Я отрываю свой взгляд от листка и перевожу дыхание. К горлу подступает такая боль, что мне тяжело сглотнуть. Я очень редко вспоминаю этот тяжелый момент своей жизни. В основном, потому что он был слишком мрачным, и я просто хочу его забыть. На самом деле, я бы многое хотела забыть. Жаль, что это невозможно. Когда мамы не стало, я действительно не разговаривала. Уоррен очень переживал за мое состояние, не знал, что делать с ребенком, который не может оправиться от смерти родного человека. Сейчас я наверняка могу понять его смятение. Может именно это обстоятельство повлияло на его решение — переехать. Поэтому я всегда винила себя в этом. Когда я узнала, что мы переезжаем, я впервые заговорила после того, что произошло. Я думала, что отец прислушается ко мне, и мы вместе сможем принять общее решение. Но нет, на самом деле он сделал все так, как считал нужным сам. Тем самым сделав мне еще больнее. Снова опускаю взгляд на листок, продолжая читать там, где я остановилась. Замечаю, что цвет чернил сменился, да и почерк стал взрослее и выразительнее: За полтора года вы с отцом ни разу не приехали сюда. Кажется, он хорошенько постарался, когда уезжал отсюда. Я прошу родителей найти твой адрес. Хоть что — то, что намекнет на то, что я смогу увидеть тебя снова. Я достал маму с папой. Они говорят, что не смогут найти адрес, где ты сейчас живешь, потому что так захотел твой отец. Мама сказала, что он местный шериф в Хьюстоне и это все, что они смогли узнать. А после этого она вообще запретила мне произносить твое имя. Они считают, что это может плохо отразиться на нашей семье… Три года… три гребанных года прошло с того момента, как я не видел тебя. Не слышал твоего смеха, твоих шуток… Думаю положить это письмо в наш тайник. Вдруг когда-нибудь ты вернешься, а там будет лежать это послание. Хотя нет, не хочу, чтобы ты его читала, пусть лучше сгниет. Надеюсь на то, что твоя жизнь уже не будет прежней. Что ты обрела душевное равновесие и стала счастливым, по — настоящему счастливым человеком. Эти строки я писал очень долго. Сначала думал, что когда — нибудь я смогу тебе показать их и мы, как раньше посмеемся над моими мыслями. Но потом, когда я вырос, понял, что этого не произойдет. Наверное, только что я понял, что у меня уже нет той надежды, что и прежде. Сейчас я готов отпустить тебя. Трис! Господи, как же мне тяжело! Я никогда не смогу простить своих родителей за то, что они сделали. Если бы ты знала… Слезы текут на бумагу, которую я еле держала в руках. Чернила выцвели, и я не могу прочитать то, что было написано дальше. Я начинаю плакать так сильно, что перед глазами все плывет. Алекс все это время думал обо мне так же, как и я. Конечно, я повзрослела, но ровным счетом ничего не изменилось. Я ненавижу себя за то, что не подумала в первую очередь приехать сюда. Я настолько эгоистична, что думаю только о себе. Ведь Алекс ни в чем не виноват и он имеет право знать, что я снова в городе. Он был моим единственным другом, который всегда был рядом со мной. Я плачу еще несколько минут, пытаясь прийти в себя. Потом кладу листок в бардачок, и глубоко дышу. Наблюдаю за тем, как ветер вихрем закручивает опавшие листья на капоте машины. Собравшись с мыслями, вспотевшей рукой хватаюсь за металлическую ручку. К горлу подкатывает огромный ком. Выхожу из машины. Чувствую, как начинает моросить мелкий, слегка холодный дождик. Сейчас или никогда! — подумала я, когда бросаю взгляд на дом Алекса. Мой пульс бьется намного сильнее, чем хотелось бы. Посмотрев в отражение стекла машины, руками вытираю слезы с лица, приводя себя в порядок. Молю Бога, чтобы они не сменили адрес. Ведь я уже здесь и обратного пути нет. Я пересекаю улицу и, миновав лужайку, подхожу к крыльцу. Когда стою около белой двери, руки дрожат так, что я не могу нажать на кнопку звонка. Мне трудно дышать от одной мысли, что эта дверь может распахнуться. В детстве она всегда казалась мне гигантской. Сейчас я стала намного выше, и она уже не кажется мне огромной. Делаю еще один глоток воздуха и выдыхаю, когда все же решаюсь нажать на звонок. Я опускаю лицо, потому что все еще не могу поверить в то, что я тут. Через несколько секунд слышу скрежет в замке и замираю. Пытаюсь еще раз вдохнуть воздух, но у меня это плохо получается. Легкие будто отказываются работать. Когда дверь резко распахивается передо мной, я вижу женщину. Не сразу, но все же я узнаю ее. Первая мысль, которая приходит мне в голову — это то, что она по — прежнему здесь живет. Это не могло меня не радовать. У нее светлые глаза и прекрасная улыбка. Волосы светло — русые и где — то проскальзывает легкая седина. За эти годы ее лицо покрылось небольшими морщинками. Она стояла передо мной в красивом халате, такая милая, домашняя, все та же изящная женщина. Миссис Хортон бросает взгляд на меня. По ее выражению лица тяжело что — то прочитать. — Здравствуйте. Я могу вам чем — то помочь? — спрашивает она, и я тут же замираю. Что? Она меня не узнала? Еще несколько секунд обдумываю варианты, как поступить. Я все еще могу сказать ей, что ошиблась и уехать отсюда, пока не поздно. Или могу признаться, что я та самая маленькая девочка, которая когда — то жила напротив ее дома. — Миссис… — Боже мой! — вдруг произносит она и прикрывает рот рукой. Она не сводит с меня своего взгляда. — Беатрис? Это ты? Миссис Хортон стояла с окаменевшим лицом. Она в замешательстве, возможно даже в шоке. Что мне сказать? Что ответить? Я сама с трудом могу что — то говорить. Черт, надо было заранее продумать варианты этой встречи. Может, тогда я бы не стояла здесь, вот так наблюдая за растерянностью этой женщины. Не хочу доводить ее до паники, но мое присутствие производит, к сожалению, обратный эффект. Она в замешательстве смотрит на меня, а я не двигаюсь. Кажется, я вообще не могу пошевелиться, будто меня парализовало. Никогда не ощущала подобного и это отвратительное чувство. — Скажи, что я не ошиблась… — произносит она с каким — то отчаянием. На ее лице отчетливо читалось удивление. — Миссис Хортон, это, правда я, — с трудом выговариваю слова и чувствую, что мой голос охрип. Да, это тот момент, о котором я и мечтать не могла. И вот я здесь стою перед этой женщиной и клянусь, я готова расплакаться, броситься ей в объятия и плакать, плакать, пока не кончатся мои слезы. Найти, наконец, утешение и избавиться от страданий, что я испытывала последние годы. Но я не сделаю этого, потому что сильнее, чем кажусь. Поэтому сейчас пытаюсь выдавить улыбку. — Беатрис, глазам своим не верю! — она шире приоткрывает дверь, оглядывая меня с ног до головы. Затем тянется ко мне и уже через секунду заключает в объятия. — Проходи. Ты, наверное, промокла. Не хватало тебе заболеть, — говорит она, отпуская меня. Миссис Хортон впускает меня в дом. Неуверенно, но я все же делаю несколько шагов внутрь. — Я очень рада вас видеть, — выдавила я, сохраняя улыбку на своем лице. — О, моя дорогая, как же я по тебе скучала. — Она снова крепко меня обняла, заставляя врасплох. Не знаю, что и ответить, поэтому обнимаю ее в ответ. Ее теплое прикосновение меня успокаивает, и я не могу поверить, что это на самом деле не так тяжело, как казалось. — Проходи, — сказала она, закрывая за мной дверь. Я снимаю куртку и вешаю ее в прихожей со всеми остальными вещами. Миссис Хортон улыбается, и мы проходим на кухню. Представляю, как тяжело ей это дается. Должно быть, она еще не может прийти в себя. Я хорошо вижу ее растерянность. — Садись за стол. Ты голодна? Нет, не отвечай, я разогрею тебе суп, — взволнованно говорит она. Я сажусь за огромный стол. Здесь все, как и прежде, только теперь сделан свежий ремонт. Кухня была очень большой и плавно переходила в столовую и казалась очень удобной. Ее классический стиль меня, по правде говоря, удивил. Все выглядело богато и красиво. Красочные обои с вишневыми цветами украшали одну из стен этой кухни, все остальные стены были выкрашены в мягко — бежевый цвет. Все место на кухне занимал дорогой кухонный гарнитур шоколадного цвета, который очень красиво сочетался со светлыми оттенками стен и с бежевым кафелем, устеленным на полу. Миссис Хортон накладывает в тарелку суп и кладет передо мной. Положив рядом ложку и несколько кусочков хлеба, она начала наводить чай. Я краснею от такого теплого гостеприимства. В очередной раз убеждаюсь, что идея о том, чтобы не навещать их все же была плохой. Когда принимаюсь за еду, то понимаю, что жутко проголодалась. Еще с утра я просто собиралась пообедать в кафе, а теперь сижу на кухне Хортонов и от этого безумства голова кругом. Она ставит на стол две кружки с чаем и присаживается напротив, пристально на меня глядя. Честно говоря, я даже не знала, с чего начать этот разговор. Надеюсь, она сама что — нибудь спросит у меня. Думаю, у нее сейчас много вопросов, которые она не решается мне задать. Она смотрела на меня, не сводя глаз, а ее взгляд все больше меня смущал. — Миссис Хортон… — произношу я, когда молчание затягивается. — Ты с ума сошла? — говорит она и улыбается. — Называй меня Мэгги, пожалуйста. Ее улыбка такая добрая и искренняя, что мне становится уже более чем комфортно. — Ты… ты все такая же красавица, — сдержанно говорит она, — и совсем взрослая… Когда смотрю на нее, могу поклясться, что замечаю слезы в ее глазах. Ей тяжело сейчас что — то говорить, и я хорошо это вижу. Больше всего мне не хочется, чтобы она плакала из — за меня. Готова провалиться сквозь землю от неловкости. Опускаю свой взгляд, понимая, что не могу не то, что ее, а даже себя успокоить. — Не хочу, чтобы мое присутствие вас расстраивало, — произношу я, перемешивая суп ложкой. Я голодна, но сейчас даже есть не могу. Она взволнованно смеется. — Нет, что ты. Я просто еще не верю, что ты сидишь прямо передо мной. Я понимаю, о чем она говорит, потому что несколько минут назад я стояла перед ее дверью и думала о том же. — Я всегда представляла, какой ты будешь, но не думала что настолько красивой. Неловко поднимаю свой взгляд на нее и вдруг мне впервые захотелось поговорить о маме. Знаю, что она, как некстати, тот человек, с которым мне стоит это обсудить. Они были подругами, хорошими подругами. — Мэгги, я так и не решилась сходить к ней на могилу, — выдавливаю я так тихо, будто в горле что — то застряло. Не знаю, что еще сказать ей. — Понимаю. Я редко там бываю, — виновато признается она. — Не решаюсь навещать ее так часто, как хотелось бы, — она вздыхает, будто боится, что я буду ее осуждать. На самом деле я не собираюсь этого делать. Протягиваю через стол руку и беру ее за ладонь. Возможно, так ей станет немного легче. Это так странно, даже для меня. Я не люблю успокаивать людей, когда им плохо. Может все потому, что чаще всего плохо мне? Но Мэгги очень милая и я просто не могу поступить по — другому. Чувствую, как ее рука подрагивает в моей, и я беспокоюсь за нее. Не думала, что ей будет настолько тяжело меня видеть. Я оглядываюсь и глубоко вдыхаю, все так же держа ее за руку. — Как вы поживаете? — спрашиваю я, пытаясь избавиться от этого неловкого момента. Я не знаю, как себя вести и все, что происходит сейчас, очень странно для меня. — Ох, — вздыхает Мэгги. — За эти годы столько произошло, что и одного разговора не хватит. Она улыбается.