– Займусь этим сам, – сказал Грин. – Проблема в том, что проверка старых дел, даже если тысячи сузили до какой-то там сотни, – это задачка для мозгов. Надо знать детали преступлений, психологический портрет и суметь сопоставить дела по неприметным данным. К тому же у нас архив не оцифрован. До сих пор. – Джейн будет рада компании. Грин отмахнулся. – В архиве будет не до нее, – отрезал он. – Значит, решили. Я займусь старыми делами. А ты вытащишь из Кейры максимум по девушкам в чате. Если у нас будет список потенциальных жертв и если мы сможем доказать, что помимо Лоран и самой Кейры на этом же форуме тусовалась Саманта, наш план по поиску убийцы скорее всего сработает. Есть шанс предотвратить следующую инсталляцию. Мужчины на некоторое время замолчали. Аксель перебирал бумаги, Марк тупо смотрел в чистый лист и думал. То, что говорил детектив, выглядело здраво и профессионально, логично и обещало дать желанные результаты. Хотя расследование уже явно затянулось, прошло больше двух недель. С каждой секундой увеличивалось давление журналистов и общества. Грин еще прекрасно держался. Марк помнил, как начинали истерить и ошибаться сотрудники полиции под гнетом писак. Он ненавидел фразы «что-то здесь не клеится» или «мы что-то упускаем», но отчетливо понимал, что картина собрана не полная. Ее будто не проявил тот единственный общий компонент, который должен объединить все и придать смысл. Пятый элемент. Вроде бы неочевидный, но необходимый. – Он выбирает девушек не только потому, что они жертвы, – через несколько минут начал Карлин. Детектив отложил бумаги и поднял на него тяжелый взгляд, потемневший от напряжения и принявший оттенок грозового неба. Карлин негромко чеканил слова, а Аксель слушал его, чуть заметно кивая. – Но еще и потому, что они были известны. Каждая в своих кругах. Лоран – балерина. Саманта – певица. С Лоран он слегка промахнулся. С Самантой попал в цель. Она уже неделю не сходит с передовиц. И СМИ начали педалировать тему домашнего насилия, я думаю, что именно это и есть его цель. – Если ты прав, мы имеем дело с миссионером, – вздохнул Грин. – Да, – кивнул Марк. – А это значит, что обычные подходы к расследованию и составлению портрета, поиск мотивации и связей не действуют. Следующие несколько часов они провели за переписками на форуме. Марк выписывал никнеймы на отдельные альбомные листы, присваивал каждой участнице свои черты и характеристики. А Грин следил за пробегающими сообщениями, периодически удивляясь тому, что беседа практически не смолкала. Потом Аксель ушел вниз, предварительно выписав для себя ключевые слова, по которым будет искать дела. А Марк остался в его кабинете, погруженный в раздумья. Миссионеры – не самый распространенный тип серийных убийц. Как правило, отличаются высоким интеллектом и непредсказуемостью. Инквизитор и без того оставлял только те следы, которые могли проиллюстрировать его идею, так называемый замысел. И если он не начнет торопиться и ошибаться, если еще что-то его не спровоцирует, они рискуют завязнуть с этим на годы. Они уже выписали все, за что можно было бы зацепиться. Джип или пикап – да. У добрых десяти процентов автомобилистов города найдется подходящая машина. Высокий интеллект в сочетании с той формой аутизма, которая дает лишь алекситимию[8], но не лишает способности коммуницировать с людьми и казаться нормальным, делали его практически неуловимым. Под это описание подходил каждый второй. Возраст? Марк считал, что убийца молод; его исследования и десятки интервью с серийными убийцами, которые он провел совместно с коллегами из ФБР, подтверждали гипотезу: серийные убийцы часто были молоды. Его возраст определился бы точнее, если бы они знали, когда он начал. Если только сейчас, возможно, ему и двадцать. Если двадцать лет назад, то ему лет сорок-пятьдесят. С другой стороны, возраст уходил на второй план, важнее было понять, что спровоцировало старт серии. Карлин решил придерживаться средней позиции. Средний возраст, средние характеристики. Снимать пласт за пластом и искать истину. Но даже если наложить все известные характеристики друг на друга, круг это не сузит. Можно добавить то, что его сестра, или мать, или подруга пострадала от насильника. Хотя мать вряд ли. Скорее сестра, подруга, соседка. Кто-то, с кем у Инквизитора сформировалась эмоциональная связь. Отлично. Это имело бы смысл, если бы о таком заявляли в полицию. Умерла? Возможно. Но разве ее смерть заставила бы его кричать об этом? Что может быть хуже смерти? Карлин оторвался от блокнота, в котором вычерчивал бесконечные спирали и круги. «Что может быть хуже смерти?» – повторил он про себя, глядя в окно в бессмысленных поисках солнечных лучей и ответов. Только «нежизнь». Нежизнь – это что? Это полная потеря себя. А это что? Его сестра/подруга попала в психушку? То есть она жива? Старшая или младшая? Скорее всего, старшая. Возраст такой, что он был не в силах ей помочь. То есть если продолжать придерживаться средней позиции, ей сейчас до тридцати пяти, до сорока. В больнице она лет десять-пятнадцать. Оставалось только молиться, чтобы ее держали в Тревербергской психиатрической больнице. Или в одном из частных пансионов, что сложнее, но возможно. Клиника Себастьяна Хоула. Можно начать с него. Мелким почерком профайлер набросал себе последовательность действий. Только, пожалуй, Кейру брать с собой не стоит. Ей не нужно смотреть на сумасшедший дом и людей, потерявших связь с реальностью. Она сама держится на грани. Возвращение мыслей к Коллинс Карлин пережил с некоторой дрожью. У него были хорошие две недели дома. Закончились они чередой мелких ссор, но Марк смог сосредоточиться на расследовании. А теперь признание Кейры его шокировало и отвлекло. Рабочее и личное перемешалось в тугой клубок. А профайлер в очередной раз подумал о том, что подкованность в психологической науке не дает тебе преимуществ, ты остаешься человеком, который чувствует, действует иррационально и живет аффектами. И неврозами. И травмами. И всем тем, что лезет из него в той или иной ситуации. Чем выше уровень стресса, тем веселее и ярче проявления. Судя по всему, его уровень стресса пришел к той границе, за которой открывается невроз. Рождение сына, окончательная потеря теплых отношений с женой. Жуткое дело, от которого он эмоционально открещивался как мог, но которое все же задело его за живое. Обворожительная студентка, за связь с которой ему в целом никто ничего не скажет, влюбленная в него и не вполне контролирующая свои позывы. Ему хотелось ее защитить. От нее самой. И одновременно с этим – так же сильно, а может быть сильнее – он мечтал дать слабину. И просто отдаться на волю инстинктам. Всплеску эмоций, за которыми последует опустошение и, быть может, сожаление. И еще этот дурацкий ужин. Марк собрал листки и пробежал их глазами. Она одна из них. Она пережила тяжелую травму и оказалась стажером-профайлером. Она училась на психолога, но перевелась. Ее личность держалась на чуде. И связь с ним либо разрушит ее окончательно, либо спасет. Карлин бросил листки на стол и запустил пальцы в волосы. Как холодный профессионал он понимал, что могло двигать насильником, что могла чувствовать жертва. Но как мужчина и теперь уже отец, как обычный человек, он приходил в ярость от одной только мысли, во что превратили жизнь юной девушки. Его обычная профессиональная бесстрастность не просто дала трещину, она была уничтожена цунами незнакомых чувств, слишком похожих на гнев. Хуже всего то, что, узнав тайну Кейры, он всего лишь на мгновение подумал, что этого убийцу не надо ловить. Пусть бесчинствует дальше. Только как-нибудь передать ему мысль, что не надо трогать девушек. Пусть убивает насильников. Любым способом. 6. Аксель 19 октября 1999 года Центральное управление полицией Новый Треверберг Архив, цокольный этаж Аксель ненавидел архив. И не потому, что смотрителей тут подбирали по принципу «чем сварливее, старее и наглее, тем лучше», но и потому, что здесь он физически ощущал, как на него давит толща земли и этажей. Чужой жизни и проблем. Его будто запирали в гробнице, из которой единственным выходом оставался вход, а там сидела цербериха, мимо которой не пробраться. Архив хранил в себе такие мерзости этого города, что окунаться в них не хотелось категорически. Единственное, что радовало – его начали оцифровывать. Но не закончили. А это означало, что дела предстоит перебирать частично с помощью компьютера и ассистента (но лучше в одиночку, чем с таким ассистентом), частично вручную. Картотеку, впрочем, в базу данных занесли. Работало это все странно, было не совсем надежным, но обещало упростить жизнь. Когда-нибудь в перспективе, но явно не сейчас. Прежде чем закрыться в архиве, Аксель пообедал, выкурил последнюю сигарету (и поймал себя на мысли, что с этим делом он слишком много курит, так много, что плавать стало сложнее, а в груди появилось постоянное ощущение приближающегося кашля) и еще раз просмотрел свои записи. У него были две основные черты почерка убийцы. Девушек он обжигал, но посмертно. Над мужчинами издевался при жизни, отрубая им половые органы, кисти рук и вырезая глаза. По меньшей мере, в двух случаях было именно так. И смерть от закачки крови в область сердца. Такого извращения даже Грин, повидавший на своем веку военного и полицейского всякое, не ожидал. При этом если бы что-то подобное всплыло раньше, скорее всего Аксель бы узнал. Если Марк прав и Инквизитор молод, значит, убивает он максимум лет четырнадцать. А это значит, что все на виду. Близко. И именно поэтому могло быть упущено им. Для начала он решил разобраться с девушками. Смотритель архива (он не запомнил имя этой старой карги) сидела у стойки регистрации и читала «Сияние» Стивена Кинга. При условии, что морг находился буквально напротив, выбор книги странный. На мгновение Аксель ее даже зауважал. Сам он не стремился к подобной литературе. Но зато с удовольствием прочитал «Зеленую милю». Грин включил компьютер и с тоской посмотрел на длинные пластиковые коробы, в которых находилась картотека архива. После долгих споров дела распределили по годам. Внутри годов классификацию выбрали по типам убийств и, соответственно, отделам. Таким образом можно сразу исключить бытовые, самоубийства и все, что связано с бандитскими разборками и наркотиками. Ему придется просмотреть все дела убойного, отдела по особо тяжким и отдела нравов. Черт возьми. Он зашел в программу картотеки в компьютере, открыл дела отдела нравов и попытался добавить фильтр «сожжение». Перепробовал несколько слов от «пироманта» до «огонь» и «пламя». Но программа не работала. Вернее, работала, но результат выдавала странный. Что-то там глючило, и она вывела все дела, где фигурировали красная помада, красное платье. В другой ситуации Аксель бы рассмеялся, но сейчас задумался, какое бы определение «скормить» противному компьютеру, чтобы он понял, что от него хотят. За последние пятнадцать лет через отдел нравов прошло больше тысячи дел. Даже если потратит на изучение каждого всего пару минут, он пропал. – Не получается, да? Старая карга обладала на удивление мелодичным голосом. Грин поднял на нее глаза. – Что ищешь, детектив? Я хранитель архива, у меня доступ ко всем делам, – добавила она, глядя на него поверх очков, видя, что он замялся. Аксель выпрямился. Пришла мысль, что нужно встать, когда пожилая женщина стоит рядом, но он запихал ее подальше и откинулся на спинку стула, чтобы заглянуть в лицо. Вблизи она уже не была похожа на каргу: лет пятидесяти пяти, ухоженная кожа, легкий, чуть заметный макияж, волосы собраны в строгий пучок, как у большинства женщин – бывших полицейских. Оперативниц, которые слишком хорошо знали, что неряшливость в прическе может привести к ужасным последствиям, если преступник схватит тебя за волосы. Пучок минимизировал такую возможность. Ну или можно постричься как мальчишка, но это не каждой подходило. Аксель опустил глаза на бейджик. Катарина Куге. Он видел портрет молодой и прекрасной Катарины Куге на доске почета. И правда оперативница. Аксель встал. Взял свободный стул, поставил его рядом с рабочим столом и жестом предложил женщине сесть. Она рассмеялась. Весело и жизнерадостно. – Знаю я вас, молодых детективов. Прошло тридцать лет, как я работаю в полиции, а вы не меняетесь. Не смотрите на обслуживающий персонал, не смотрите ни на кого, кроме криминалистов, потому что они могут быть полезны в моменте. И не уважаете старость. Но я еще не стара, детектив Грин. И могу вам помочь в вашем деле. Я сменила должность, но Старсгард сохранил мой уровень доступа. За выслугу лет. И позволил остаться здесь. Аксель улыбнулся с неожиданным для самого себя смущением. Он не понимал, почему сначала эта женщина его отталкивала до такой степени, что он прозвал ее старой каргой, а сейчас вызывала искреннюю симпатию. Она ловко заняла место перед компьютером. Неожиданно длинные и гибкие пальцы без украшений, но с хорошим маникюром забегали по громоздкой клавиатуре, которая со стороны выглядела так, будто откликается только на удары молотка. И никак не меньше. – Когда формировали базу данных для архива, не учли несколько моментов. Сейчас очередная команда очередного нового подрядчика – за пять лет Старсгард сменил пять команд, и все лоханулись с разработкой, – пытается довнедрить признаки дел, чтобы сделать толковый поиск, но у них не получается. Они пришли к шефу со словами: «Да тут просто надо все с нуля написать, фигня вопрос, миллион долларов, полгода, и все будет», шеф их послал и заставил разбираться в чужом детище, вот они и тупят. Но при этом есть несколько обходных путей. Например, я заметила, что если вбивать ключевые слова не в основной поиск, а в поиск по критерию, – ловкими движениями она вывела на экран необходимое меню, – то код это как-то считывает. Что ты искал? – Огонь, сожжение, обжог трупа. – Ясно. – Ее голос не дрогнул, но Грин почувствовал, что Катарина на мгновение растеряла свою уверенность. – Вы что-то знаете об этом? – У меня… – Вы находили девушку, которую обожгли? Женщина убрала руки с клавиатуры и посмотрела на детектива так, будто увидела привидение. Она сняла очки, протерла глаза, смахнув несуществующую слезу, откинулась на спинку неудобного стула и посмотрела на стеллажи, которые занимали все двухсотметровое помещение. – Десять лет назад. Я нашла девушку в заброшенном доме. Ее уложили на стол, сложили руки на груди. И подожгли. Огонь уничтожил кожный покров с лицевой части туловища, но не тронул ту, которая примыкала к столу. Как будто он использовал горелку. Или она. Мы так и не поняли, что случилось. Улик не было. И личность жертвы установить не удалось. По спине Акселя пробежал холодок. – Это дело есть в базе? Она покачала головой. – Этого нет, потому что личность жертвы не установлена. Мы успели занести только те, где она есть. А почему… что происходит? Я слышала об Инквизиторе. Но… – Ее глаза распахнулись. – Вы ищите дела с похожим почерком? – У нас четыре трупа. Две девушки, двое мужчин. Девушки обожжены. Причем первая полностью – ее подожгли как средневековую ведьму. А вторая частично – чтобы мы точно установили ее личность. – Саманта Бельмонт. – Саманта Бельмонт. – А две другие жертвы – мужчины? – Отчимы, – кивнул Грин. – С ними поступили менее милосердно. – Я хочу помочь, – слишком поспешно, по мнению Акселя, сказала она. В архиве повисла тягучая, как мед, тишина. Взгляды бывшей оперативницы и детектива встретились. Грину не нравились совпадения и неожиданная готовность левых сотрудников управления помочь в деле. Инстинктивно он стремился сохранить свою маленькую команду и не позволить посторонним узнать то, что можно обернуть против следствия. Скорее всего, Куге просто засиделась в архиве, и вспыхнувшая настороженность – следствие военного прошлого. Потратив несколько мгновений на сомнения, детектив подумал, что может привлечь ее к поиску дел. Почему, собственно, нет? Аксель молча протянул руку. Женщина ее пожала.