Но что раздражало сильнее всего, в интернете, кажется, не было информации о том, как зовут дочь Эмили. Андреа не могла сказать точно, что именно означает это упущение. Было несколько вариантов, почему у этой женщины нет никаких интернет-следов. Она была из первого поколения миллениалов, на семь лет старше Андреа, так что, скорее всего, попросту не обитала в соцсетях. Легко сделать так, чтобы твоего имени не было в Сети, если тебя самого нет в Сети, и тогда обламывается и Фейсбук[9], и Инстаграм, и ТикТок, и Твиттер. Или дочь Эмили могла официально сменить имя, или взять фамилию супруга, или разорвать отношения с бабушкой и дедушкой… Или, что более вероятно, она держалась в тени, потому что ее мать жестоко убили, причем, возможно, это сделал ее отец с манией величия, а ее бабушка была федеральным судьей. А какими бы плохими ни были люди сорок лет назад, сейчас, когда у них появился интернет, они стали настоящими монстрами. Так что Андреа оставалось только предполагать. Дочь Эмили до сих пор живет в Лонгбилл-Бич или уже переехала? Она в разводе? Джаспер сказал, что у нее есть собственный ребенок, дочь-подросток, сущее наказание, но близка ли она со своими дедушкой и бабушкой? Ей рассказали правду о смерти Эмили? Чем она зарабатывает на жизнь? Как выглядит? Ей достались ледяные голубые глаза Ника Харпа, его острые скулы и подбородок с небольшой ямочкой или более круглое лицо матери в форме сердца? Андреа невольно коснулась рукой собственного лица. Ей не достались патрицианские черты Лоры и Джаспера, хотя Джаспер, наверное, был прав, когда говорил, что что-то в Андреа напоминало ему Лору. Глаза Андреа были светло-карими, не голубыми. Ее лицо было узким, но не треугольным, с еле различимой ямочкой на подбородке, которая, как она полагала, досталась ей от отца. Ее нос был генетической загадкой – со вздернутым кончиком, как у Пятачка, нюхающего тюльпан. Она прикрепила фото Эмили назад к первой странице. Еще раз пробежалась по отчетам, хотя читала их уже бессчетное количество раз – в зале аэропорта, в самолете, в такси, в мотеле, в поезде. Смазанные следы пальцев указывали на то, что на завтрак она слопала кучу крекеров с арахисовой пастой. Андреа должна была лучше проявить себя. В ФТЦПО Глинко все будущие агенты проходили школу криминальных расследований: занятия длились десять изнурительных, взрывающих мозг недель. Андреа сидела в одном классе с целым алфавитом будущих представителей федеральных органов – УБН[10], АТО[11], СВД[12], ПТС[13], ЗСС[14], – пока они обучались тонкому искусству расследования. А потом у будущих маршалов было еще десять недель специализированного инструктажа, который шел параллельно с тренировками по достижению физических показателей, которые отличали их службу, – сущий сизифов труд. Инструкторы разрабатывали сложные и детализированные учебные модели дел – сбежавший заключенный, похищение ребенка, серия нарастающих угроз в адрес представителей Верховного суда. Команда Андреа просматривала тонны фальшивых записей с камер видеонаблюдения из офисов, банкоматов и подъездов жилых домов. Они заходили в интернет и находили планы зданий и карты, проверяли данные кредитных карт и открытые источники, чтобы найти членов семей, друзей и знакомых разной степени дальности. Можно было просматривать страницы в соцсетях, отслеживать совпадения в базе автомобильных номеров, прогонять фотографии через программу распознавания лиц, вызывать в суд операторов сотовой связи, читать электронные письма и сообщения. В 1982 году у тебя были только рот и уши. Ты задавал вопросы. Получал ответы. Складывал все вместе и потом пытался прийти к какому-то выводу. Андреа не могла сказать, что шеф полиции проделал блестящую работу, особенно если учесть, что убийце так и не были предъявлены обвинения, но усилия он приложил колоссальные. В деле были замеры и подробные рисунки мусорного бака за «Скитерс Грилл», где нашли тело Эмили. На схематичном изображении человеческой фигуры крестиками были помечены все повреждения на ее теле. Переулок, где нашли следы крови той же группы, что была у Эмили, также измерили и прочесали в поисках улик. Возможное орудие убийства – кусок деревянной доски, оторванный от грузового поддона в переулке, – нашли у главной дороги. На поддоне в переулке нашли клочок черных ниток, но ФБР вернуло его, сочтя слишком обычным для решающей улики предметом. Только на основе многочисленных свидетельских показаний Андреа могла восстановить последний маршрут Эмили, которым она шла, прежде чем ее жизнь оборвалась. Самой душераздирающей деталью, которую Андреа никак не смогла забыть, стало слово, которое в наши дни было бы просто удалено с экрана компьютера, – призрак, потерянный для технологий. Андреа нашла это слово в рукописной транскрипции звонка в 911, которая была сделана, когда работник фастфуда поднял крышку мусорного бака и обнаружил там обнаженное, глубоко беременное тело Эмили Вон, распростертое на рваных пакетах с отбросами. Почерк у оператора был неровный – вероятно, потому, что обычно полиция Лонгбилл-Бич занималась жалобами на буйных туристов и агрессивных чаек. Первое предложение заключало в себе то, что сразу выпалил звонивший. В мусорке за «Скитерс Грилл» найдено тело женщины. Они не знали, что в этот момент Эмили была еще жива. Это открытие сделают специалисты «Скорой помощи». Но вот что поразило Андреа, что вызвало у нее слезы, – в какой-то момент, видимо, когда они поняли, кому принадлежит тело, кто-то зачеркнул слово «женщина» и поменял его. …тело девочки… Девочки с большим потенциалом. Девочки с мечтами и надеждами. Девочки, которую нашли лежащей на боку, крепко обхватившей руками своего нерожденного ребенка. Для Андреа Эмили никогда не будет просто девочкой. Она будет первой девочкой – одной из многих, которых ее отец бросил на своем жестоком пути. Андреа почувствовала, что машина замедляется. Двухчасовая поездка пролетела так быстро, что она и не заметила. Она закрыла файл Эмили и сунула обратно в рюкзак. По всей видимости, они ехали по главной улице Лонгбилл-Бич. Она увидела десятки разморенных солнцем туристов, толпящихся у палаток с фастфудом или прогуливающихся по широкой белой набережной вдоль Атлантического океана, которая, судя по всему, могла простираться на шестьсот миль к югу до набережной в Белль-Айл. С досадой она подумала о матери… Куда бы ты ни шла, ты будешь там. – Высадите меня… – Андреа вздрогнула, потому что водитель выбрал именно этот момент, чтобы включить радио. – У библиотеки! Высадите меня у библиотеки! Он закивал в такт орущей музыке, сделав резкий поворот направо, от моря. Песню он явно выбрал специально для Андреа – «Fuk da Police» N.W.A. Андреа позволила себе закатить глаза, когда машина сделала очередной внезапный поворот и она впечаталась плечом в дверь. Главная библиотека Лонгбилл-Бич располагалась на заднем дворе старшей школы. Библиотека выглядела новее, но не намного. В отличие от здания школы из красного кирпича библиотека была отделана рельефной штукатуркой, выкрашенной в нежно-розовый цвет. Венецианские окна летом наверняка превращали здание в печь. Водитель не удосужился выключить музыку, когда они подъехали ко входу в библиотеку. Жилистый пожилой мужчина в полинявшей гавайской рубашке, джинсах и ковбойских сапогах стоял у ящика для обмена книгами. Он начал хлопать в ладоши под музыку, которая дошла до припева как раз в тот момент, когда Андреа открыла дверь машины. – Фак зе полис, фак-фак… – громко подпевал мужчина, приплясывая в сторону машины. – Фак зе полис! До Глинко Андреа распределяла людей только по двум категориям – старше или младше нее. Теперь она могла предположить, что этому мужчине за пятьдесят, он около шести футов ростом и весом примерно сто семьдесят пять фунтов. Обе его мускулистые руки были покрыты татуировками в стиле милитари. Лысая голова сияла в закатном солнце. Его черная с проседью вандейковская бородка была близка к криминальной длине в полдюйма ниже подбородка. – Фак зе полис. – Он развернулся на месте, его рубашка задралась. – Фак-фак. Андреа застыла при виде девятимиллиметрового «глока» у него на поясе. Рядом с ним сияла «серебряная звезда». Она догадалась, что смотрит на своего нового напарника. Затем поняла, что он, скорее всего, работает в спецотряде по розыску и поимке, потому что у тех, кому поручалось ловить худших из худших, почти не было дресс-кода и правил. Она протянула руку. – Я… – Андреа Оливер, прямиком из Глинко, – он продемонстрировал впечатляющий южный акцент, пожимая ей руку. – Я уполномоченный Байбл. Рад, что ты наконец добралась. Сумка есть? Она не знала, что еще делать, кроме как показать ему свою дорожную сумку, в которой лежала одежда ровно на неделю. Скоро ей придется объяснять матери, почему ее вещи надо посылать в Балтимор, а не в Портленд. – Отлично. – Байбл показал два больших пальца водителю. – Мне нравится, что ты сообщаешь всем своей музыкой, сынок. Солидарность так и прет. Если у водителя и был ответ, Байбл не стал дожидаться. Он кивнул Андреа, чтобы та шла за ним дальше по тротуару. – Давай-ка прогуляемся, разведаем немного, познакомимся и составим план. Я здесь всего на два часа, так что большой форы у меня нет. Кстати, я Леонард, но все зовут меня Кэтфиш. – Кэтфиш Байбл? – Впервые за два года Андреа пожалела, что рядом нет ее матери. Он будто сошел со страниц романа Фланнери О’Коннор[15]. – Прозвище есть? – он посмотрел на нее, но Андреа только покачала головой. – У всех есть прозвища. Ты наверняка просто скрываешь его. Осторожно. Мальчик на велосипеде чуть не врезался в Андреа. – Взгляни-ка, – Байбл несколько раз повернул голову, чтобы тонкие шрамы по обеим сторонам его щек попали на свет, – подрался с сомом[16]. Андреа задалась вопросом, был ли у этой рыбки выкидной ножик. – В общем, – Байбл шел так же быстро, как и говорил, – слышал, твоей рейс задержали. Наверное, просто ад – прыгать в самолет сразу после рвотного забега. Он имел в виду Маршальскую милю – последнее испытание перед выпуском. А еще он имел в виду, что знает о весьма необычных условиях срочного назначения Андреа. – Я в порядке, – сказала она ему. – Готова к бою. – Это отлично. Я тоже в порядке. В полном порядке. Всегда готов. Мы станем великолепной командой, Оливер. Нутром это чую. Андреа крепче вцепилась в свою сумку и перекинула рюкзак на другое плечо, пытаясь поспеть за широким шагом Байбла. Чем ближе они подходили к главной улице, тем сложнее было идти. Обе стороны Бич-драйв были забиты туристами разных размеров и возрастов, которые смотрели в карты, останавливались, чтобы написать сообщение, и глазели на солнце. Она чувствовала себя ужасно приметной в своей одежде. На ней было черное поло с огромными желтыми буквами СМ США на спине и еще одной нашивкой на нагрудном кармане. Для нее на складе был только мужской размер S, но рукава все равно свисали ниже локтей, а воротник был такой жесткий, что царапал ей подбородок. Она распорола швы внизу брюк, но они все равно были ей примерно на полдюйма коротки, а в талии – на полтора дюйма велики. У женских брюк всегда крошечные карманы и нет петель для ремня, так что ей пришлось купить брюки для мальчиков в детском отделе и плотный тканый ремень, чтобы пристегнуть к нему пистолет, наручники, жезл и «серебряную звезду». Впервые в жизни у нее появились бедра. Но не в хорошем смысле. Байбл, кажется, заметил ее дискомфорт. – У тебя есть с собой джинсы? – Да. – У нее была ровно одна пара. – Мне нравится носить джинсы. – Он нажал кнопку светофора. Голова Байбла торчала над толпой, как у суриката. – Комфортно, стильно и не стесняет движений. Андреа разглядывала уличные знаки, пока Байбл рассуждал, что лучше – джинсы свободного кроя или обтягивающие. Она узнала перекресток из показаний одного свидетеля… Примерно в 18:00 17 апреля 1982 года я, Мелоди Луиз Брикел, была свидетельницей того, как Эмили Вон переходит улицу на перекрестке Бич-драйв и Роял Коув Уэй. Похоже, она шла от школьного спортзала. На ней было бирюзовое атласное платье без бретелек с фатином и клатч такого же цвета, но она была без колготок и без обуви. Она выглядела встревоженной. Я не стала подходить к ней, потому что мама сказала мне держаться подальше от Эмили и всей ее компании. Больше я ее не видела. Я не знаю, кто отец ее ребенка. Перед лицом закона клянусь, что мои показания содержат только правду. Байбл спросил: – Кого ты встретила в штабе? Андреа пришлось разогнать туман в голове. – Все были на конференции. Там была женщина, которая занимается конфискацией имущества, и она… – Лита Фрейзер, – подтвердил он. – Хорошая девчонка. Работает примерно столько же, сколько и я. Но, слушай, одна важная вещь – Майк сказал мне присматривать за тобой. Ее сердце упало. – Майк не… – Так-так-так, стой, – сказал он. – Касси, моя жена, говорит, что рыцарство молодежи уже ни к чему, но я прямо тебе скажу, что никогда не верил слухам. И я говорю это не только потому, что вы обручены. Андреа почувствовала, что у нее сейчас отвиснет челюсть. – Рад, что мы сразу во всем разобрались. – Загорелся зеленый свет. Байбл начал переходить дорогу, прибившись к загорелым тинейджерам. Он оглянулся через плечо и спросил Андреа: – Уже нашла себе место в Би-море?[17] – Нет… Я… – Она перешла на бег, чтобы нагнать его. – Мы не… Майк и я… – Не мое дело. Мы больше не будем об этом говорить, – он «застегнул» себе рот пальцем. – Слушай, а вообще что ты знаешь про судью? – Я… – Андреа казалось, что она падает в черную дыру. – Не боись, я понимаю, что значит быть новеньким, свеженьким маршем, с пылу с жару – тебе только что сунули в руки удостоверение, и ты даже не знаешь, что к чему, но я здесь, чтобы натаскать тебя. Мой бывший напарник сейчас сидит на пляже, попивает «Май-Тай» и считает ламантинов. Ты и я, мы теперь команда, как семья, но только семья по работе, потому что у тебя есть собственная семья, я это понимаю. Андреа шагнула на тротуар. Сделала глубокий вдох. Когда она впервые встретила Майка, он выпустил в нее похожую автоматную очередь банальностей. Он пытался сбить ее с толку, заставить ее сказать что-то, чего ей не стоило говорить, и это срабатывало столько раз, что она чувствовала себя идиоткой. С тех пор она два года работала над тем, чтобы больше не быть такой женщиной.