* * * К моменту, когда Марина миновала паспортный контроль и вышла в просторный холл, где толпились встречающие, ее голова была пустой и гулкой от напряжения. Машинально передвигаясь, она ни о чем не думала и казалась совершенно потерянной. Но взгляд мгновенно выхватил из толпы родное лицо. Надя стояла, напряженно замерев, взъерошенная и хрупкая, и ее глаза на худом лице казались совершенно огромными. Стараясь не задохнуться от мгновенно поднявшейся внутри огромной теплой волны, Марина быстро подошла к дочери и крепко обняла ее, зарывшись носом в светлые стриженые волосы. – Моя девочка… – Мама, – глухо отозвалась Надя, и ее внезапно забила крупная дрожь. – Все хорошо, родная. Все очень, очень хорошо. – Марина мерными движениями гладила дочь по спине. – Теперь мы вместе. – Мамочка, прости, – бормотала Надя, зарывшись в шарф матери. – Прости меня, пожалуйста. – Надюша, девочка, все хорошо. Я с тобой, я здесь. Никто не виноват. Никто, слышишь? Все хорошо. Кто-то задел Марину плечом, проходя мимо с тяжелым чемоданом. Нетерпеливо и громко крикнул уставший от перелета ребенок, на которого нервная мать пыталась надеть кофточку. Неизменный шереметьевский извозчик попытался обратиться к Наде с вечным вопросом: «Такси до города не желаете?» Но внутрь кокона, где завершалась их разлука, не проникало ничего. Они, казалось, в этот момент даже дышали каким-то особым воздухом. Наконец-то дышали. Глава 11 «Как просто это оказалось, – размышляла Марина, любуясь дочерью. – Легко и просто. Будто и не было никогда ничего плохого между нами. Мама и дочка, все так естественно и правильно… А как же я боялась…» Она потянулась, с наслаждением чувствуя расслабление в плечах и в коленях, оживающих после самолетной скованности. – Так, и куда же ты меня везешь? – Марина удивилась беззаботному и звонкому звучанию своего голоса. После встречи в аэропорту у обеих появилось ощущение, как летом после грозы: дочиста промытая, новая легкость, радость и ясность. – В Кратово, если ты не против. Я теперь там живу. – Надя улыбалась и слегка щурилась от августовского солнца, легко маневрируя в потоке машин на выезде с парковки у Шереметьева. – Почему в Кратово? Я ведь не в курсе, расскажи. – А, ну так я же ушла от Вадима. – Надя не повернула головы к матери и слегка сдвинула брови, но голос остался спокойным и уверенным. – Еще весной. – Вот так новости, – Марина хмыкнула и покачала головой, впрочем, без всякого осуждения. – А почему? – Слушай, это долгий разговор… – Надя сделала паузу, но, поскольку мать молчала, в конце концов продолжила: – Ну, в общем, он взял кредит. И заложил квартиру. Я узнала, уже когда начали звонить коллекторы. Это все было ужасно неприятно, но я выкрутилась, продала его работы, нашла деньги – а потом вдруг поняла, что устала. И уехала. Надя напряженно ждала следующего вопроса, но он оказался неожиданно легким: – И что, ты там снимаешь, в Кратово? – Ой, да ты ведь не знаешь, мам! – Надя обрадованно улыбнулась. – Там же Светка. Света Зарницкая, помнишь ее? – Ну конечно, я помню Свету Зарницкую! Но она ведь жила во Франции? – Во Франции, потом в Бельгии, но как раз в конце прошлого года она вернулась, сделала на их старой даче шикарный стильный ремонт и организовала там пансион для художественно одаренных детей. Такой, знаешь, классный – уютный и с хорошей программой. Ребята у нас живут, как в пионерском лагере: кто-то пару недель, но большинство прямо с июня до августа. У нас и пленэры, и всякие лекции, и приглашенные художники дают уроки. – И ты теперь там работаешь? – Ага, я там что-то вроде воспитателя с функциями художника. Вывожу детей на пленэры, занимаемся в домашней студии, сама немного рисую. Ну и периодически езжу в свою страховую. Светка не может много платить, так что совмещаю. – А Леша? Остался с отцом? – Леша почти сразу после моего ухода переехал к своей девушке, Маше. Ему удобно, она недалеко от университета живет. – Что за девушка? – Ой, мам, не знаю, – слегка нахмурившись, ответила Надя. – С виду вроде хорошая. Лешке нравится. Немного не нашего круга. Богатая провинциальная куколка. У нее отец занимается каким-то бизнесом около нефтяной трубы, переехал в Москву не так давно. Но я Лешу аккуратно расспросила – жениться он пока не собирается, так что я не особо переживаю. Девушка и девушка. Живут, и ладно. – Хорошо быть мамой мальчика, – иронически заметила Марина, и Надя улыбнулась: – Для меня сейчас главное, что она его от учебы не отвлекает. Он прошел практику в полиции, теперь вот на третий курс пойдет. Появляются иногда в Кратово, она все глазами хлопает и говорит: «У вас такая интересная, творческая семья», – Надя смешно передразнила модную манеру растягивать гласные и повышать интонацию к концу фразы, и Марина захихикала. – Ну, похоже, девушка тебе не очень. А что Вадим? – О, у Вадима все отлично. Ну представь, после стольких лет наконец первая персональная выставка. Галерея небольшая, но приличная. У него теперь даже агент есть, и говорят, что перспективы хорошие, – Надя говорила о муже отстраненно, будто о старом, но не слишком близком приятеле. «Волнуется», – поняла Марина. – Он на Плющихе живет? – Ага. – Один? – безразлично спросила Марина. – Говорит, что один, – в тон ей ответила Надя. – А на самом деле? – На самом деле я не знаю, мам. Но он постоянно ездит в Кратово, уговаривает вернуться. Похоже, правда этого хочет. – Надь, слушай… – Марина вдруг заговорила живо и доверительно, будто хотела обсудить какой-то секрет. – А ключи от Сокольников у тебя с собой? Надя отвлеклась от дороги и взглянула в лицо матери. Никакого подвоха. «Господи, как же давно я ее не видела. Я и забыла, как с ней на самом деле легко!» – Да, мам, с собой. А что? Хочешь туда? – Хочу. – Светка нас ждет в Кратово… – сказала Надя без особой убежденности. – А можно я сегодня побуду там? Мне все-таки хочется прийти в себя. Может, вечером Лариска ко мне заглянет на часок. А завтра после вернисажа поедем в Кратово, я там пробуду еще целое воскресенье, а в понедельник улечу. – Мам, ну о чем разговор! Конечно, можно! Сейчас мы просто съедем с «трешки» и через полчаса будем там. Если ты уверена. – Я уверена, Надя. Глава 12 После смерти Галины Дмитриевны квартира в Сокольниках пустовала. Леша, которому это жилье предназначалось семейными планами, прекрасно себя чувствовал в современном обиталище своей подружки. Надя иногда приезжала в бабушкину квартиру, чтобы приглядеть, но ночевать оставалась редко: ей гораздо лучше дышалось в Кратове, да и занятия с детьми начинались с самого утра. Поэтому после беглого осмотра и проветривания Надя уезжала за город, тем более что всегда любила рулить в то время, когда Москва залита мягким светом вечерних огней. Марина сняла кроссовки и медленно, оглядываясь, прошла вглубь квартиры, в которой она выросла и откуда сбежала при первой возможности. Безликая мебель не несла никакого отпечатка истории семьи. Все как у всех, под копирку: мебельная стенка, бежевый диван, занавески нейтральных оттенков. Картинки на стенах – тоже стандартные. Трудно найти деталь, которая рассказала бы о тех, кто жил здесь, дышал, страдал и радовался – и в свое время ушел, надеясь на неопределенный «свет в конце тоннеля» и след в чужой памяти. – Мне мама звонила незадолго до болезни. Что-то говорила о церкви, – произнесла Марина, глядя на коллекцию небольших глянцевых иконок и несколько книг в мягких обложках с названиями, написанными славянской вязью. – Она стала верующей, да? – Трудно сказать, насколько это было серьезно. Может, ей просто не хватало общения, – откликнулась Надя. – Знаешь, сейчас ведь все пожилые люди верующие. Как в свое время все были коммунисты и атеисты. Для них церковь – как клуб. – На самом деле не знаю. В Чехии совсем по-другому. Там к религии относятся очень спокойно. Хотя есть православные храмы, и я слышала, что некоторые русские соблюдают обряды. Ты не разбирала вещи после бабушки? Надя смотрела на мать и не находила себе места от неловкости. Ведь это по ее вине Марина не попрощалась с Галиной Дмитриевной. Марина тогда как чувствовала, что конец близок, – звонила Наде ежедневно, по несколько раз. Но в те дни на Надю навалилось одновременно столько проблем, что ей казалось: добавь сюда еще общение с Мариной, и все, она не выдержит, сойдет с ума. Надя не считала мать человеком, способным помочь, и на фоне всех неприятностей легко убедила себя, что той даже лучше не прощаться, не приезжать на похороны – «только деньги тратить», как часто говорила покойная Галина Дмитриевна. Они ведь не любили друг друга и никогда не ладили – по крайней мере, она не помнила, когда между Мариной и Галиной Дмитриевной был мир. И Надя решила, что прощаться им смысла нет. «Как я могла? Что за жестокость, господи», – покаянно думала она. – Мамуль, она записку оставила. Там были ее подружки перечислены, с телефонами и распоряжениями, что кому отдать. Что-то по мелочи. Одной шаль, другой – какие-то старые альбомы. Третьей бабушка завещала шубу, но это прям в проблему превратилось: та ни за что не хотела брать, говорила, размер не мой, и зачем мне вообще вещь от мертвого человека. Как-то глупо вышло. А в остальном все как было, я не трогала ничего. Ну, только цветы забрала в Кратово, здесь о них некому заботиться. – Ладно, я потом посмотрю. Я останусь здесь сегодня, завтра на кладбище съезжу, а потом с тобой на вернисаж. Да? – Марина устало выдохнула и села рядом с Надей на диван. – Что-то я не соображаю сейчас ничего, слишком много эмоций, видимо. Но я рада, что все так вышло. – Как? – Что ты приехала, встретила меня. – Марина уже улыбалась. – Что я здесь. Что завтра всех увижу. Ведь увижу? – Ну, меня точно увидишь. Вадима и Майю Васильевну тоже.