Сын известного, всенародно признанного и обласканного властью художника Игоря Невельского, Вадим занимался искусством с раннего детства и никогда с этого пути не сворачивал. За домашними уроками последовали художественная школа, занятия в студии с отцом, с педагогами, потом – поступление в Суриковский институт, получение диплома… И женился Вадим на девушке из художественной среды: с Надей они познакомились, стоя за соседними мольбертами на уроках в художке, когда им было по двенадцать лет. Но логичной и гладкой, как у отца, карьеры у Вадима не получилось. Конечно, виновато было время: в девяностые, когда он получил диплом художника, всем стало как-то не до искусства, люди в основном стремились заработать денег, да побольше. Связи отца, которые в советское и даже раннее постсоветское время еще обеспечивали вполне прочную и комфортную сеть для решения практически любых семейных задач, постепенно ослабели. Звание лауреата Государственной премии потускнело. Игорь Павлович был уже пожилым человеком и к тому же работал в реалистическом стиле, который совершенно не интересовал сына. А абстрактные полотна Вадима не были по вкусу ни старой, уходящей со сцены партноменклатуре от искусства, ни почему-то новым галеристам, которые азартно зарабатывали на русской классике и нонкомформистах советского периода. Двадцать долгих лет Вадима только изредка, по дружбе приглашали на сборные выставки с одной-двумя картинами. Но, несмотря на полное отсутствие заработков и признания, он оставался художником и неутомимо писал, поскольку был убежден, что такая верность себе и искусству рано или поздно будет вознаграждена. И эта политика оправдала себя: день его триумфа наконец настал. Он собирался приехать в галерею к трем, чтобы в сотый раз все проверить, проконтролировать развеску, таблички, раскладку каталогов – и еще пару дополнительных часов полюбоваться строгими линиями светлых стен и подышать воздухом, который, казалось, дрожал, пронизанный энергией крупных ярких букв на афише: «Вадим Невельской. Пульс времени». Это его день. Его успех. Он его заслужил. Даже мама, капризная вдова лауреата Госпремии, понимала это и согласилась сегодня приехать в галерею на такси одна, хотя обычно требовала сопровождения своей персоны. Закончив бриться, Вадим налил кофе и начал прикидывать, во сколько лучше заказать матери машину, как вдруг зазвонил телефон. «Лена Токарева», – сообщил оживший дисплей. – Черт, как я забыл, – сокрушенно нахмурившись, Вадим ответил на вызов. – Да? – Вадик, привет! – радостный, полный жизни голос Лены так и звал улыбнуться. – Я звоню тебя поздравить с твоим большим днем! – Ленчик, спасибо большое! – Он вдруг ужасно обрадовался этому поздравлению, но тут же спохватился: Лену на вернисаж звать было никак нельзя, и голос стоило бы контролировать получше. – Спасибо – и все? Ты меня не приглашаешь? – Как же, разумеется, приглашаю. Давай завтра? Во сколько тебе удобно? – А мне как раз удобно сегодня, – с лукавым нажимом, слегка нараспев произнесла Лена. – Ленчик, прости, сегодня ну никак. Открытие, будут галеристы, пресса, потенциальные покупатели, я там буду носиться как угорелый и не смогу тебе уделить ни минуты. А вот завтра днем, да? Давай ты приедешь, и я проведу для тебя персональную экскурсию, договорились? – Вадик, ну что ты из меня делаешь дуру? Сегодня вернисаж, я ведь знаю. И, видимо, там будет Надя, так? – совершенно другим тоном спросила она. – Лен, да. Она там будет. Ну как ей там не быть, сама подумай. – Ну понятно. И после всего, что было, нам с ней видеться нельзя. – Лен, прошу тебя, не надо, не начинай. Как ты себе это представляешь? – Никак. Я себе это представляю никак. И что, потом вы вместе поедете домой, да? – Нет, не поедем. Она заглянет на час-другой, потом поедет, наверно, в свое Кратово. – Вы что, не договорились сегодня вместе ночевать? – ее интонация слегка окрепла, и Вадим обрадовался, что ему, кажется, удалось избежать истерики. – Нет, мы не договорились. Между нами все по-прежнему, она там, я здесь. – Лена никак не реагировала, и Вадим осторожно спросил: – Ну как, мы договорились? Во сколько завтра? – Слушай, я не знаю пока, – задумчиво протянула Лена. – Мне надо с детьми что-то решить. Давай вечером созвонимся? Ты когда вернешься? – Ну смотри, там начало в пять, часа на три-четыре я точно задержусь, – зачем-то подробно начал описывать свои планы Вадим и осекся. – Давай наберу тебе в десять? – Да, давай. – Лена явно уже справилась с негативными эмоциями и снова зажурчала ласково: – Хорошо, я буду ждать. – Я обязательно позвоню! – стараясь не выдать облегчения, воскликнул Вадим. – Целую тебя! – И я тебя целую, милый. Удачи тебе сегодня! Ты ее заслужил. «Все-таки у Ленки золотой характер, – думал Вадим, снова рассматривая себя в зеркале. – И красивая, и с сексом полный порядок… Жаль, что на роль музы ну никак не тянет. Вопрос, как ей это объяснить…» * * * Вадим быстро прошел по блестящим мраморным плиткам светлого пола и застыл у большого деревянного портала на входе в анфиладу выставочных залов. Одетый по цеховому обычаю художников в черное с головы до ног, он выглядел силуэтом, наклеенным на залитый равномерным светом бело-серый архитектурный тромплей[1]. Поджарый и собранный, с поднятым подбородком и прищуренным внимательным взглядом, он напоминал некрупного хищника, готового сорваться за убегающей добычей, настигнуть ее в один прыжок и утолить наконец мучительный голод. Он насыщался атмосферой галереи за пару часов до вернисажа, дышал предчувствием успеха, предвосхищением живого гула, которым скоро наполнят это пространство зрители, обсуждающие его картины. – Вадим Игоревич! – Маргарита окликнула его из дальнего конца зала и пошла к герою дня, помахивая рацией в руке с безупречным маникюром. Арт-менеджер, то есть специалист по раскрутке талантов, появился у Вадима совсем недавно. Через пару недель после того, как Надя умудрилась продать большую серию его работ страховой компании, в которой работала много лет, а потом внезапно уехала из дома, Вадиму позвонили и назначили встречу в кафе. Он неохотно выходил из дома, а встречаться с кем-либо после отъезда Нади и вовсе не думал, но звонившая сообщила, что занимается арт-банкингом и курирует коллекции клиентов сразу нескольких крупных финансовых структур. И это меняло дело. Маргарита Гант оказалась энергичной, очень ухоженной женщиной чуть за тридцать, с умным и необычно цепким взглядом. Она родилась в соседней стране, которая еще совсем недавно считалась братской, образование получила в Нью-Йорке, а карьеру решила делать в России. Здесь было много богатых людей, привлекательная внешность по-прежнему считалась совсем нелишним подспорьем в делах, а в ее беглом английском почти никто не мог уловить иногда так мешавший в Штатах легкий славянский акцент. – Я помогаю VIP-клиентам нескольких банков управлять их художественными коллекциями: договариваюсь о выставках, сдаю в аренду значимым музеям, включаю в каталоги, предлагаю фондам и организую продажу, если это выгодно в данный момент и если владелец готов, – рассказывала Маргарита, сидя напротив Вадима в кафе и внимательно прощупывая его взглядом темных глаз. – Вы художник, вам не нужно объяснять, что от всей этой деятельности стоимость картины повышается, а значит, клиент получает именно то, что ему должен давать банк. От нее исходил нестандартный, волнующий аромат, которого Вадим раньше никогда не встречал. «Либо очень редкие духи, либо уникальное сочетание собственного аромата и парфюма, рождающее личную ауру», – подумал он и кивнул: – Да, конечно. Картина, висящая дома, – мертвая картина. – Приятно говорить на одном языке, – улыбнулась она. – Так вот, я недавно заезжала по делам в страховую компанию, которая купила серию ваших работ. Картины мне понравились, но никто не мог назвать мне имя художника. Вадим напрягся. – Мне это показалось несправедливым, – отлично заметив его реакцию, напористо продолжила Маргарита. – Я уже давно думала заняться помимо своей основной работы личным продвижением художников. Жанр, в котором вы работаете, не очень популярен, но у меня есть опыт и связи, в том числе за рубежом, и я думаю, у нас может получиться очень интересное сотрудничество. Что вы об этом думаете? «Если бы она хотя бы ненадолго перестала смотреть на меня, словно какая-то камера наблюдения, было бы гораздо проще», – подумал Вадим и медленно ответил: – Хочется больше узнать о деталях. – Конечно, – быстро кивнула она. – У вас есть еще работы помимо серии «Пульс города», которую купила та страховая компания? – Да, у меня в мастерской много работ. – Для начала я бы на них посмотрела. Затем отберем, и, если материала будет достаточно, я организую фотосессию и предложу дружественной галерее провести выставку. Дальше будем действовать по ситуации – это могут быть и выставки, и прямые продажи, и в перспективе аукционы. Эта работа требует времени, но я привыкла действовать быстро. Вы будете платить мне процент от прибыли – а значит, я заинтересована в том, чтобы вы заработали как можно больше. Идет? С того разговора прошло всего четыре месяца – и его первая в жизни персональная выставка уже была организована. За три недели до вернисажа Маргарита прислала Вадиму список «особых гостей», и он с трудом поверил в реальность происходящего. Маргарита Гант делала имя и себе, и ему – и делала это виртуозно. – Марго! Вы сегодня как-то особенно восхитительны, – Вадим знал, что избитые комплименты прекрасно сочетаются с его хрипловатым голосом и богемной внешностью и с удовольствием говорил дамам то, что в устах любого другого мужчины звучало бы несусветной пошлостью. – Спасибо, – она коротко улыбнулась, но голос ее остался деловым, – но сегодня ваш день. Хотите еще раз пройтись по залам? Время есть. – И, нажав овальную кнопку рации, арт-менеджер заговорила с кем-то из команды монтажа. Глава 16 Два часа спустя галерея гудела от голосов, сотрудники бегали между представителями прессы, призывая снимать картины без вспышки, а Вадим пожимал руки, отвечал на вопросы и принимал комплименты гостей, которых подводила к нему сдержанно сияющая Маргарита. За долгие годы затворничества Вадим подрастерял контакты в художественной среде: многие важные люди уехали, их места заняли другие, да и ряды коллег сильно обновились. Теперь он старался запомнить как можно больше имен и лиц: у него было приятное предчувствие, что происходящее сегодня – только начало его новой жизни. Тщательно наряженная Майя Васильевна Невельская стояла чуть поодаль от сына – так, чтобы слышать приятные слова, которые ему говорят, но при этом избежать невпопад задаваемых вопросов, которые часто обрушиваются на тех, кто расположился слишком близко к герою дня. Она с интересом рассматривала зал и публику, свободно, с большими интервалами развешенные картины сына, в которых ничего не понимала, но которые считала великолепными как минимум из-за фамилии на афише выставки. Улучив момент, когда турбулентные потоки вокруг сына немного схлынули, она подошла к нему и интимным жестом взяла под локоть. – Вадим, я тебя еще раз поздравляю. Это успех. Поверь, у меня чутье! – проговорила она чуть громче, чем следовало. – Мамочка, спасибо! Ты хочешь чего-нибудь? Там фуршет… – Не сейчас, дорогой. Я наслаждаюсь твоим успехом! Как жаль, что отца нет с нами, он бы гордился тобой! – Майя Васильевна вынула из крохотной вечерней сумочки белоснежный платочек и принялась тщательно промакивать совершенно сухую сеточку морщин над нарумяненными скулами. У нее в ушах покачивались старинные серьги с александритами, а расплывшуюся фигуру туго обтягивало длинное фиолетовое платье. – Вадим, я хочу тебя спросить: а где твоя семья? – Надя скоро приедет. С Мариной Юрьевной. А Лешка не смог сегодня, да он и не любит особо такие тусовки. Он на днях заглянет. – Не любит? – Майя Васильевна театрально развела руками и еще шире распахнула глаза. – Как можно не приехать посмотреть на успех отца! Я не понимаю. Нет, не понимаю и никогда не пойму. А Марина здесь вообще ни при чем… – Мамочка, прошу тебя, давай не сейчас, а? – Вадим успокаивающим жестом положил ладонь на фиолетовый локоть Майи Васильевны и вопросительно кивнул подошедшей к ним Маргарите. – Ну как? – Вадим Игоревич, все прекрасно. Полный успех. Впрочем, я не сомневалась. – Всегда спокойная и по-деловому собранная Марго сейчас раскраснелась и буквально светилась радостью. – Я с самого начала знала, что так и будет. Она смотрела на Вадима восхищенно и ликующе, и он вдруг ощутил болезненный укол в груди. Когда-то так на него смотрела Надя. Очень давно. – Майя Васильевна, вы сегодня просто сногсшибательно выглядите! – Арт-менеджер повернулась к матери Вадима и окинула ее помпезный наряд подчеркнуто восторженным взглядом. Польщенная вдова с энтузиазмом ответила: – Маргариточка, милая, вы так чудесно все устроили! Как я рада, что вы с Вадимом наконец нашли друг друга! Это такой многообещающий альянс! Ведь у Вадима настоящий, подлинный талант, он потомственный художник! Ему просто был нужен такой человек, как вы, чтобы все наконец начало получаться! – гордая мать снова повысила голос так, что на нее с интересом оглянулись несколько посетителей. – Спасибо, Майя Васильевна. Таланту и правда нужен организатор, чтобы он мог полностью посвятить себя творчеству, – Маргарита профессионально поддерживала светский разговор, не теряя контроля над ходом мероприятия. Бросая короткие взгляды в разные части галереи, она отмечала, кто с кем беседует, где возникла групповая дискуссия, а где важный для успеха выставки человек вдруг оказался в одиночестве и срочно требует внимания. – Простите, я отлучусь на минуту. – Конечно, конечно, работайте! – слегка повелительно откликнулась вдова и повернулась к месту, где минуту назад стоял ее сын. – Вадим? Она увидела его стремительно удаляющуюся спину, а в отдалении – непривычно эффектно одетую невестку Надю и с ней Марину Юрьевну, которую не видела много лет. Машинально прочистив горло, Майя Васильевна тряхнула длинными серьгами, но осталась стоять на месте.