– Там написано, что испытания могут быть проведены в нашем Серебряном озере. – Замечательно! Для чего, по словам ее конструктора, предназначена подводная лодка? – Для уничтожения кораблей противника путем прикрепления мин к их днищам. – Согласен. Какова вероятность появления этих кораблей в Серебряном озере? – Очень маленькая, – рассмеялся Николай. – Но они могут появиться в Финском заливе, например. И даже в Маркизовой луже. – Там будут такие же условия в смысле глубины, волнения и прочего, как в озере? – Нет. – Значит? – Испытывать подводную лодку надо не в Гатчине, а в Кронштадте. – Отлично! Первый вывод нашего комитета уже есть. Так как секретаря у нас пока нет, вместо него поработаю я. Итак, первый пункт записали, двигаемся дальше. К чему должна прикреплять свою мину лодка на испытаниях? – К кораблю, изображающему вражеский. – Где он должен находиться? – Ну… наверное, где-нибудь неподалеку. – Что станет с вражеским кораблем, вошедшим в зону действия береговой артиллерии? Во время Крымской войны англичане так и не рискнули приблизиться к Кронштадту на расстояние выстрела. – Значит, корабль должен стоять не ближе чем в четырех морских милях, – догадался Николай. – Но лодка столь далеко уплыть не сможет, ее матросы устанут раньше. – Возможно, но точно мы этого не знаем и узнаем только по результатам испытаний. Вот только с чего ты решил, что вражеский корабль будет стоять? Гораздо вероятнее, что он станет маневрировать, ведь у нас тоже есть боевые корабли, которым окажется куда легче попасть по неподвижной цели. – Но тогда лодка совершенно точно никогда не сможет к нему приблизиться, даже если каким-то чудом и проплывет четыре мили! – Проверим. Пусть на первом этапе она крепит мину к неподвижному кораблю, а на втором – к движущемуся. Что еще надо написать? – Не знаю, – вздохнул Николай. Он уже устал, и я решил не давить на него новыми наводящими вопросами. – На море бывают всякие непредвиденные случайности, и если из-за них с лодкой что-нибудь случится, испытания не будут доведены до конца. – Получается, надо построить еще одну на всякий случай! – догадался цесаревич. – Лучше две, и одну отдать морякам. Они, возможно, смогут заметить что-то, ускользнувшее от внимания Джевецкого. Изобретатели часто бывают пристрастны к своим творениям. Как, например, Можайский. – Теперь-то наконец все? – Почти. Человек старался, изобретал, строил. Возможно, даже на собственные средства. Если так, то ему их надо возместить. И дать поощрительную премию, пусть и не очень большую. Не знаю, что покажут испытания, но сама идея очень перспективная. Это запишем пятым пунктом. Вот теперь все, расписывайся тут. Если бы у нас была канцелярия, то она по команде из секретариата оформила бы эту бумаженцию как положено, в трех экземплярах. Один вернула бы в секретариат, второй отправила по назначению, третий положила в архив. И завела бы в картотеке еще одну карточку с кратким описанием документа. Любой документ по карточкам при необходимости можно будет найти гораздо быстрее. – Пошли домой, а, – взмолился Николай, – у меня уже глаза слипаются. Спали мы с Николаем в одной комнате, так было заведено с раннего детства. Цесаревич быстро уснул, а я не мог. Как там в песне? «Кипит наш разум возмущенный!» Вот и у меня он был близок к точке кипения. Ну как же так, чему только не учили Николая что в этой, что в той истории! И никто не догадался научить его решать простейшие управленческие задачи вроде той, с которой мы недавно разбирались. И ведь для этого вообще не потребовалось никаких специальных технических знаний. А потом еще удивляются, что под руководством Николая Второго страна дошла до революции. Да скажите спасибо, что чего похуже не случилось! Глава 9 Честно говоря, я был даже слегка разочарован тем, сколь малый резонанс произвел первый в мире управляемый полет аппарата тяжелее воздуха. Он еще до своего свершения был объявлен государственным секретом, так что в газетах про него не писали. Слухи тоже не поползли, Можайскому дали премию, а мне вообще пришлось удовольствоваться устной благодарностью самодержца. Жалко, в глубине души я вообще-то надеялся на хоть какой-нибудь орденок. Ведь Николаю и то присвоили звание подпоручика, а мне – ничего. Правда, у меня висюлек и без того было весьма немало, причем высших. Судите сами – орден Андрея Первозванного, орден Александра Невского, орден Белого орла, орден Святой Анны первой степени и орден Святого Станислава – тоже первой. Не как у Брежнева, конечно, но все равно довольно внушительный иконостас. В свое оправдание я могу сказать только то, что лично я ко всем этим побрякушкам вообще никакого отношения не имел. Их пожаловали Александру Романову, когда ему исполнился месяц от роду. Однако почти через год после полета выяснилось, что я был несколько несправедлив к родителю. Это только в кино, да и то про войну, императоры снимают со своей груди ордена и вешают их замеченным в геройстве солдатам и офицерам. В реальности и в мирное время работает бюрократическая машина, и отец просто не считал этичным вмешиваться в неспешное вращение ее шестеренок. В общем, аккурат к моменту завершения хлопот с организацией нашего комитета я получил первый в обеих жизнях действительно свой орден – Святого Владимира четвертой степени. Причем гражданский, без мечей. – Его же чиновникам дают за выслугу лет, – разочарованно просветил меня Николай после торжественного вручения. – Ну и что? Мое положение уж во всяком случае ближе к чиновнику, чем к военному. А до выслуги я бы его еще пятнадцать лет ждал, так что все нормально. Наконец, он мне за мои заслуги дан, а не по факту рождения! И вообще, чего ты здесь прохлаждаешься? У тебя, между прочим, сегодня самый что ни на есть рабочий день. Это у меня выходной по императорскому указу. – Там в приемной Джевецкий сидит, а я с ним без главного инженера общаться не могу. Так что хоть у тебя и выходной, придется тебе, Алик, все равно поработать. Пошли, нас бричка ждет. С ним нужно обязательно до четырех часов пополудни разобраться, чтобы вечерние занятия не пропустить, а то маман будет недовольна. Я, разумеется, не сказал «да и хрен бы с ее недовольством!». Просто подумал это и пошел за Николаем к выходу. Смысл регулярных появлений Джевецкого в Приорате состоял в том, что деньги на изготовление двух дополнительных экземпляров были выделены, причем даже с запасом, но любые изменения в проект можно было вносить только по согласованию с Императорским консультативным комитетом. А так как Степан Карлович сразу понял, что испытания по утвержденной программе его лодка наверняка с треском провалит, изменения поперли косяком. Первым делом лодки приобрели вертикальный руль позади винта – раньше роль руля играл сам винт, поворачивающийся на карданном шарнире. Затем вместо подвижного балласта появились горизонтальные рули – один спереди и один сзади. Потом удлинился перископ, ибо тот огрызок, что стоял по первоначальному проекту, залила бы любая волна. И, наконец, в этот раз Степан Карлович пришел с идеей установить в дополнение к педальному приводу электромотор мощностью пятьсот ватт, а вместо балласта поместить в отсек аккумуляторы. В таком виде лодка уже начинала напоминать нечто более или менее работоспособное, но последняя модернизация выходила за пределы сметы. Однако у нашего комитета имелись собственные средства, и мы с Николаем после недолгого совещания решили вскрыть эту копилку. Теперь оставалось только заменить вооружение, то есть вместо идиотских прикрепляемых к днищу цели мин использовать торпеды, которые сейчас назывались минами Уайтхеда, и получится хоть и маленькая, недоношенная, но все же настоящая подводная лодка. Но пока Степан Карлович такого не предлагал – видимо, мало намучился с теми минами, что сейчас несли его лодки. Ничего, все еще впереди. – Как это отразится на сроках? – поинтересовался я, прежде чем подписывать лист изменений. – Петр Акиндинович сказал, что успеет к установленной дате. Джевецкий имел в виду корабельного инженера Титова, надзирающего за постройкой лодок на Невском заводе. Он уже предложил немного изменить конструкцию корпуса, что резко упростило его сборку, так что образовался резерв времени. Ну, раз Титов говорит, то так оно и будет, проверено. Мы с Николаем подписали лист изменений, и Джевецкий без напоминаний понес его регистрировать в канцелярию. Да, у нас уже имелась не только канцелярия, но и секретариат из трех человек. Между прочим, подобрать для них кадры было не самой простой задачей. Дело в том, что круг знакомых любого человека сильно ограничен его социальным положением. Вряд ли министр будет иметь в знакомых хоть одного бомжа. То есть наш круг знакомств ограничивался в основном высшим светом, прислугой дворца, казаками отцовской охраны и офицерами воздухоплавательного отряда. Подумав, мы решили, что Николай прошерстит прислугу, а я пойду к офицерам. Секретарей нашел Николай, и довольно быстро. Это были три сына одной знакомой нашей кастелянши. Старшему недавно стукнуло двадцать, младшему шестнадцать, про возраст среднего я не интересовался. Старший обладал хорошей памятью, средний – красивым почерком и усидчивостью, а младший любил кошек и в иных достоинствах пока замечен не был. В общем, так себе получился секретариат, но я решил, что лучше уж такой, чем вовсе никакого. Зато канцелярия, хоть и организовалась позже, лично у меня вообще никаких нареканий не вызывала. Возглавил ее дядя одного из прапорщиков воздухоплавательного отряда, коллежский регистратор с двадцатилетним опытом крючкотворства. Да, это был настоящий зубр. Акула, так сказать, канцелярского пера! Естественно, на предложение работать под началом самого цесаревича он согласился сразу. Двух письмоводителей он подобрал сам, и канцелярия заработала. Теперь я был уверен, что ни одна бумага, прошедшая через нее, не содержит отклонений от принятых бюрократических стандартов, это раз. И копия любого документа будет при необходимости быстро найдена – это два. А вот мастерские пока стояли пустыми, но это вряд ли затянется надолго. Ибо пора было реализовать план, составленный еще в младенчестве, когда я еще и ходить-то толком не умел! То есть изобрести велосипед, а то ведь его скоро изобретут без меня. Нормальный, я имею в виду, ибо ублюдочные тут уже были – так называемые «пенни-фартинг». Здоровенное переднее колесо, насаженные прямо на его ось педали, маленькое заднее и литая резина вместо пневматических шин – кошмар! У него имелось и другое название – костотряс. Кроме полнейшего отсутствия комфорта эти велосипеды были еще и довольно опасны. Так как седок располагался почти по оси переднего колеса, то попытка хоть сколько-нибудь интенсивного торможения приводила к изящному перевороту через руль. Учитывая же немалую высоту велосипеда, такое редко обходилось без травм. В общем, я начал потихоньку рисовать чертежи нормального дорожного велосипеда. А вот строить свой самолет мне пока не хотелось. Да, я смог бы довольно быстро соорудить простейший движок, работающий на спирту, так как приличного бензина пока нет, но зачем? Подстегивать технический прогресс Англии, Франции и Штатов мне не хотелось, а в России он все равно не пойдет – не те условия. Вот когда у нашего комитета появится своя серьезная производственная база, можно будет замахнуться на что-нибудь этакое вплоть до самолета или, точнее, авиетки типа «небесной блохи». Пока же за изготовлением даже самой простой железяки приходится ездить на Невский завод к Титову, ограничимся велосипедом. А также канцелярскими скрепками, дыроколами и скоросшивателями – здесь, оказывается, еще не изобрели этих полезнейших в деле прикладной бюрократии вещей. Вообще-то в нашем комитете, кроме секретариата и канцелярии, имелось еще одно подразделение, но совершенно неофициальное. Настолько, что о нем не знал даже Николай. Естественно, что в Приоратском дворце для обеспечения его нормального функционирования должна быть какая-то обслуга, и она была – девять человек. Семеро из них работали тут еще до того, как Приорат отдали нам, а двое – экономка и ее помощница – появились уже после. Я, честно говоря, даже не сразу понял глубинную суть происходящего. Имеем место, где проводят довольно много времени наследник престола и его брат. Значит, тут должно быть тесно от агентов охранки. А их нет! Чем же вообще занимаются в этой конторе? Ибо экономка и ее подручная, появившиеся здесь уже после изменения статуса дворца, разумеется, стучали. Но не отцу и не генералу Черевину, а матери! Об этом я узнал, так как сразу после принятия решения о выделении нам дворца озаботился вербовкой осведомителей. Пока их у меня было трое – истопник, его помощник и тетка, моющая полы на первом этаже. Причем истопник и тетка занимались общим сбором сведений, а помощник истопника приглядывал за ними. Он был единственным, кто знал всех моих агентов. Истопник и тетка – каждый в отдельности – считали, что они у меня единственные и неповторимые. Деньги на оплату их услуг я проводил по статье «прочие расходы», строгой отчетности по которой не было. Впрочем, помощник истопника, кажется, работал не за деньги – во всяком случае, не только за них. Он был молод, явно честолюбив и понимал, какие сияющие перспективы в будущем открывает доверие брата наследника престола. Первой хоть сколько-то интересные сведения принесла тетка, после чего я стал уважительно звать ее тетей Машей. – Евсеевна-то, экономка наша, себе двух новых помощниц берет. Зачем, чем она их займет-то? От безделья же девки опухнут! Отчего появилось у меня подозрение. Я одну мельком видела – уж больно она молода да пригожа. Вы уж извините меня, ваше высочество, но только думаю я… – Да не извиняйся, понятно мне, о чем ты думаешь. Я, кстати, думаю то же самое. Если узнаешь, чья это креатура… – Что, ваш-сочство? – Ну то есть кто нам с братом решил их подложить. То тогда сразу сообщай мне, даже если сама будешь не до конца уверена. – Императрица это, больше некому. Больно уж экономка с той, что я видела, разговаривала уважительно. Не факт, подумал я. Может, наконец-то охранка спохватилась. Впрочем, проверить будет нетрудно – нужно лишь отказаться подписывать изменения в штатном расписании. Мало ли, вдруг у меня в преддверии осени случилось обострение жадности! Кто после этого начнет на меня давить, того и тапки, в смысле девки. Давить на меня начал брат, и не составило большого труда узнать, что делал он это с подачи матери. То есть ситуация более или менее прояснилась. Маман решила, что пора заняться сексуальным просвещением детишек, а то вон какие лбы вымахали. Плюс заодно приобрести дополнительный канал влияния на них, а в случае необходимости – даже и шантажа. Что ж, все ожидаемо. Интересно, дамы сами нас поделят или предоставят право выбора нам? Мне-то, в общем, все равно, а вот как Николай отнесется к тому, что за него все решили, я не знаю. Но посмотреть будет интересно, а то я все-таки иногда не до конца понимаю брата. И надо срочно дооборудовать комнату в башне. Сейчас там можно без помех предаваться возвышенным размышлениям, но вот хоть сколько-нибудь тесному общению с симпатичной особой… тоже можно, конечно. Мне приходилось заниматься подобным и не в таких условиях, но зачем? Значит, первым делом надо как-то втащить туда хотя бы небольшую кушетку, а то там пока только бюро и два кресла. На полу, конечно, тоже можно, тем более что он покрыт ковром, но потом будут болеть колени. Принести пару комплектов постельного белья. Умывальник уже стоит, а душ там все равно не устроить, придется довольствоваться тем, что есть. Сообразить чего закусить и чем запить закуску. Спиваться нам еще рано, так что обойдемся без шампанского, пусть будет ситро, оно слабенькое. Ничего не забыл? Вроде нет, но ближе к вечеру надо будет вернуться к теме, может, и вспомню еще чего. А как вы хотели? Это в молодости можно предаваться подобным утехам в самых неподходящих местах, а пожив на свете с мое, начинаешь ценить комфорт. Глава 10 Шестого мая тысяча восемьсот восемьдесят четвертого года Николай достиг совершеннолетия – для цесаревича оно наступало в шестнадцать лет. Он принес присягу в Большой церкви Зимнего дворца, о чем наш августейший родитель тут же издал манифест. А сразу за ним разродился и Николай, издав два рескрипта уже от своего имени и под только что подтвержденным титулом. Первый рескрипт был элементом обязательной программы – Ники его не писал и даже, кажется, особо внимательно не читал. В нем цесаревич предлагал московскому генерал-губернатору раздать пятнадцать тысяч рублей наиболее нуждающимся жителям Москвы. Почему обошли вниманием Питер, нам никто не сказал, а мы не спрашивали. Зато второй рескрипт был плодом нашего с братом совместного творчества, да к тому же одобренным его величеством Александром Третьим. В этом документе министру финансов предписывалось рассмотреть возможность выделения нашему комитету ста пятидесяти тысяч рублей на организацию исследований инертных газов. Причем пятьдесят тысяч предназначались в личный фонд главного ученого консультанта, то есть Дмитрий Иванович сможет тратить их даже без наших с Николаем утверждающих подписей. Прочитав наш черновик, отец поначалу уперся, но мы быстро объяснили ему, что такое гелий и зачем он нужен. Так что министр финансов Бунге уже получил необходимые указания лично от императора, и в ближайшие же дни ожидалось поступление первой порции денег. Согласно традиции, цесаревич сразу после совершеннолетия должен был начать службу. Не так уж просто, между прочим, нам было добиться того, чтобы родитель определил местом службы не гвардию, а армейскую часть. Конкретно – Особый воздухоплавательный отряд. Там Николай получил должность старшего офицера, и это означало, что поручиком ему осталось ходить совсем недолго, настала пора подрасти до штабс-капитана. Это будет первый случай за все время, когда Николай хоть и не совсем, но все же уйдет из-под моей, как хотелось надеяться, не столь заметной опеки. Жить мы теперь станем в разных комнатах, хоть и соседних. Опять же большую часть своего времени цесаревич отныне будет проводить не дома и не в Приорате, а на летном поле отряда. Хорошо хоть оно находилось довольно близко, примерно в пяти километрах от Большого Гатчинского дворца, неподалеку от деревни Залесье. Впрочем, на некоторых картах она называлась Сализи. Если ехать туда на велосипеде, то это займет от силы полчаса или даже меньше – при интенсивной работе ногами. Да, у нас с братом уже имелось два вполне приемлемых велосипеда и собирался третий, а деталей было заказано еще на шесть штук. Причем, что удивительно, третий велосипед предназначался для императрицы! То есть он отличался от наших дамской рамой. Посмотрев, как мы с Ники рассекаем по парку на своих драндулетах, она захотела себе такой же, но только чтобы на нем можно было ездить в платье. Причем захотела всерьез, то есть убедила отца дополнительно профинансировать это дело. Хотя могла бы и не утруждаться, ведь наличие у самой императрицы велосипеда послужит столь мощной рекламой именно в высшем свете, что следующие несколько экземпляров можно будет продать по цене небольших океанских пароходиков. А на вырученные деньги построить велосипедную фабрику, я уже начал прикидывать, где ее лучше разместить. Николай в отряде собирался не только постигать основы воинской службы, но и продолжать занятия техническим творчеством. Теперь он загорелся идеей построить дирижабль. И, разумеется, все работы по проектированию своего воздушного лайнера свалил на меня, тем более что я особо и не отбрыкивался. Мне самому было интересно построить тепловой дирижабль. Почему именно тепловой? Да потому, что водородные даже в этой истории уже взрывались, не говоря уж о другой. А с паровым двигателем, из трубы которого летят искры, это будет мина, причем даже не замедленного действия. Небось еще на земле рванет, не успев толком взлететь.