– Полицию, – поправил его Ванжур. – Одинаково, ничего у них не изменилось, как были глупыми двадцать лет назад, такими сейчас и остались, вот я тебе говорю. Такими глупыми делами занимались здесь, я удивлялся, а по делу ничего не сделали. Вот сейчас дома сядем, и поймешь сам, я бурят, я врать не буду, – гордо закончил он. Вдалеке показался родной дом, он был из сруба и стоял один величественно и грустно. В километре от него виднелись маленькие, быстро возводимые домики ученых, эдакая деревенька из пяти вагончиков. – Кто жертва, – спросил Ванжур, что-то обдумывая, – эти? Он головой показал в сторону быстровозводимой деревни ученых. – Нет, – ответил Алтан и хотел еще что-то сказать, но увидел, что у их дома стоит машина главного шамана острова Балта. – А этот что здесь делат, вот как его бесстыжие ноги еще дорогу не забыли к нашему дому? – задал он риторический вопрос и возмущенно всплеснул руками. – Спокойнее, – остановил его порыв Ванжур и вышел из остановившейся машины. На крыльце его дома сидел главный шаман острова. – Приветствую тебя, Ванжур, холодный нынче май, – сказал он невесело. – Здравствуй, Балта, да, Баргузин дует больше обычного, – ответил тот шаману и сел рядом на крыльцо. – Зачем пришел? – Хотел предупредить тебя, чтоб не лез. Глупости болтают про сокровища и жертвоприношения, полиция говорит, что это сумасшедший, маньяк у нас. С ним они разберутся, а духов успокою я. Ты уже никто, не шаман, не главный на Ольхоне, поэтому не высовывайся. На этих словах из машины вышел проснувшийся мальчишка. – Кто это? – настороженно спросил Балта у Ванжура, прервав свой монолог. – Правнук, – просто ответил тот. – Он не бурят, он русский, он не может быть шаманом, – вдруг закричал мужчина испуганно. – Он даже не русский, он швед, – грустно ответил ему Ванжур, – и успокойся ты уже. Некрасиво главному шаману так дорожить своим местом и трястись за него. Боишься, деньги уйдут? Что думаешь, я ушел, оставил тебе почетное звание и не знаю ничего? Не знаю, как ты развел взвод ряженых, которые называют себя шаманами и из туристов деньги выманивают. Да лучше бы я не знал, так больно мне смотреть, что происходит на острове. Но ладно я, ты забыл, что духи видят всё, и то, что ты творишь, и на что глаза свои закрываешь, и в душе, о чем гадком мечтаешь. – Ты в эти убийства не лезь, не жертва они, просто сумасшедший чудит, сказок наслушался и чудит, – сказал зло Балта, пропустив оскорбления в свою сторону мимо ушей, – а ряженые или нет, не тебе теперь решать. Вон правнуком лучше занимайся, сразу видно, болезненный он у тебя. На этих словах главный шаман острова развернулся и, не прощаясь, пошел к своей машине. – Вот говно человек, – вскинув руки, Алтан просто констатировал это как факт и присел рядом с Ванжуром, – вот напакостил и еще ходит сюда, ходит. – Ладно, не злись, мне тогда самому надо было уходить, не ждать, пока это сделает Балта, он прав, нет у меня продолжения, – вздохнув, сказал тот. Из-за угла, услышав голос хозяина, прибежал пес Бурхан и стал ластиться, – он прав, я бывший шаман, теперь я гид. Мальчик не решался подойти, увидев большую собаку, он остался стоять у машины и с испугом поглядывал на нее. – Ты не бывший, – вновь всплеснул руками друг и помощник, – такой как ты не может быть бывшим, ты избранный. Это Балта решил, что ты бывший, говно человек, говорю же. Ничего не боится – ни людей, ни духов, так еще и не стыдно ему тебе в глаза смотреть, тьфу, – по-настоящему плюнул вслед уезжающей машине Алтан. – Кормить будешь или поплюешься еще немного? – улыбаясь, сказал Ванжур, он соскучился по этому такому эмоциональному и такому родному буряту, ставшему отшельнику Ванжуру не просто помощником, а почти сыном. Алтан дружил с его сыном Николаем и, когда тот погиб, стал для шамана родным человеком. – Точно говно человек, так с ним расстроился, совсем из головы повылетало, что хотел, – снова быстро заговорил Алтан и хитро заулыбался, сменив свое настроение с гневного на счастливое. – У меня там и бууза из баранины, и шулэн наваристый, и сулудой, все пальцы оближешь и добавки попросишь. Эй, хороший человек, – улыбчивый мужчина первый раз обратился к мальчонке, который растерянно смотрел по сторонам и не знал, куда идти, не только сейчас, но и, возможно, в принципе по жизни. – Собаку не бойся, добрая до дури, пошли обедать, быстрее давай, остывает все, а потом еще и чай пить будем с боова, – и добавил так сокровенно, словно сам сейчас только об этом и мечтал, – со сгущенкой. Мальчишка продолжал смотреть непонимающе. – Ты не знаешь, что такое сгущенка, – понял Алтан, и мальчик утвердительно махнул головой. – Слышишь, Ванжур, он не знает, что такое сгущенка, – крикнул он шаману. – Он жил в Швеции, там нет сгущенки, – попытался успокоить его возмущение тот. – Как нет сгущенки, совсем плохо живут, слышишь, паря, ты сейчас попробуешь сгущенку и всё, забудешь, как тебя зовут. Будешь говорить: Алтан, миленький, дай еще сгущенки. Он схватил мальчика за руку и повел в дом, причитая по пути, как может не быть сгущенки, и продолжая рекламировать свое кулинарное искусство. Ванжур же остался сидеть на крыльце, словно не мог надышаться родным воздухом Байкала. Ему очень не нравилось то, что происходило на его острове. Хоть Ванжур и перестал быть главным шаманом семь лет назад, но по-прежнему у него болело сердце за остров Ольхон, за людей и родной Байкал. Надежды на Балта не было никакой, человек он шебутной и алчный, а как шаман и того слабенький. Не справится. – Ванжур, – послышался крик из дома, – иди есть, а то этот паря тебе ничего не оставит. – Его зовут Айк, – тихо ответил он Алтану и заплакал, первый раз со смерти своей внучки старый мужчина разрыдался в голос. Глава 2 Вика смотрела на бабочку и впервые не могла сосредоточиться на ее красоте. Как так, ведь она так давно мечтала ее найти, проводила исследования и ставила предположения о возможном ее нахождении. «Червонец фиолетовый», редчайшая бабочка, занесенная в Красную книгу Москвы под первой категорией – вид, находящийся под угрозой исчезновения, а Вика никак не радуется, вот ни капельки. Нет обычного трепета, нет восторга, и Вика знала этому причину. Мечта всей ее жизни обрушилась, упав с неба на землю, и разбилась на сотни цветных кусочков, словно крылья бабочек рассыпали по земле. Сегодня пришел отказ в приеме на работу из научно-исследовательского института РАН. Планы Вики изучать членистокрылых и сохранять редкие популяции провалились, и ей остается только прозябать на Юнатке, в окружении детей, которые не то, чтобы не любили природу, а просто отбывали там время, как заключенные в тюрьме. Мало того что самой было тошно и стыдно за то, что не смогла пройти отбор, оставшись вечной претенденткой на должность младшего научного сотрудника института Экологии, так еще и предстоит рассказать о неудаче маме. Это было, наверное, самое страшное в этой ситуации. Мама воспитывала Вику одна и поэтому боялась упустить, как она говорила подругам, дитя со сложными генами. Оттого бедной родительнице приходилось держать дочь в ежовых рукавицах. В Викиной жизни мама решала всё, вплоть до того, что ей, непутевой, сегодня надеть. Дочка же постоянно не оправдывала ожиданий матери и то и дело разочаровывала свою родительницу. Третье по счету непопадание в штат института, скорее всего, разобьет матери сердце, и она, лежа на диване и глотая литрами валокордин, будет причитать и сетовать, за что ей всё это. Затем, заламывая руки, прославлять генетику как науку, потому как гены – это страшная сила и их не обмануть. После таких спектаклей матери Вика втройне падала духом и еще долго мучилась угрызениями совести. Но говорить всё же придется, одно хорошо, мама сегодня на дежурстве и необходимость оправдываться будет только завтра утром. Все это промелькнуло в голове, и на красавицу бабочку не захотелось смотреть вовсе. Ее яркая окраска сейчас раздражала, а не вдохновляла. Поэтому щелкнув еще раз телефоном, для коллекции, Вика встала и пошла домой. Ей захотелось взять в руки интересную книгу, налить большую кружку чаю и, обложившись пирожными, уйти в другой мир, выдуманный, но при наличии у Виктории прекрасного воображения почти реальный. Сегодня будет романтический детектив, его девушка купила недавно на книжной ярмарке, и тот тихо поджидал своего часа. Любимый автор закружит Вику, погрузив в пучину преступления, а после наградит хеппи-эндом и парочкой неплохих стихотворений о жизни. Закрыв последнюю страницу, Вика, как всегда, позавидует главной героине, которая столько всего пережила и натерпелась. Вот в ее пресной жизни не было приключений вовсе. За свою недолгую жизнь Вика ни разу не попала ни в одну неприятность, потому что послушно исполняла все мамины наставления. Подруги как подвид в ее жизни отсутствовали, потому как ни одну кандидатуру, так и не одобрила мама. От этого вакуума просто-напросто некому было сбить ее с истинного пути, и Виктория упорно по нему шла, продолжая оставаться послушной скучной девочкой. Иногда в институте она с завистью подслушивала интересные истории одногруппниц о их победах и поражениях, но тут же, словно спохватившись, благодарила мысленно маму, что, запретив ходить по дискотекам, она ее от всего уберегала. Хотя в последнее время Вике казалось, что уберегла она ее в большей степени от жизни, чем от неприятностей. Майское солнце по-летнему ласково гладило парки Москвы. Вика жила в этом районе с детства, и потому встретить здесь знакомого не было большой неожиданностью. Но столкнуться с красавицей одноклассницей в самом худшем из имеющихся настроений – это была катастрофа. Та даже не обратила внимания на девушку, прошагала мимо на своих длинных ногах, увлеченно разговаривая по телефону. Девица и в школе была ничего, а сейчас же, в двадцать пять, стала просто красавицей с шелковистыми и длинными, как грива, волосами и точеной фигурой. На ее фоне Вика почувствовала себя совсем пропащей. Низкого роста, с короткими вьющимися волосами, трудно поддающимися даже расческе, она смотрелась с одноклассницей рядом как гусеница рядом с бабочкой, одно отличие, у гусеницы есть шанс стать бабочкой, а вот у Вики его нет. Да еще и эти вечные перчатки на руках, а впереди лето. Вика ненавидела лето за то, что в перчатках жарко и нелепо, за то, что если не перчатки, то руки необходимо всегда держать в карманах, а это странно и отвратительно, но Вика с детства знала, что ей по-другому нельзя. Судьба у нее такая, всегда в перчатках, всегда с карманами, всегда одна. Она даже не мечтала о женском счастье, но втайне, в глубине души надеялась, что когда-нибудь сможет родить маленькую девочку, чтоб не чувствовать себя одинокой. Когда Виктория однажды поделилась этой мечтой с мамой, та категорически запретила ей даже думать об этом: «С твоими дурными генами родится очередной урод, ты должна пожалеть маленькое дитя. Ты должна пожалеть меня, в конце концов, я не вынесу еще одну такую же, как ты». В душе сейчас смешалось все, и неудача в работе, и горькие мамины высказывания, и одноклассница, которая вызвала волну зависти, того чувства, которое так ненавидела в себе Виктория. На душе стало настолько плохо, что это почувствовалось даже физически. Чтоб хоть как-то скрасить дорогу домой, Вика надела наушники и под веселую музыку уверенно зашагала по дорожке красивого московского парка. На тропинке в глубине лесного массива ей попалась коляска, а вокруг не было ни души. В голубом детском транспортном средстве лежал бутуз и улыбался этому миру. «Это не мое дело», – трусливо подумала Вика и зашагала дальше. Но ужасное душевное состояние впервые не дало ей пройти равнодушно мимо. Да и огромные глаза ребенка укором стояли в голове. «Что я за тварь-то такая, маленькое дитя одно в парке, а я малодушничаю, пекусь о себе любимой, чтоб лишний раз проблем не заиметь. Вот именно от этого мне и не везет, потому как я эгоистка», – подвела она итог своим неприятностям. Отчитав себя хорошенько, Вика вернулась к коляске и еще раз оглянулась вокруг. Никого не наблюдалось в обозримом периметре, все дорожки были пусты. Рука сама потянулась к телефону, чтоб позвонить маме и спросить, как поступить, но, возможно, первый раз в жизни Вика себя остановила. «Пора научиться принимать решения самостоятельно, – сказала она сама себе, – а не бегать от ответственности. Ты взрослая, тебе уже двадцать пять, – пристыдила себя девушка, – а ведешь, как будто тебе четырнадцать». Посмотрев еще раз по сторонам и пару раз громко крикнув «чей ребенок?», Вика, не получив никакого ответа, двинулась в сторону полицейского участка, который располагался здесь, недалеко у входа в парк. И вдруг солнце засветило ярче, показалось, что всё возможно и она не такой уж серый и пропащий человек. Вдруг поверилось, что Вика Мордашкина способна на решение, она личность, которая может всё, вот хотя бы спасти маленького брошенного ребенка. Когда же до заветной двери полицейского участка оставалось всего-навсего три шага и девушка уже рисовала в голове, как ее будут хвалить, возможно, даже наградят, а мама, может, впервые будет ею гордиться, неведомое существо накинулось на Вику сзади и, повалив, со всего маха ударило головой о сырой от московских поливалок асфальт. Мир, которому еще пять минут назад Вика давала второй шанс, провалился и потух, вновь не оправдав ее надежд. Глава 3 – В 1941 году, когда фашисты подошли к Москве уже очень близко и опасность авианалетов стала ежедневной, встала проблема: было необходимо как-то защитить Кремль и Красную площадь от бомбардировок, ведь понятно, что бомбить будут в первую очередь по Кремлю. И вот тогда нашим военным пришла гениальная идея, что лучшим выходом будет маскировка. Для этих целей по соседству с Кремлем возводилось множество макетов, имитирующих жилые постройки. На Красной площади были проложены искусственные улицы, а на фасадах Кремля изображались дома с окнами и дверями. В результате идея сработала на сто процентов. Лучшие летчики немецкой авиации так и не смогли определить местоположение Кремля. Наши военные спутали все расчеты и картографические схемы фашистов. – Очень занимательно, – сказала Зина, прервав познавательную историю мужчины, похожего на бухгалтера, и похлопала в ладоши. От ее хлопков Мотя и незнакомая Зине девушка, что слушали его с открытыми ртами, словно очнулись от наваждения и повернулись в ее сторону. Час назад после криков Моти, которые разнеслись, как гром среди ясного неба, из телефона Алексея, коллеги полным составом рванули туда, где, по словам Матильды, у нее украли ребенка, но в парке никого не застали. Телефон Моти упорно делал вид, что не работает, поэтому Зина решила обратиться в ближайший полицейский участок для того, чтоб посмотреть камеры наружного наблюдения, и не ошиблась. Только они зашли в старое, пахнущее мужским потом помещение, то сразу поняли, что попали по адресу. Весь персонал полицейского участка пытался безуспешно успокоить орущего Александра Алексеевича. – Это мой ребенок, – сказал, сорвавшись на крик, Алексей и ринулся к орущему мальчонке. Его в этот момент держал на руках усатый полицейский, и со стороны казалось, они совсем не понравились друг другу. – Докажите, – возразил тот и попытался спрятать мальчика, но Александр Алексеевич, несмотря на юный возраст, дураком не был, оттого, увидев родное лицо, замолчал и, улыбаясь, протянул к отцу свои маленькие ручонки. И вот сейчас Зина наблюдала милую картину: Мотя с незнакомой Зине девушкой слушали занимательную историю мужчины лет пятидесяти. На голове Матильды был взрыв на макаронной фабрике, рукав кофты болтался, а лицо незнакомой девушки украшал красочный синяк под глазом. – Зина, – всплеснула руками Матильда и попыталась обнять подругу через прутья, но у нее это не получилось, и она просто раздвинула руки в знак объятия, – Александр у полицейских, эти дуболомы не верят, что Сашка мой сын. – Не переживай, ребенок уже признал отца, скоро, возможно, признает и мать, и тогда у полицейских наконец исчезнут последние вопросы. Но чтобы воссоединение семьи произошло, советую привести себя в порядок, а то такое чувство, что тебя собаки драли. – Нет, – засмеялась Мотя, – это я Вику била, а она так, отбивалась совсем немного, она рыба по гороскопу, мухи не обидит – добродушно сказала Матильда, показывая в сторону мелкой девицы, та, в потрепанном в драке наряде сейчас была похожа на бомжа. – За что, могу полюбопытствовать, ты так бедную девушку? Ответ «за дело» не принимается, – спросила она, но вместо Моти, которая отвлекалась от разговора, заглядывая через плечо Зины и стараясь увидеть собственное дитя, ответила сама виновница вопроса: – Действительно за дело, я ребенка похитила, – очень спокойно сказала девушка, поправив свою вздыбленную прическу, – но поверьте, я не знала, что похищаю. Понимаете, – решила обстоятельно рассказать историю странного знакомства девушка, – я была в наушниках, смотрю, коляска с ребенком и никого. Я покричала, эй, есть кто, чей ребенок, но мне никто не ответил, вот я и решила отвезти коляску с малышом в полицию. Но на самом деле я просто в наушниках не услышала, как мне кричала с дерева Матильда, что это ее ребенок. Так что я сама во всем виновата. – А что у нас горе-мамаша делала на дереве? – спросила Зина, наблюдая, как Алексей с Сашкой подошли к решетке и стараются обнять свою жену и маму и как плачет Матильда, в очередной раз, на памяти Зинаиды миллионный, прося прощения. Только если раньше это были извинения и раскаянья лишь перед мужем, то сейчас к этому процессу присоединился и Александр. – Так она котенка спасала, он залез и плакал там на ветке, вот Мотя и полезла, – девушка тоже любовалась воссоединением семьи, возможно, даже с большим трепетом, чем Зина, – а тут я с порывом спасти брошенного ребенка. Нет, я не в претензии, я бы тоже так поступила на ее месте, – здраво рассудила девушка, явно сейчас представляя себя на месте Моти. – Меня больше злят полицейские, которые не разобрались и нас обеих сюда посадили. Матильда так переживала, хорошо еще Тихомир Федорович развлекал нас занимательными историями, – девушка указала в сторону мужчины, и тот встал и очень интеллигентно наклонил голову в знак приветствия, – хоть немного отвлек нашу Мотю, а то не знаю, у нее, наверное, удар бы случился. Зина отметила, что для девушки Матильда уже наша, и в который раз поразилась, какой все-таки стопроцентный эмпат ее подруга. – У меня в рюкзаке, конечно, есть валокордин, но рюкзак-то забрали, – продолжала рассуждать по-деловому девушка. Она была молодой, но разговаривала как старушка, и это несоответствие сильно бросалось в глаза. – У меня дежавю, – вдруг сказала Зина, вспомнив, как год назад именно с вызволения из КПЗ Матильды началось их дело. Тогда Мотя, сама того не желая, нашла им нового члена группы – вора, которого настойчиво требовала заумная программа, придуманная дедом. – Девушка, а вы случайно не историк, не зоолог или на худой конец эзотерик? – вдруг обратилась Зина к девушке. – Я зоолог, – удивленно ответила та, – но как вы догадались? – Не спрашивайте, – отмахнулась Зина – но если вы и вправду зоолог, то я могу предложить вам неплохую приработку, это займет неделю вашей жизни и подарит очень хороший гонорар. – Я не нуждаюсь в приработке, – обиженно сказала девушка, поправляя свою потрепанную, скорее всего, еще до Мотиного вмешательства одежду.