Доктор Ремсон, пожалуй, был довольно любезен — ну еще бы, за триста долларов в час-то. И он не спешил отделаться ни от Ноа, ни от Джейни. Но в итоге оказался не лучше прочих. Сказать ему было нечего. Посоветовал ждать. Однако ждать как раз и нет никакой возможности. Джейни так ему и объяснила, а он посоветовал другого психиатра на случай, если она хочет полечиться сама… видимо, другие идеи его не посетили — только потратить лишние деньги на лишнюю терапию. — Мы уже три месяца ходим, — сказала она. — И вам больше нечего сказать? У него каждую ночь кошмары, а днем он рыдает. И его не затащишь в ванну. Доктор Майк Ремсон постукивал черными кожаными кроссовками по персидскому ковру и лихо задирал на лысеющее темя толстенные очки. Что бы там ни говорил журнал «Нью-Йорк», этот врач никак не походил на крупнейшего детского психиатра в городе. Сидел в кожаном кресле, сложив пальцы домиком, воздев мохнатые брови-гусеницы над настороженными глазами с тяжелыми веками. Джейни сеанс за сеансом отвечала на его вопросы, но не исключено, что он по сей день так и раздумывает, не в ней ли кроется корень всех бед. — Ноа начинает мне доверять, — осторожно сказал он. — Больше говорит о своих фантазиях. — О другой матери? — Руки у Джейни судорожно сжимались и разжимались. Она сложила их на коленях. — В том числе, но не только. — Но почему он воображает другую мать? — Зачастую подобные фантазии вызваны событиями дома. — Это я уже слышала, и мы это уже обсуждали. Нет никаких событий. — Никакого сильного стресса? Она хрипло усмехнулась. Стресс у нас, доктор, только из-за вас. — До этой истории — ничего. Проблема в том, что Джейни тратила сбережения. Уже сняла деньги с пенсионного счета и израсходовала небольшое материно наследство, отложенное Ноа на колледж. (Текущая задача — успешно отправить Ноа хотя бы в детский сад.) Только в этом месяце пришлось отменить четыре встречи с потенциальными клиентами, потому что не потащишь ведь ребенка на совещания и на объекты, да с этими хождениями по врачам с клиентами и встречаться-то некогда. На горизонте никакой работы, без работы нечем оплачивать счета, а ответов все нет. Джейни водила Ноа и к другим врачам — неврологам, психологам, нейропсихологам. И Ноа, и Джейни всё это ненавидели — эти долгие поездки на метро, это бесконечное ожидание в людных приемных, где Ноа безразлично листал «Слон Хортон высиживает яйцо»[11], а Джейни занималась тем же самым с номером «Тайм» годичной давности. Врачи беседовали с Ноа, обследовали его мозг, заново обследовали его легкие (да, у него астма; да, легкая форма), затем отсылали его в соседний кабинет и беседовали с Джейни, и она уходила с облегчением пополам с раздражением, поскольку выяснялось, что врачи ничего не нашли и сказать ничего не могут — могут разве что пообещать дальнейшие обследования. И все это время она ждала приема у доктора Ремсона, лучше которого якобы никого нет. — Мы уже ходили к трем специалистам, двум психологам и теперь пришли к вам. Никто ничего не может объяснить. Не обещают даже намека на диагноз. — Ребенку четыре года. Для точного психиатрического диагноза рановато. — Доктор, я сына даже помыть не могу. — В последний раз попыталась неделю назад — Ноа довел себя до истерики, которая закончилась астматическим приступом. Первый приступ за полтора года. Поднеся к его лицу небулайзер, в котором детские хрипы звучали грозными вестниками материнского провала, Джейни дала себе слово: я перестану ждать, когда ему полегчает. Я буду изо всех сил помогать ему прямо сейчас. — Можно попробовать поведенческую терапию… — Уже пробовали. Не помогло. Ничего не помогает. Доктор, умоляю. У вас гигантский опыт. Вы никогда не сталкивались с похожими случаями? — Ну… — Доктор Ремсон откинулся в кресле поудобнее, сложил руки поверх обширных вельветовых колен. — Пожалуй, с одним. — Был похожий случай? Джейни затаила дыхание. Смотреть врачу в лицо она боялась и сверлила глазами носок его ботинка. Доктор Ремсон проследил за ее взглядом, наморщил лоб, и вдвоем они посмотрели, как его черная ступня постукивает по темно-малиновым квадратам персидского ковра. — Много лет назад я был ординатором в Белльвью. Ребенок часто рассказывал о травмах, которые пережил во время войны. Рисовал страшные картинки. Штыковые удары. Изнасилование. Джейни содрогнулась. Эти картинки так и встали перед глазами — кровь красным карандашом, у человечков руки-ноги, как спички, и широко распахнутые рты. — Жил в маленьком городке в Нью-Джерси — по всему судя, в любящей полноценной семье. Клялись и божились, что он в жизни не видал того, что рисовал. Весьма удивительно. Всего пять лет мальчику. Аналогичный случай. Фрагменты головоломки по имени Ноа наконец складывались. Джейни окатили облегчение и ледяное предчувствие. — И какой у него был диагноз? Психиатр скривился: — Он был чуть старше Ноа. И все равно слишком мал для постановки диагноза. — Какой диагноз? — Ранняя детская шизофрения. — Ремсон потуже натянул свитер на пузо, будто от одних этих слов в кабинете похолодало. — Конечно, у таких маленьких детей встречается редко. — Шизофрения? — Слово зависло в вышине, в охлажденном воздухе, блистая, как зазубренная сосулька, а затем на Джейни обрушилось понимание. — Вы считаете, у Ноа шизофрения. — Я же говорю, он слишком мал для постановки точного диагноза. Но мы должны иметь в виду такую версию. Сбрасывать ее со счетов мы не можем. — Из-под тяжелых век за Джейни невозмутимо наблюдали его глаза. — Со временем узнаем больше. Джейни разглядывала ковер. Густой, непостижимый малиновый узор — квадраты в квадратах, а те в других квадратах. После паузы доктор Ремсон сказал: — Порой играет роль генетика. Вы говорили, что ничего не знаете о семье его отца? Она горестно потрясла головой. Несколько лет она гуглила ночами от случая к случаю, а теперь взялась за поиски Джеффа из Хьюстона всерьез. Неделю назад продвинулась на шаг: добрых два дня перебирала всех родсовских стипендиатов последних двух десятилетий. Проверила всех Джеффов и Джеффри, всех техасцев, и ни один даже отдаленно не напоминал человека, назвавшегося Джеффом. Она позвонила в тринидадскую гостиницу, но там теперь был «Холидей-Инн». Итак, Джефф — если он вообще Джефф — родсовской стипендии не получал. Вероятно, и в Оксфорде не учился. (Она поискала его в колледже Бейлиолл и ничего не нашла.) Возможно, он и не бизнесмен никакой. Он все выдумал — но зачем? Поначалу она думала — чтоб произвести на нее впечатление, но теперь вырисовывалась другая версия: может, у него был полноценный психотический приступ? Джейни чувствовала, как взгляд Ремсона парит над нею мохнатой бурой летучей мышью, но не могла заставить себя посмотреть врачу в глаза. Разглядывала свои коленки, обтянутые серыми колготками; серость их и округлость внезапно показались ей абсурдными. — Вам нужны ответы, я понимаю, — вещал между тем Ремсон. — Но пока других возможностей у нас нет. Мы можем уточнить диагноз по мере лечения и непременно так и поступим. А пока, если хотите, попробуем антипсихотические препараты. Назначим Ноа очень низкую дозу. Я выпишу вам рецепт. Слова проникали в сознание медленно, будто Джейни дремотно замерзала до смерти, но это слово — препараты — пробудило ее пинком. — Препараты? — Она вздернула голову. — Но ему всего четыре! Врач покаянно кивнул, воздел руки: — Препараты могут нормализовать ему жизнь. Вычислим правильную дозу, потом раз в несколько месяцев будем смотреть его заново. И разумеется, продолжим сеансы. Дважды в неделю. Из стакана на столе Ремсон вытащил шариковую ручку и принялся писать рецепт. Затем выдрал лист из блокнота и протянул Джейни, словно это в порядке вещей. Лицо безучастное — страшно смотреть. — Давайте вы все обдумаете, — сказал он, — а через неделю мы обсудим. Он все протягивал ей рецепт на антипсихотик. Джейни посетило странное и неодолимое желание смять бумажку об эту психиатрическую рожу. Но она забрала рецепт и сунула в карман. А теперь, примостившись на диване рядом с сыном, запрещала себе усадить его на колени и осыпать эту блондинистую голову поцелуями. — Нормально, букаш? Ноа ответил полукивком — на верхней губе усы от какао, глаза прикованы к экрану. У Джейни зажужжал телефон — но то, увы, был не психиатр с предложением новой чудодейственной дозы китайских трав и «Омега-3». Прилетела СМС — и не от кого-нибудь, а от Боба, ее былой сетевой страсти. «Ну как? Полегче? Попробуем снова?» Она хохотнула, громко и безрадостно, точно грустный тюлень гавкнул. Бедный Боб — надо же так неудачно выбрать момент. Джейни захлопнула телефон, не ответив, и глотнула чаю. Правда, толку от этого чаю… Тут требуется что-нибудь помощнее. В тот вечер Джейни уложила Ноа пораньше. Он был в настроении ластиться, обнимал ее голову руками, притягивал к себе, чтоб она поцеловала его в губы, пальцами ощупывал ей лицо. — Это какая часть тела? — прошептал он. — Это мой нос. — А это? — Это мое ухо. — А это твоя башка. — Да. Спокойной ночи, букаш. — Спокойной ночи, мама-мам. — Он зевнул. И затем (Джейни знала, что это грядет, это теперь повторялось всякий раз, когда он засыпал, и всякий раз она думала: может, сегодня обойдется, может, сегодня он не скажет): — Я хочу домой. — Ты уже дома, букаш. — Когда придет моя другая мама? — Не знаю, малыш. — Я по ней соскучился. — Отвернул прочь от нее голову на подушке. — Я очень, очень соскучился. — И затрясся всем телом. Другая мама — галлюцинация, но горе-то настоящее. Про горе Джейни кое-что понимала. — Тяжело тебе, да? — тихонько проговорила она. Он обернулся, кривя губы. Обхватил ее руками, и она прижимала к себе его голову, а он плакал и терся носом о ее рубашку.