— Моя мама слишком сильно любит отца, чтобы иметь ребенка от кого-нибудь другого, — и детские фотографии Джессы выглядят точь-в-точь как мои. Мы несем в себе одни гены. У нас глаза моего отца, сужающиеся по краям. И кожа цвета морской раковины от моей матери. — Так что он возвращался, — медленно выговорила я, обдумывая это в голове. — Может, ему пришлось снова уйти для работы или еще чего, но теперь, когда есть Джесса, он собирается вернуться и заботиться о нас. — Я смотрела на Логана почти умоляюще. — Разве не сделал бы ты так же? Если бы у тебя был маленький ребенок, подобный Джессе, не хотел бы ты быть рядом с ней? — Начнем с того, что если бы в моей жизни был кто-то, подобный тебе, я бы никогда тебя не оставил, — сказал он уверенно и твердо. Конечно, это так. Спустя несколько недель его брат Майки запустил мяч для игры в ракетбол в воздух, и Логан прекратил нашу дружбу. Я хранила последний лист в своем шкафчике, пока он не искрошился. Я даже несколько раз оставляла шкафчик открытым, чтобы ему было проще. Но нового листа так и не появилось. Как и моего отца. Когда я проснулась, голова соображала очень вяло, словно мне нужно было каждую мысль пропустить через фильтр перед тем как она будет отмечена. Прошло много времени с тех пор, когда я испытывала это негодование на свою сестру. Может быть, из-за этого моя будущая-я убивает сестру — из-за того, что я затаила некую ревность против Джессы, в которой не признаюсь даже самой себе? Нет. Я не чувствовала ревности или злобы в моем воспоминании. Я чувствовала только… страх. Я села и прижала колени к груди. Джесса лучше, добрее, чем я. Она не спорит с мамой, не забывает об обязанностях по дому. Я никогда не видела, чтобы мамочка хваталась за голову и стонала из-за Джессы. Так что с того, если мамочка больше любит ее? Я бы тоже стала любить ее больше. По крайней мере, с одним разобрались. Мой мозг может манипулировать не только моим воспоминанием о будущем. Я могу «оживить» также и другие воспоминания. Проверяя теорию, я вызвала перед глазами лицо Логана в тот момент, когда он сказал мне, что никогда меня не оставит. Я приблизила изображение, так что единственным, что я могла видеть, был острый край одной из его скул. И да, на его щеке была одинокая, прямая ресница. Я сильно выдохнула. Вот он, мой ответ. Мой мозг может приближать подобно записывающему устройству. Дело не в том, что с моим воспоминанием что-то странное. Дело, безусловно, во мне. Эта способность появилась в тот день, когда я получила свое воспоминание. Может быть, этот процесс как-то связан с этими силами? «Силы» все-таки неподходящее слово. Я ведь не могу видеть будущее или поднять вещи в воздух. В лучшем случае я подделка под цифровую камеру. Можно ли это действительно рассматривать как паранормальную способность? Если да, то она не похожа ни на одну паранормальную способность, о которой я когда-либо слышала. Я поднялась на ноги и прошлась по камере, размахивая вперед и назад руками. Теперь, когда я свыклась с этой идеей, я думаю, что справлюсь. Худшее в обладании паранормальной способностью, — то, что АпИТ будет охотиться за тобой. Но они уже поймали меня. Лучшее? Ну, возможно, я смогу придумать, как использовать ее против них. — Птенчик. Эй, Птенчик. Я остановилась. Кто это? Источник голоса, казалось, должен быть прямо передо мной, но кроме меня в камере никого не было. И никого по ту сторону решетки. У меня, должно быть, слуховые галлюцинации. — Эй, Птенец. Когда ты закончишь с гимнастикой, почему бы тебе не подойти поговорить со мной? Гимнастика? Я поняла, что все еще размахиваю руками. Я торопливо спрятала их себе за спину. — Здесь. В углу. Тут есть незакрепленный кирпич. Я пересекла комнату в том направлении, откуда раздавался голос. Опустившись на колени, я пробежалась руками по стене. Грязь покрыла кончики моих пальцев, когда они коснулись цемента. В самом низу я нащупала пустое место, из которого вытащили кирпич. Я растянулась на полу и прижала лицо к отверстию. Оттуда на меня смотрел глаз. Мой пульс подскочил. Глаз был круглой формы, с длинными черными ресницами, которые торчали под прямым углом. В школе эти ресницы были бы предметом зависти для всех девушек. Она могла завивать их, даже прикреплять крошечные бусины. Но здесь, в заключение, без необходимых инструментов по уходу, ресницы выглядели неухоженными, словно заросший сорняками заброшенный сад. — Как так получилось, что я не заметила эту дыру до этого? — спросила я. — Потому что, Птенчик, — произнес голос, словно я глупая. — До этого я не вынимала кирпич. Я не собиралась слушать, как скулящий нытик зовет мамочку. Но после того как ты вчера накрутила девчонок, я подумала, что ты можешь оказаться способной позабавить меня. Это второй человек, кто принял мои действия за то, чем они не являются. Я не выкрикивала эти вещи из-за того, что являюсь агрессивной или интересной. Я просто была… нетерпеливой. — Почему ты зовешь меня Птенчиком? — спросила я. — Потому что ты словно птенец, собирающийся свалиться с ветки и устремиться к своей смерти. Я так всех новеньких девушек называю. — Кто ты? Глаз моргнул. — Можешь звать меня Салли (прим. пер.: Sully — пачкать, марать, опоганить). — Сэлли (прим. пер.: Sally — существующее женское имя, уменьшительное для имени Сара)? — Нет. Салли. Либо потому что я угрюмая (прим. пер.: Sullen — отшельник, бука, угрюмый, сердитый, надутый), либо потому что я все вокруг пачкаю. Выбери что-нибудь сама. Голос у нее молодой, так что она и сама, должно быть, не так давно была новичком. Но тон у нее тяжелый, взвешенный, с той многогранностью, которую дает только пережитый опыт. — Итак, Салли, когда они позволят мне увидеть мою мать? — Я не хотела видеться с Джессой. Слишком опасно. Но, возможно, я смогу предупредить мамочку. Дать ей знать, что я видела Джессу подопытной в лаборатории в будущем, чтобы она могла предпринять дополнительные меры предосторожности и не дать этому воплотиться. Глаз закатился вверх. — Тебе не дадут увидеться с семьей, Птенчик. Это не заключение, ты знаешь. В Лимбо нет права на свидания. Да? Моя кожа покрылась ссадинами из-за грубого материала комбинезона, и я живу в клетке с ведрами для мочи и экскрементов, в которых многие дни идет процесс разложения. Конечно, это заключение. — О чем ты говоришь? Что такое Лимбо? — Когда я задала вопрос, я поняла, что уже слышала этот термин от Председателя Дрезден. Глаз Салли закрылся, и я увидела линии, испещрившие ее веко, слишком тонкие, чтобы быть венками. У нее, должно быть, там вытатуировано изображение. Я пододвинулась чуть ближе, но моя голова заслонила и так тусклый источник света, так что я отодвинулась обратно. Глаз распахнулся. — Ты в Лимбо, потому что еще не сделала ничего плохого, поэтому они не могут признать тебя виновной в чем-нибудь. Но они также не могут отпустить тебя, потому что ты совершишь преступление. Так что они держат тебя здесь, пока что-нибудь не изменится. — Но что может каким-либо образом измениться? — спросила я. — Я не могу совершить преступление, если они заперли меня. Правильно? Глаз моргнул. — Может быть, Птенчик. А, может, и нет. — Что это значит? Она не ответила. Я ждала целую минуту, но глаз просто продолжал смотреть на меня. Я попробовала задать другой вопрос. — Салли, ты когда-нибудь видела, как они используют здесь иглу? Шприц длиной примерно с мою ладонь, такой, цилиндрической формы? Эмоция, которую я не смогла распознать, промелькнула на ее лице. — Да. Я втянула воздух. — Когда это было? Что тебе об этом известно? Она долго рассматривала меня. Моргнула, еще раз, еще. — Что мне за это будет? Я не настолько Птенчик, чтобы не знать, что информацию задаром не отдают. Была только одна проблема. У меня не так много чего-либо, что может стать предметом сделки. — Хочешь мою бурду? — спросила я. Она фыркнула. — Я тебя умоляю! — Я умею выслушать. Я могу выслушать все, что ты захочешь высказать. — Даже более убого. Я не говорила, что мне нужен друг, Птенец. А если бы и был нужен, им не стала бы ты. — Мне захотелось побиться головой об стену. — Что ты от меня хочешь? — В этом и проблема, не так ли? — она рассмеялась. — У тебя нет ничего, чего бы я хотела, — напевая мелодию, которую я не узнала, она поставила кирпич на место. — Подожди, — сказала я, но было уже слишком поздно. Диалог окончен. Я пробежалась пальцами по стене. Свободный кирпич не выпирал из стены так далеко как остальные. Я нажала на него, но он не сдвинулся с места. Она, скорее всего, подперла его чем-то. Умная девочка эта Салли. Полдюйма делают невозможным для меня ухватить его, давая ей абсолютный контроль над решением начать беседу. Вздохнув, я вернулась к противоположной стене. Я должна разузнать все об этой игле, выяснить, как она попадет в руки к будущей мне, лишь чтобы убедиться, что этого не произойдет со мной в настоящем. Что бы Салли ни знала — это остается вне моей досягаемости. И так будет до тех пор, пока я не выясню, как дать ей то, чего она хочет. Глава 10