Если быть точным – не просто был, присутствовал при самой закладке города. Просто меня сбило то, что тогда, в ХVI веке, он назывался еще выразительнее – Зубоскальск. Точнее, Зубоскальский острог. Деревянная крепость, которую царь Иван Грозный повелел поставить в обережение северных рубежей Московии от военной опаски и лихого люда. В особенности от недавно разгромленных новгородцев, что растеклись по Руси разбойными шайками… * * * Место, как сейчас помню, царь выбрал не случайно. Когда-то здесь было большое языческое капище, древнее, как весла Ковчега, вот Иван Васильевич и повелел отряду опричников построить укреп именно на бесовском вертепе, к пущей досаде нечистого. А чтобы окончательно посрамить богопротивных идолов, срубить для начала церковь, покаяться всем кагалом и восславить Спасителя. Церковь поставили, помолились, взялись за возведение стен. Бревна, понятно, опричники рубили не сами, понагнали из окрестных деревень смердов. Много нагнали, толпы. Думали – к яблочному Спасу закончим, да куда там… Стройка как-то сразу пошла через пень-колоду. Все время что-то случалось – то штабеля бревен ни с того ни с сего загорятся, то рухнет почти достроенный кусок стены, то придавит кого-нибудь, а однажды из фундамента одной из башен сам по себе выполз опорный камень. Здоровенный такой валун, помню, серый с синеватым отливом. Еще с вечера лежал в земле, а утром глянули и обомлели – камень сам выбрался на поверхность и башню так накренил, что того гляди рухнет. Трудники, да и мы сами, окончательно убедились, что виной всему – древнее волховство. Злое место – спаси-сохрани! – чародейное, бесы из-под каждого куста подмигивают. И ночами гукают, наводя жуть и морок… Чтобы откатить камень и заново переложить бревенчатую башню, мужиков пришлось гнать на работу саблями и пинками. Страшно было! Им страшно и нам, воинам, тоже, к чему скрывать. И хуже будет! – пророчили многие. Уже о конце света начали поговаривать, куда ж без этого? Дьявольский камень, конечно, окропили святой водой, чин чином совершили над ним молебен, в сотню рук скинули в глубокий овраг. Но страх на стройке остался. Плохие случайности все учащались, и трудный люд начал разбегаться при первой возможности. Впрочем, царь повелел – крепости быть! Значит – будет, никак иначе. Государь Иван памятливый, за заслуги – милует, за вину – втрое спросит. Беглецов мы ловили, конечно. Так и рыскали окрест на конях, днями не слезая с седел. Сначала просто пороли до лоскутов на спине, потом, озверев, начали рубить самых оголтелых или кто подвернется под горячую руку. Все равно бежали – упрямый народ. А мы тем временем заливали страх реками вина и браги. Гулеванили до полного затмения ума, развлекая себя всякими измывательствами над смердами. С этого хмельного, невеселого веселья и родилось разухабистое название новой крепости – Зубоскальск… Я, вспоминая, словно вживую слышал заливистое ржание Грязного, Сеньки Грязнова, служилого из мелкопоместных, огромного, как бугай, и дурного настолько же. Увидел, как тот, оскальзываясь по грязи, за ногу тащит голую девку с распоротым животом. Над длинно размотанными кишками роятся мухи, а Сенька, пьянее вина, орет дурным голосом: «А вот кому?! А кто хочет такую красную?! Тока-тока ее распечатал, бери и пользовай, покеда не завоняла!» Опричнина… Гуляй, браты, пока башка на плечах, пока сабля в руке да царь Иван привечает! Недолго уже оставалось, хотя мы того не знали. Помню, Сеньку потом убили в Ливонии. Не враги, с кем-то из своих задрался по пьянке. Шкебутной был, минуты не усидит спокойно, и руками дергался, и лицом. Сейчас бы сказали – психически неуравновешенный тип, но тогда определяли проще – шалый. От таких орлов, с лица сизых, и пошла об опричном войске дурная слава. И то сказать, от бесконечной пьянки и безнаказанной крови многие тогда с ума сходили… Выходит, наш Зубоскальск, поднявшийся на крови и нагайке, все-таки устоял. С годами крепость преобразилась в город, а из названия выпала лишняя стоматология. Получился Скальск, город на холмах, где когда-то поклонялись своим богам древние славяне… Вот интересно, где сейчас Синий камень? До сих пор где-нибудь поблизости? * * * Я все еще стоял, когда из-за вагончика вышли трое. И направились. Явно по мою душу. Эти наверняка будут бить, понял я. Будут бить или нет – на сегодня, вообще, вопрос дня. – Ребята, вам закурить? – спросил я как можно миролюбивее. Мне не ответили. Смотрели пристально. Нехорошо, не по-доброму. – А хотите, бумажник отдам? – предусмотрительно предложил я, похлопав себя по карману. Бумажник молчаливые ребята тоже не захотели. И уже обступали. Молодые, плечистые, с наглецой братков и выражением лиц фотороботов. Пахнут водкой… Вот именно – пахнут! – сообразил я. Словно безжалостно ею поливались. Застарелый перегар из глубины организма – другой запах. Вроде бы сценарий классический – соображали мужики на троих, не хватило, решили добавить за счет случайного прохожего. А тут – я. И они… – И часы не забудь, у него часы дорогие, – деловито напомнил кто-то. «А про часы они откуда знают? Про часы они просто не могут знать! Вряд ли местная алкашня с ходу отличит дорогую Швейцарию от китайских аналогов». Прокол. Оговорка. Или – не стесняются… «Все-таки будут бить или убивать?» – успел я подумать. Потом меня толкнули в плечо. Я ожидал, качнулся в сторону, и толчок получился смазанным. От второго удара – ногой в лицо – тоже увернулся. Высокие удары ногами – это красиво, но медленно. Растяжка, впрочем, у ребят хорошая. Не алкашня. Хуже… В этот момент в голове взорвалось. Красные мухи еще плавали перед глазами, когда я начал понимать, что лежу на земле, сбитый сильным ударом. И едва дышу, больно приложившись спиной к рассыпанной арматуре. А эти, плечистые, совсем рядом. Не торопятся. Уверены. «Что-то я расслабился последнее время… Так бить или убивать?!» Долю мгновения, может, десятую часть секунды, я колебался – мягкость востока или жесткость севера? Злость сама выбрала. Пальцы сомкнулись на железном пруте, но это уже не прут, не приржавевшая арматура, это была рукоять меча, почему-то лишенная ременной оплетки. И я – больше не я, Альберт Обрезков, сорока лет, рекламный журналист из Москвы. Я – Индульф Торгвенсон по прозвищу Синезубый! Ярл и воин, морской бродяга, знаменитый викинг земли Свитьод, будущей Швеции… И пусть меня сбили на землю при первой схватке, пусть врагов трое против одного! Но я жив, и рука держит меч! И значит, им предстоит умереть, этим трусливым псам, что боятся схватиться один на один с прославленным воином! «Один, Бог Ратей, ты видишь мою отвагу?!» Думаю, они не поняли моего клича. Не могли понять, этот древний язык не звучал на Земле уже сотни лет. Но испугались от неожиданности. Отпрянули. «Что, псы?! Ловили лисицу, а поймали свирепого бера-медведя?!» – весело оскалился ярл. А руки и ноги воина уже двигались привычно и быстро. Вскочил, увернулся, удар, защита, еще удар… А почему не упала на землю отрубленная рука? Почему она просто хрустнула, как ветка под тяжестью? Меч не наточен? Ладно, потом… А что это за две палки с цепочкой враг крутит в руках? Или малый рехнулся от страха, решив изобразить из себя базарного плясуна?! На всякий случай ярл сделал движение-обманку и, перекрутившись, отрубил странные палки вместе с кистью руки. Правда, кисть опять не отлетела в сторону, просто брызнула кровью. Истошные вопли врага – услада для ушей воина! Ярл снова прокричал воинственный клич, с удовольствием втягивая ноздрями терпкий дух крови. Потому что сражаться и умирать надо весело, боги-ассы приветствуют радость битвы! Только что такое творится с мечом – не рубит! Заколдовали тролли, стараясь превратить его в обычную палку?! Ладно, потом… Уход. Удар. Пусть меч-палка дробит, а не рубит, но враги падают! Где же третий? Бежит?! Бежит, шелудивый пес, покрыв позором себя, и предков своих, и род свой! Пусть будет он проклят до конца дней Мидгарда, пусть Одноглазый Один, Бог Павших, скривится от презрения к трусу в золотых чертогах Асгарда! Так с кем сражаться?! Кого убивать?! Где враги?! * * * Опомнившись, я почувствовал, что руки и ноги откровенно трясутся. Присел на корточки, закурил. Методично пускал дым в синее небо. Успокаивался потихоньку. Один из нападавших действительно убежал. Придерживая одной рукой другую, похоже, сильно разбитую. Два других убежать уже не могли. Валялись. Ярл Индульф, получивший за белизну улыбки прозвище Синезубый, был известен искусством владения мечом на всем побережье фиордов. Пусть железный прут не рубит, как отточенный меч, но сила удара ничуть не меньше. «Вот такие они, колдуны ХХI века, – возьмут и заколдуют меч в арматуру!» – усмехнулся я. Правда – смешно. Крепенькие ребята собрались всласть покуражиться над заезжим дядькой, а нарвались на древнего воина-викинга. Который, кстати, убил двадцать семь соперников в поединках на равном оружии, а сколько народа перебил-перекалечил в набегах – сам не считал. Пока, в свою очередь, не успокоился с топором в голове, в самом расцвете славы в возрасте тридцати шести лет. Точнее, тридцати шести зим по счету времени викингов, у них считалось – прожил зиму, значит, прожил год. Знали бы братки, кого встретят, хоть кольчуги бы надели, что ли… Похоже, опять будет весело в городке Зубоскальске! – подумал я все еще возбужденно. А теперь нужно убираться отсюда куда подальше, потому что подвиг ярла IХ века местная полиция наверняка не одобрит. Говорят, современное понятие самообороны абсолютно не означает, что нужно убить врага, сжечь его дом и перерезать родных и близких в шаговой доступности. В странные времена мы живем, кто б сомневался… Адреналин, конечно, еще кипел внутри. Индульф Синезубый, к примеру, не знал, что такое адреналин, но хорошо знал, как с ним бороться. Уже бежал бы в сторону ближайшего бочонка с пивом с намереньем отхлебнуть сколько влезет, а потом от души орать и буянить. Хвалиться перед всеми подряд новым подвигом, пока у самого на зубах не навязнет. Простые методы релаксации зачастую самые действенные. Впрочем, хватит на сегодня воспоминаний. Отдавая дань современной криминалистике, я протер прут-меч от отпечатков пальцев, зашвырнул его подальше в овраг и быстро зашагал прочь. 8 Когда я добрался наконец до своей потенциальной собственности, солнце уже клонилось к закату. Длинный выдался день. Вместо того чтобы тихо-мирно коротать время над статейкой об унитазах (честно сказать, единственное положительное качество этой сантехники – рекламный бюджет), я получил наследство, уехал за двести километров от дома, был обстрелян, лишен миллиона евро и сражался с тремя бандитами перед лицом Одина, Отца Богов. При этом беспокойный день еще не закончен, а про ночь лучше не зарекаться. О-хо-хо… Просунув руку между редких некрашеных досок забора, я откинул щеколду калитки. Зашел. На участке давно и густо разрослась сирень, яблонево-вишневый сад живописно запущен, на двух небольших грядках что-то скорее чахло, чем произрастало. Бетонная дорожка с пробивающимися сквозь трещины пучками травы подвела меня к дому. Старые, темные бревна стен скособочились, железо на крыше приржавело неряшливыми пятнами. Фасад когда-то попытались облагородить синими резными наличниками, но краска на них уже потрескалась и повисла лохмами.