Корс Кант открыл глаза. Теперь он мог со спокойной совестью поведать Артусу историю об отравленном вине. Ланселот, без сомнения, был виновен, или по меньшей мере причастен к убийству Меровия. Юноша посмотрел на героя, и вдруг ему стало страшно. На него глядел новый Ланселот — совсем не такой тупица, как прежний. За краткий миг этой встречи взглядами Корс Кант понял: принц догадался, какие выводы сделал юноша из его поведения. «Иисус и Митра… Похоже, я тут не единственный опытный наблюдатель!» У Корса Канта засосало под ложечкой, затряслись поджилки, колени подогнулись. Он еще мечтал противостоять Ланселоту! Он, Корс Кант, единственный свидетель смерти Меровия, стоял лицом к лицу с убийцей, который понимал, что его преступление раскрыто, что его, образно говоря, застигли с окровавленным клинком в руке. Ланселот заговорил тихо, угрожающе — совсем как прежний Ланселот. — Мальчишка.., что ты знаешь про эту бутылку вина? Но тут оба они вздрогнули от металлического скрежета. Корс Кант выгнул шею, чтобы посмотреть, а Ланселот развернулся вполоборота в седле. Анлодда сжимала в руке боевой топор. Выражение ее лица при этом совершенно не изменилось. — Помнишь о том, что я сказала тебе раньше? — произнесла она холодно. — Одного из нас ты, быть может, и получишь, но если убегу я, сам-знаешь-кто попадет сам-знаешь-куда, а если убежит Этот Мальчишка, он все доложит Dux BeIIorum, и тебя схватят. Ланселот провел рукой по глазам. Опустил руку — и вновь стал другим, новым. Он улыбнулся усталой, покорной улыбкой — в ней больше не было угрозы. — Бегите, сколько вам вздумается, — сказал он. — В конце концов Господь Всемогущий вас все равно поймает. — Ланселот развернул Эпонимуса, велел коню опуститься на колени. — Забирайся, сынок, — распорядился он. — Поедем на встречу с Dux Bellorum. Но Корс Кант не стал садиться на коня Ланселота, он отправился за своим лохматым пони. Вскоре к нему подъехала Анлодда и спешилась. — Не валяй дурака, — сказала она. — Так это правда? — спросил он. — Он и в постели не снимает этой кольчуги? — Не валяй дурака. Корс Кант Эвин. Ты знаешь, почему я это сделала, почему это мог сделать ты с кем-нибудь еще, что одно и то же. — Голос ее дрогнул — видимо, она тоже испытывала душевные муки. — Пресвятая Мария, Матерь Божья, можно подумать, мы оба — римляне, так ты переживаешь из-за одной-единственной ночи, проведенной мною на чужом ложе! Совсем как ребенок, что начинает хныкать от ревности, когда его мать останавливается, чтобы погладить собаку на улице. — Я не ребенок, и уж конечно, ты мне не мать, он — не собака, и я не ревную, Анлодда. Моя мать умерла в Лондиниуме после того, как ее изнасиловали трое солдат и избили древками копий. Ее убил тот изменник, что продал Придейн за сакское золото. — И вот вопрос, — продолжал бард, многозначительно глядя на девушку. — Кто становится изменником ради золота Церкви? — Корс Кант Эвин, о чем ты говоришь? Я ничего не понимаю! Анлодда действительно была обескуражена, и сердце Корса Канта тут же смягчилось. «Боже, как я мог счесть ее изменницей? И как долго я сам смог бы хранить тайну о предательстве собственного отца, если бы он был тем, кто открыл ворота Лондиниума Вортегирну, — он, а не командир первой когорты? А повиновался ли бы я отцу, если бы он послал меня не служить Dux Bellorum, а убить его?» Посрамленный, бард уставился себе под ноги. Он шел, не отрывая взгляда от земли. Он понимал, что никогда не сможет рассказать Анлодде о своих подозрениях насчет Ланселота. Она бы решила, что все это измышления, вызванные ревностью и злостью, а бард не смог бы жить с мыслью о том, что Анлодда считает его лжецом, что она будет думать, что он обвинил невинного только ради того, чтобы очернить соперника. Нет, завоевать ее он должен был честно, а это значило, что он должен был испить свою чашу до дна, сдержать свою клятву, данную Меровию и королю Лири. Он должен был наконец сказать ей. «Ты все сделал, но…» — проговорил знакомый голос в сознании у юноши. То был голос Меровия — он звучал, хотя короля уже не было в живых — да здравствует король! Ком подступил к горлу Корса Канта. Он вдруг понял, что все время то были его собственные слова — он просто мысленно произносил их мудрым, властным голосом Меровия, чтобы услышать то, что ему хотелось услышать. То говорила его возвышенная душа, тот повелитель, что творил траву зеленой, а небеса — голубыми, тот, что уводил его от края бездны. — Анлодда, — начал было бард и запнулся. Она крепко сжала его руку. Он услышал, как бьется ее сердце, как часто она дышит. Рука ее была влажной от испарины. «Клянусь Юпитером и Иисусом, на этот раз я вправду скажу!» — Анлодда, — начал он вновь, вдохнув поглубже. — Я полюбил тебя.., через месяц.., после того, как впервые увидел… Я люблю тебя и сейчас. Я буду любить тебя завтра. Она дрожала и всхлипывала. Только сейчас бард понял, что она уже давно плачет. — Впервые ты произнес это безо всякой задней мысли, Мальчишка. — Я знаю, — прошептал он. — Корс Кант Эвин, хоть я с тобой и не разговариваю… О, будь все проклято, я устала от всех этих игр! Я тоже люблю тебя. Вот и все. — Я знаю, — повторил Корс Кант. — Давно? Корс Кант пожал плечами. — Наверное, я понял это, когда увидел тебя с Ланселотом. Я увидел твое лицо прежде, чем ты меня заметила, и еще потом, когда ты меня уже заметила. — И какое же оно было вначале? — Точно такое же, какое бывает, когда ты стираешь сорочки Гвинифры. А потом вид у тебя был такой, как будто ты только что порвала ее самую любимую сорочку. Он остановился, взял Анлодду за руку. Поспешно, пока не передумал. Корс Кант притянул девушку к себе, обнял и крепко поцеловал. Через несколько секунд они оторвались друг от друга, задыхаясь, — Я… Я не хочу, чтобы это произошло на Динас Эмрисе! — прошептала Анлодда. — Я тоже, — кивнул Корс Кант. — Я просто хотел поцеловать тебя, мастерица. — Повинуюсь с радостью, мастер, — и она обвила шею барда руками, и они вновь слились в поцелуе. Корс Кант, целуя любимую, улыбался. Мастер… Мастерица… Это означало, что они равны. На этот раз Корс Кант оторвался от губ Анлодды только тогда, когда чуть не отправился к праотцам из-за недостатка воздуха. Они сжимали друг друга в объятиях. Головы у обоих кружились, обоим виделись звезды на небе, затянутом тучами. — Корс Кант Эвин, наверняка можно и по-другому целоваться. — Нам нужен любовный философ. — А такие бывают? — В этом цивилизованном римском аду — нет, — признался Корс Кант. Она вдруг оттолкнула его и крепко сжала его руки. — Наконец ты сделал это, — прошептала она. — Завоевал тебя? Она вздернула брови. — Ты вырос, Корс Кант. Ты теперь выше меня. Ты учишься доверять своему ангелу-хранителю — ведь, наверное, это он подсказал тебе, чтобы ты меня поцеловал. Да, мой принц, ты нашел ключик к завоеванию своей принцессы. Но помни, Корс Кант Эвин, не забывай о том, что тебе придется заново завоевывать меня до конца наших дней. Не расслабляйся и не считай меня завоеванной землей. — Я скажу тебе то же самое, Анлодда. Я не могу загадывать на будущее.., по крайней мере — на свое будущее. Это неподвластно никому, кроме таких могущественных друидов, как Мирддин и Кинддиллиг Кифарвидд. Анлодда, я не могу обещать, что я никогда не покину тебя. Я просто не знаю, — Я тоже. Я верю в любовь, Корс Кант, но вся эта чепуха про принцев и принцесс годится для детских сказочек, а мы оба уже взрослые, и одному Богу ведомо, как мы станем расти дальше — одинаково или по-разному.., хотя, если нам повезет, быть может, нам и не придется расходиться по разным дорогам. Если повезет и если мы будем добродетельны. — Я бы предпочел удачу. — У тебя есть и то, и другое, Корс Кант. У тебя есть я. — Она улыбнулась, загадочно, словно сфинкс. — Любви недостаточно — так по крайней мере утверждает дядя Лири, а он в таких вещах разбирается — ведь он прожил триста лет, как он сам говорит. Тебе нужна любовь, тебе нужна страсть, тебе нужны дружба и уважение. — Мы оба доказали друг другу, что способны на три из этих чувств, — отозвался бард, едва заметно улыбнувшись. — И еще нужно хранить тайны друг от друга. — Что? Почему? — Прежде чем люди соединяются, каждый из них должен представлять собой целое, иначе соединение никогда не произойдет. Это еще одна детская сказочка. Все равно жить мы будем разными жизнями. И потому тайны.., это все равно, что отдельная комната в доме, только твоя, и ничья больше, где ты хранишь сокровища, найденные до начала любви и во время ее. — О… Они сильно отстали от Ланселота. Рука Анлодды лежала на плече Корса Канта, он обнимал ее за талию. — Да, — наконец кивнул юноша. — Я думал об этом. — Беда в том, как же нам соединиться, ведь наше положение в свете такое разное! — И об этом я думал тоже. Мы можем пожениться. — Если только убежим.., ну, скажем, в Африку. — Ты должна выйти замуж за короля или принца, или хотя бы полководца… Но разве человек такого высокого положения позволит какому-то барду домогаться его жены? — Я уже взрослая, Корс Кант. Будущим летом мне исполнится девятнадцать. Я должна поскорее выйти замуж, по собственному выбору или нет. Я уже несколько лет отвергаю тех, кто просит моей руки, но скоро мне придется сдаться. — Анлодда, мне бы не хотелось ранить тебя неприятными воспоминаниями, но.., разве может на тебе жениться человек знатного рода после.., после того, что сделал твой отец? К радости Корса Канта, Анлодда не оттолкнула его, а наоборот, притянула к себе. — Да, я об этом думала, Корс. Не знаю. Нужно у кого-нибудь спросить. У Меровия. О! Что я говорю! — Трудно поверить, что он мертв, правда? А ведь он предвидел это… Помнишь, тогда, в лесу, возле Харлека.. — Не совсем так. Я помню, он что-то говорил о тебе. О том, что ты — мышь и встречаешься со смертью. — «Шут и император пьют из смертной чаши, и тот из них, кто глупее, отвергает чашу свою», — процитировал бард. — Теперь помнишь? Она пожала плечами. — Я никогда не относилась чересчур серьезно к предсказаниям.