеже вспыхнул встречный бой с подходящими из глубины обороны французскими резервами. Все повисло на волоске. Если французские генералы сумеют забить наметившуюся брешь толпами сенегальцев и марокканцев, тогда тщательно спланированная с соблюдением особых мер секретности операция окажется на грани провала, ибо выльется в еще одну бойню, когда германская армия за десяток-другой километров продвижения должна будет заплатить десятками и сотнями тысяч жизней своих солдат. Положение спасли две дивизии моторизованной кавалерии, решительно брошенные Леопольдом Баварским в почти готовый прорыв. С ходу смяв истощенных схваткой с германскими гренадерами французских пехотинцев, германские панцеры одним своим видом разогнали по кустам подходивший из глубокого тыла полк сенегальцев. После чего дивизии вышли на дорогу Амьен – Руан и по прямой рванули в направлении главного удара, тем самым выйдя в тыл еще одной изнемогавшей в обороне французской дивизии, которая после этого не выдержала и побежала, открывая фронт. Такой разрыв плохо подготовленными резервами было уже не завалить, и к вечеру французским генералам стало ясно, что боши опять добились успеха, реализовав новую тактику. Противопоставить этому приему можно было только своевременное выдвижение на угрожаемые направления своих подвижных соединений. А вот этому командование Антанты еще только училось, тем более что во французской армии танки изначально считались лишь средством поддержки пехоты и придавались обычным пехотным дивизиям. 30 августа 1918 года. Владивосток. Светлановская улица, дом 52. Резиденция управляющего Приморской областью. Командующий Особым корпусом Красной гвардии генерал-лейтенант Вячеслав Николаевич Бережной Сегодня я принимал уважаемого человека, о котором я уже слышал в свое время от генерала Потапова. Это Виктор Александрович Яхонтов, старый разведчик, хорошо знающий Японию. Перед Февральской революцией он был военным агентом в Токио. Несмотря на свой генеральский чин, Яхонтов принял новую власть и оказывал немалое содействие нашей разведке. Вот и сегодня я пригласил его к себе, чтобы поговорить о делах, связанных с одной спецоперацией, в случае успеха которой мы получим хороший козырь в нашей игре с американцами. Переговоры, которые мы ведем сейчас с японцами, рано или поздно должны привести к резкому обострению отношений между ними и американцами. Но следовало учитывать и то, что в Стране восходящего солнца была сильна армейская группировка, которая считала, что перед тем, как разобраться с британцами и американцами, следует завоевать весь Китай. А начать, по их мнению, следует с Маньчжурии и Монголии. Такой вариант нас явно не устраивал. Японцев надо было развернуть на юг, в сторону колониальных владений Англии, Франции, а также тех сфер влияния, которые американцы считали своими. Но как это сделать? И тут я вспомнил о «меморандуме Танаки». Сей документ был опубликован в декабре 1929 года в Нанкине в одном из китайских изданий. Автором этого меморандума долгое время считали Гиити Танаку – тогдашнего премьер-министра Японии. В меморандуме излагались планы японской экспансии в Азии, под общим лозунгом «хакко ити у» («Восемь углов под одной крышей»). Это выражение приписывалось мифическому императору Японии Дзимму и означало распространение власти правителей страны Ниппон на весь мир. Или, для начала, на всю Азию. Опубликование текста этого документа вызвало большой скандал и чрезвычайно обострило дипломатические отношения Японии с США и некоторыми европейскими странами, чьи колониальные владения находились в Тихоокеанском регионе. Лишь через много лет, уже после окончания Второй мировой войны, историки установили, что этот меморандум – работа советских спецслужб, которые изготовили сей документ и обнародовали его с помощью одного из китайских милитаристов, маршала Чжан Сэюляна. А почему бы не повторить подобный же трюк снова? Именно для того, чтобы посоветоваться об этом, я пригласил генерала Яхонтова, который превосходно знал расклад сил в нынешней Японии. К тому же он имел неплохие контакты среди западных газетчиков, через которых можно было бы растиражировать этот документ. Если умно его составить, то можно крепко поссорить между собой наших «заклятых друзей». И тогда армейские горячие головы могут найти общий язык с флотскими, ну, во всяком случае, хотя бы с направлением будущей экспансии Страны восходящего солнца. Виктор Александрович был, что называется, военной косточкой. Он происходил из семьи генерала, закончил в свое время Павловское военное училище и Николаевскую академию Генерального штаба. Потом он долго служил на Дальнем Востоке в военной разведке. Сравнительно молодой – ему не было еще и сорока, с прекрасной строевой выправкой, генерал даже в штатском костюме выглядел как на параде. Поздоровавшись со мной, он сел на предложенный ему стул и с интересом посмотрел на меня, будто пытаясь понять, что это за такой человек – знаменитый красный генерал Бережной? Генерал Яхонтов прекрасно понимал, что я пригласил его себе не для того, чтобы попить чайку с тульскими пряниками и поговорить «за жизнь». Поэтому я тоже не стал ходить вокруг да около, а с ходу спросил: – Скажите, Виктор Александрович, грозит нам война с Японией или нет? Генерал на мгновение задумался, а потом звучным и четким голосом сказал: – Видите ли, Вячеслав Николаевич, война с Японской империей возможна, но не неизбежна. В бытность мою в Токио довелось мне слушать рассуждения одного из генералов Императорского Генштаба. Он сказал: «Если мы прекратим распространять наше влияние на прилегающие к Японии страны, то нам грозит судьба стать изолированной и беззащитной островной державой». При этом в качестве ближайшей территории для колонизации японцы рассматривают Китай. Но тут они неизбежно столкнутся с европейскими державами и САСШ. – Вы полагаете, что конфронтация может закончиться вооруженным конфликтом? – осторожно поинтересовался я. – Я не исключаю и такого варианта развития событий, – кивнул Яхонтов. – И сейчас, когда главные силы стран Антанты полностью задействованы в Европе, а в колониях остались преимущественно туземные части, для Японии создается благоприятная возможность начать свою экспансию. – А если подобное и случится, то останутся ли нейтральными САСШ? – спросил я. – Думаю, что нет, – ответил генерал. – Уже сейчас интересы Японии и САСШ пересекаются во многих уголках Тихого океана. И в случае открытого вооруженного столкновения между Японией и странами Антанты американцы выступят на их стороне. – Виктор Александрович, а как вы считаете, если Япония примет решение воевать против САСШ, то где она нанесет свой первый удар? Я расстелил на столе карту Тихого океана и протянул генералу указку. Яхонтов немного помедлил, а потом обвел указкой группу островов. – Скорее всего, японцы нанесут свой первый удар по Гавайям. В частности, они попытаются уничтожить военно-морскую базу в Перл-Харборе[11]. Я лишь покачал головой – умен, Виктор Александрович, ох умен. Посмотрим, оценит ли он подсказку, которую я ему сейчас дам. – Вот, посмотрите, – я протянул генералу папку, в которой находился текст «меморандума Танаки». – Этот документ надо доработать до максимальной достоверности, после чего передать его в редакцию достаточно влиятельного и читаемого печатного издания. Яхонтов внимательно прочитал текст, хмыкнул и вопросительно посмотрел на меня. – Вячеслав Николаевич, скажите – что это? И где вы раскопали эти бумаги? Они очень похожи на подлинные. Хотя кое-что меня в них смущает. – Вообще-то это дезинформация, но сделанная достаточно качественно. В ней схвачено главное – неудержимое стремление Японии к завоеваниям. И направления экспансии тоже обозначены правильно. Яхонтов кивнул, соглашаясь со мной, взял меморандум и прочитал вслух: – «Для того, чтобы завоевать мир, мы должны сначала завоевать Китай. Если мы сумеем завоевать Китай, все остальные малоазиатские страны, Индия, а также страны Южных морей будут нас бояться и капитулируют перед нами. Мир тогда поймет, что Восточная Азия наша, и не осмелится оспаривать наши права. Таков план, завещанный нам императором Мэйдзи, и успех его имеет важное значение для существования нашей Японской империи. …Овладев всеми ресурсами Китая, мы перейдем к завоеванию Индии, стран Южных морей, а затем к завоеванию Малой Азии, Центральной Азии и, наконец, Европы. Но захват контроля над Маньчжурией и Монголией явится лишь первым шагом, если нация Ямато желает играть ведущую роль на Азиатском континенте». – А вот что здесь написано про САСШ, – генерал с выражением прочитал: – «…В интересах самозащиты и ради защиты других Япония не сможет устранить затруднения в Восточной Азии, если не будет проводить политики «крови и железа». Но, проводя эту политику, мы окажемся лицом к лицу с Америкой, которая натравляет на нас Китай, осуществляя политику борьбы с ядом при помощи яда. Если мы в будущем захотим захватить в свои руки контроль над Китаем, мы должны будем сокрушить Соединенные Штаты, то есть поступить с ними так, как мы поступили в Русско-японской войне». – Скажите Виктор Александрович, – спросил я у Яхонтова, – а как отреагируют в САСШ, когда прочитают все это? Генерал усмехнулся и внимательно посмотрел на меня. – Вячеслав Николаевич, я всё понял. Вы позволите мне немного поработать над этим документом? Я кивнул, и Яхонтов добавил: – А где и как опубликовать его, я придумаю. Да любой журналист полжизни отдаст за то, чтобы раздобыть такой сенсационный материал. Конечно, будет скандал, но любой скандал для прессы – это дополнительные тиражи, а следовательно, деньги, и немалые. С вашего позволения, я откланяюсь – мне не терпится начать работу над этой информационной «бомбой»! Ох, и грохнет она! 3 сентября 1918 года, утро. Франция, Эвре. Ставка Объединенного командования Антанты, салон-вагон главнокомандующего За последнюю неделю обстановка на фронте обострилась до предела. Прорвавшиеся под Амьеном германские войска снова смогли глубоко вклиниться на французскую территорию, в результате чего передовые части 2-й германской армии уже вели ожесточенные бои на окраинах Руана, на защиту которого встали спешно сформированные батальоны Национальной гвардии. В эти батальоны, уже зная о тех ужасах, что творились в Париже, записывались все способные носить оружие жители Руана – от портовых докеров и разнорабочих до вполне благополучных буржуа и рантье. Одновременно с формированием батальонов Национальной гвардии в глубокий тыл эвакуировались все, кто не принимал участия в обороне города. Опыт Парижа французским командованием был учтен в полной мере, и повторения той трагедии оно стремилось избежать любой ценой. Приближение германской армии вызвало в нормандцах не страх, как этого можно было бы ожидать по поведению их потомков, а ярость. Эти большие, немного медлительные светловолосые люди были потомками суровых норманнов, пахарей моря, с одинаковой легкостью ловивших в открытом море сельдь и ходивших в грабительские военные походы. Именно там, в опоясавших Руан окопах, добровольцами был изобретен «руанский коктейль» – бутылки, наполненные бензином или керосином и снабженные зажигательным фитилем, которыми французские национальные гвардейцы пожгли изрядное количество германских панцеров. Туда же, в самое пекло боев были брошены разрозненные части чехословацкого легиона, еще зимой выведенные из Советской России. Одновременно в тылу сражающихся руанских добровольцев в Гавре и Довиле, а также в самом Руане, с пароходов высаживались все новые и новые тунисские, алжирские и марокканские дивизии, солдатам которых после победы над Германией было обещано полноправное французское гражданство. Другие подкрепления из Северной Африки и Кохинхины прибывали под Руан из Марселя. В то же время в Дьеппе и Булони разгружались индийские колониальные части, а также новозеландские, австралийские и южноафриканские дивизии, которые тут же включались в состав изрядно истощенных Британских экспедиционных сил. В основном пополнение шло в 1-ю и 3-ю армии, которые превращались в ударные группировки, готовые ударить под основание Руанского выступа в районе Амьена и Нешатель-ан-Бре, неподалеку от места знаменитой средневековой битвы при Кресси. В то же время с противоположной стороны Руанского выступа, в районах городков Сен-Клер и Бове, концентрировались свежие французские части. Маршал Франции Фердинанд Фош готовился дать решительный бой группе армий «Принц Леопольд» и разгромить ее, пока увязшая в Париже вторая половина германской армии растрачивает свои силы в уличных боях, сражаясь за груды битых кирпичей, в которые превратилась французская столица. Германский император Вильгельм поставил перед фон Беловым задачу – Антанта не должна снять из-под Парижа ни одного солдата! Но при этом, если верна прямая теорема, то верна и обратная. И германское командование тоже не могло снять из-под Парижа ни одного подразделения для того, чтобы направить его на помощь своим увязшим под Руаном войскам. К настоящему моменту было почти исчерпано численное преимущество германской армии, сложившееся десять месяцев назад, когда сперва вышедшая из войны Советская Россия, а потом разгромленная и бросившая оружие Италия позволили германскому командованию сконцентрировать все свои силы на Западном фронте против англичан и французов. Все сожрал проклятый Париж, превратившийся в еще одну мясорубку, наподобие Вердена. – Если бы битвы за Париж не было, – сказал маршал Фош, – то ее следовало бы выдумать. Вообще-то маршал Фош положил в «парижской мясорубке» в полтора раза больше своих солдат, чем немцы. Но эти солдаты для него были дешевым колониальным быдлом, которое не за что и незачем жалеть. А немцы теряли в боях в основном солдат, уроженцев Германской империи. При этом сгинувший в кошмаре уличных боев (больше половины перебежало к Антанте) польский «легион Пилсудского» был всего лишь восточно-европейской экзотикой, как и части, сформированные из пленных румын и итальянцев, согласившихся воевать за Центральные державы, но делавших это чрезвычайно плохо и неохотно и (в очередной раз) сдающиеся в плен. Исчерпание германских резервов, которых еще в конце весны, казалось, было вполне достаточно, привело к тому, что ударная группировка 2-й армии к Руану проскочила, а вот раздвинуть края прорыва на как можно большую ширину, действуя против открытых флангов, 17-й и 18-й германским армиям не удалось. И теперь на флангах прорыва шли ожесточенные затяжные бои с постоянно подтягиваемыми к линии фронта колониальными частями Антанты. Атаки сменялись артиллерийскими обстрелами и контратаками, попытки германских гренадер вклиниться между французскими частями и обойти позиции парировались выдвигающимися резервами. Линия фронта двигалась, но значительно медленнее, чем хотелось германскому командованию, и со значительно большими, чем это было запланировано, потерями.