— О. Понятно. Думаю, что это возможно. Это до сих пор меня раздражает. Хотелось бы найти машинку. Было бы здорово. — Забудь об этом. Ничего не выйдет. — Почему? Она должна быть где-то. Кто-то напечатал оба письма на одной машинке. — Ну и что? Если б я писал такие письма, то вряд ли, сидя за своим столом и используя свой компьютер. Я слишком параноидален для этого. Я бы взял машинку в библиотеке. Или нашел место, где ими торгуют, и использовал одну из них. — Эта машинка не новая. Печать имеет старомодный вид, и многие буквы засорены. У нее, наверное, матерчатая лента. — Эти машинки в библиотеке тоже не только что с конвейера сошли. — Сделай несколько образцов и мы сравним. Там есть несколько дефектов, которые могут помочь. Наверное, эксперт, сможет найти другие. Я только посмотрела. — Засоренные буквы ничего не значат. Их легко почистить. — Конечно, но ты не думаешь, что большинство людей, которые пишут анонимки, уверены в своей безопасности? — Они могут так думать, но ошибаются. В ФБР изучают много анонимных писем. У них есть образцы большинства известных машинок. Почтовая служба тоже этим занимается, так же, как и казначейство. Они могут определить происхождение и модель почти любой машинки. Так они могут ловить анонимщиков, особенно тех, кто посылает угрозы официальным лицам. Единственный способ обеспечить себе безопасность — уничтожить машинку. — Да. Но кто будет выбрасывать машинку? Если ты думаешь, что можешь использовать собственную машинку и никто тебя не найдет, ты не станешь ее выкидывать. А в нашем случае, зачем беспокоиться? В письмах ничего такого не было, но эффект был большой. Диц улыбнулся. — Ты все это представила себе, сидя за чьим-то столом? — Может быть. — Будь осторожна. — Я знаю, что ты это говоришь, чтобы надо мной посмеяться. — Что Донован еще рассказывал о Мэддисонах? — Немного. Он заявил, что никого из них не осталось, но я не думаю, что мы должны полагаться на его слова. — Этим стоит заняться. Это неплохо. — Что значит, «неплохо»? Это замечательно. Я имею в виду мотив убийства. Это лучшая ниточка, которая у нас.. — Только ниточка. — Кроме того, у нас есть Аутвейт, который, похоже, связан с ними. — Должно быть нетрудно проследить фамилию Мэддисон с двумя «д». Даже если они не местные, они где-то проявятся. — Донован сказал, что их отец умер в около Дня благодарения в 1967 году, а Пэтти последовала за ним где-то в мае-июне 1968. Мать умерла через пять лет, но это все, что я знаю. Мы можем вовсе не найти Клэр. Он сказал, что она уехала на Восточное побережье и вышла замуж. Он помнит, что читал о ее смерти в местной газете, так что должна была быть заметка в «Диспэтч». Может быть, она сохранила девичью фамилию? — Я с этого начну. — Не могу поверить, что ты сам вызвался. Я думала, ты ненавидишь такую работу. — Это хорошая тренировка. Приятно чем-то заниматься. По крайней мере, я знаю, что не растерял свои навыки. Мы можем заглянуть в газетный архив, если Катценбах нам поможет. Может быть, у них есть старые вырезки о Мэддисонах среди некрологов. — Это сексуальный совет. — Я вообще сексуальный парень.. Когда мы пришли домой, я переоделась в спортивный костюм. Я проспала свою обычную пробежку в 6 часов и ощущала последствия. Оставила Дица в гостиной, с задранной ногой и приложенным к колену льдом. Он переключал каналы телевизора, останавливаясь на CNN, ток шоу, и непонятных спортивных программах. Я вышла из дома, радуясь возможности побыть одной. Не было почти ни ветерка. Солнце клонилось к закату, но нагретый за день пляж до сих пор распространял тепло, пропитанное запахом морской воды и водорослей. Листья пальм выглядели, как бумажные аппликации, плоские темные силуэты на фоне плоского голубого неба. Я увеличила темп до скорости, которая казалась подходящей. Напряжение и утомление отступили. Мускулы стали жидкими, и пот катился по лицу. Даже жжение в груди мне нравилось, пока все тело насыщалось кислородом. В конце пробежки я упала на траву и лежала, тяжело дыша. Мой мозг был чист и все косточки промыты. В конце концов, мое дыхание выровнялось и жар спал. Я сделала несколько растяжек и поднялась. По дороге к дому я уже ощущала дуновение ветра с Санта-Аны. Я приняла душ и переоделась в футболку и джинсы. Мы с Дицем обедали у Рози. Вильям снова работал у барной стойки. В возрасте восьмидесяти семи лет это было для него новой карьерой. После женитьбы эти двое выработали удобные привычки. Казалось, Рози все больше и больше передавала управление ему. Она всегда строго контролировала все ежедневные дела, но Вильям убедил ее платить приличные зарплаты, и в результате она смогла нанять лучших работников. И она начала передавать ответственность, что позволяло ей больше времени проводить с ним. Вильям отказался от некоторых из своих воображаемых болезней, а Рози — от части своего авторитаризма. Их привязанность друг к другу была очевидной, и их редкие размолвки, казалось, проходили без следа. Диц разговаривал с Вильямом о Германии, но я слушала вполуха, размышляя, достигнем ли мы с Дицем когда-нибудь согласия. Я представила Дица в восемьдесят семь, а себя — сравнительно молодой, в семьдесят два, удалившихся на покой с беспокойной работы частных детективов, страдающих от артрита, лишенных зубов. Что мы будем делать, откроем школу частных детективов? — О чем ты задумалась? — спросил Диц. — У тебя странное выражение лица. — Ни о чем. О пенсии. — Я лучше съем свой пистолет. Перед сном Диц предложил проковылять наверх по винтовой лестнице. — Мое колено опять разболелось, так что я, наверное, ни на что не гожусь, кроме компании. — Тебе будет лучше внизу. Моя кровать недостаточно большая, особенно с твоим коленом. Мне придется лежать и беспокоиться, чтобы тебя не стукнуть. Я оставила его внизу раскладывать диван, пока я поднималась по лестнице, разговаривая с ним через перила. — Последний шанс, — сказал он, глядя на меня с улыбкой. — Я не думаю, что это мудро, привыкать к тебе. — Ты должна пользоваться случаем, пока можешь. Я помолчала, глядя вниз. — В этом, в двух словах, разница между нами, Диц. — Потому что я живу моментом? — Потому что ты думаешь, что этого достаточно. Утром в пятницу Диц сел в свою машину и поехал в редакцию «Диспэтч», а я поехала домой к Полу Трасатти. Хоппер роуд находилась на полпути между резиденцией Малеков и загородным клубом. Улица была небольшая, обсаженная вязами и покрытая кружевной тенью. Дом был построен в стиле английского загородного коттеджа, вроде того, который можно увидеть на колоде игральных карт. Серый камень, с тростниковой крышей, волнистой, как океанский прибой. Окна были маленькие, из толстого стекла, в деревянных рамах, ставни выкрашены в белый цвет. Две узкие каменные трубы торчали над домом, как одинаковые подставки для книг. Двор был окружен забором из белого штакетника, впереди были посажены розовые и красные розы. Маленький двор был чистеньким, густая трава, маленькие клумбы и кирпичная дорожка, ведущая к дому. Птички чирикали в ветвях молодого дуба, росшего в углу двора. Я звонила накануне вечером, чтобы убедиться, что Трасатти будет дома. Даже на крыльце я почувствовала запах бекона и яичницы и аромат кленового сиропа. Мой всхлип, наверное, был заглушен работавшей по соседству газонокосилкой. Услышав мой звонок, Трасатти подошел к двери с салфеткой в руке. Он был высокий, худой и лысый, как лампочка. У него был большой нос, очки с толстыми стеклами и выступающий подбородок. Грудь была узкой, слегка впалой, и расширялась на линии талии. На нем была белая рубашка и узкие брюки. Он нахмурился и удивленно посмотрел на часы. — Вы говорили, в девять. — Сейчас девять. — Часы показывают восемь. — Он поднес часы к уху. — Черт. Заходите. Я завтракаю. Садитесь сюда. Я приду через секунду. Хотите кофе?