Нет, подумала Джейла, неверное слово. Нельзя назвать это изнасилованием, если его предварительно избили и изрезали. Как и ее. Если накачали возбуждающим препаратом и приставили к горлу нож… Она пыталась сказать ему глазами: просто делай, что говорят, мне все равно. На нее капали его слезы. Удивительно, как она только не захлебнулась. Ей к горлу тоже приставили нож, потому что изнасилования показалось недостаточно. А Элла-Лу вытащила кляп. – Умоляй его, умоляй! Кричи! И Джейла кричала, хотя голос был сиплым и слабым. Кричала и умоляла. А глазами говорила плачущему мальчику: ничего страшного, ты не виноват. Когда-то она была абсолютно уверена, что изнасилование – худшее, что может случиться с женщиной. Высшее надругательство. Теперь понимала, что ошибалась. То, что они заставили сделать Рида (его зовут Рид, повторяла она про себя, она будет звать его Рид), – ничто в сравнении с предыдущими мучениями. И с будущими. С тем, что они непременно сделают… Принято считать, что насильнику важен не секс, а проявление власти над жертвой, ее подчиненное положение. Может, и так, но Дэррилу и Элле-Лу сексуальный компонент был тоже нужен. Они лапали друг друга свободными руками, пока этот мальчик ее насиловал, и в подробностях описывали, как будут трахаться. Так спешили, что оттянули Рида, наскоро связали и смылись – Элла-Лу заявила, что хочет на постели. Забыли вставить кляп. Джейла сообразила это лишь спустя минуту. Поняла, что невнятные звуки, которые у нее вырываются, – на самом деле слова. – Слышишь меня? Рид! Слышишь? Он лежал ничком и плакал. Руки за спиной, ноги связаны скотчем от икры до щиколотки. – Я Джейла. Джейла Кемпбелл. – Простите! Простите! – Ты не виноват. Мне все равно. Возможно, потом будет не все равно и она больше никого никогда к себе не подпустит. Или ее убьют, и тогда действительно… – Послушай! Я Джейла. Можешь говорить? – Простите… – Он наконец повернул голову и посмотрел на нее распухшими подбитыми глазами. – Они заставили… – Знаю. Не важно. Если бы не подчинился, меня, может, уже убили бы. Или нас обоих. Если заставят снова, помни, что мне плевать. Какой сегодня день? Я сбилась. – Кажется, четверг… или среда. Не соображу. Почему они это делают? – Не знаю. Они чокнутые. Можешь двигаться? Надо нож или что-то острое… – Не знаю. Все болит. Кажется, рука сломана… – Он приподнялся. – Кто они? – Дэррил и Элла-Лу. Слова царапали горло, как гвозди сухое дерево. – Запомни имена! Надо бежать. Будут издеваться еще сильнее – их это заводит. – Где мы? – Не знаю. Наверно, в квартире. Нижний этаж – когда открывают дверь, шумят машины. Постарайся открыть дверь или окно. Или найди что-то острое. Я привязана. Он старался. Пыхтел, охал от боли и сдавленно всхлипывал, дюйм за дюймом двигаясь в ее сторону. Ему удалось встать на колени, и Джейла снова увидела серое от натуги лицо и глаза, затуманенные болью и наркотиком. Кожа Рида блестела от пота и крови на местах порезов. Он трясся, как человек во льду. – На том столе нож, попробую скинуть… – Давай, Рид, давай! Он полз на коленях. Джейла видела его руку, белую, словно кость, и сильно распухшую, видела кровь от порезов и содранной кожи на спине. Глубоко в душе у нее шевельнулось сочувствие, но его заглушала отчаянная, горячая надежда. Если получится… Он качнулся, чуть не упал. – Мутит. Надо… – Отдышись. Поздно… Он накренился, не удержал равновесие и рухнул навзничь на сломанную руку. Тоненько вскрикнул и потерял сознание. Глава 15 Когда прибыл Фини, Ева махнула рукой в сторону стола. – Кое-что осталось. – Не откажусь. – Посмотрел на доску. – Когда его схватили? – Около восьми часов назад. Кивнул, навалил на тарелку бекон, поднял крышку на подогреваемом блюде с яичницей. – Решили сразу двоих? – Надеюсь. Иначе Кемпбелл уже мертва. Я только что отправила отчет и хочу переговорить с Мира. Возможно, наращивание интенсивности – каждому по жертве. У Кармайкл с Сантьяго наклевывается что-то в Арканзасе. Самый крупный улов на сегодня – запись с камеры на погрузочном доке. – Даллас! – Пибоди подняла руку, держа в другой рацию. – Кажется, еще кое-что. Открылось кафе, и патрульный робот пересылает запись с камеры. Изображение нечеткое, но, возможно, на нем наш преступник. Ева обернулась к Фини. – Трескается стена, трескается. Шандарахнуть пару раз как следует – и пробьем! – Скиньте запись в лабораторию. Пойду к ребятам. Помощник шерифа, – добавил Фини, кивнув Баннеру, – вы с самого начала взяли верный след! – Теперь уже точно. – Баннер подождал, пока Фини выйдет. – Лейтенант, список сувенирных лавок готов. Ни одна пока не открылась. И кафе, где продают на вынос. Приступаю к ломбардам, но они все тоже закрыты. – Посылайте, что есть, начнем проверку. – Ева посмотрела на часы. – Мира скоро встанет. Она направилась к столу, и тут зазвонил телефон. – Сантьяго… – Нажала «ответить». – Надеюсь, у тебя хорошие новости! – Отрезали сынка от стада, поднажали. Он сто процентов замешан, лейтенант, или что-то знает! Но папаша подоспел раньше, чем успели расколоть. Они сейчас все здесь на стреме. – Скооперируйтесь с полицией, допросите в участке, или что там у них… – В том-то и загвоздка! – Сантьяго скосил темные глаза в сторону и недовольно сощурился. – Шурин Буббы ставит палки в колеса. Он адвокат и приятель тутошних копов – рыбачат вместе. Толку от них не добьешься. Просто засада! Мы эту партию разыграем, но не быстро… – Время – критический фактор. Насчет Буббы уверены? Черт, даже стыдно вслух это имя произносить! – Из его сыночка вина так и брызжет! Зовут, кстати, Джимбо, извините уж. И Бубба потеет, как мышь под метлой. Мать, Мэйзи, печет обалденные яблочные пироги и, кажется, ни при чем. Но Бубба и Джимбо лгут. Что-то знают и лгут. Если бы затащить Джимбо в допросную минут на двадцать, сложился бы, как аккордеон! – Метафора такая? Сантьяго сверкнул улыбкой. – Тренируюсь! – А сказать, какой метафорой я оцениваю вашу работу? Улыбка исчезла.