* * * Двадцать минут спустя он вышел из ресторана и глубоко вдохнул запах позднего августа: ноты остывающей земли, первого тления упавших листьев, пробивающихся под слоем травы мелких бесполезных городских грибов и близкой стоячей воды Чистого пруда. «Запах бензина я, видимо, уже автоматически фильтрую», – усмехнулся Вадим и пошел по направлению к метро, с удовольствием чувствуя движение каждой мышцей подтянутого и сильного, несмотря на совершенно неспортивный образ жизни, тела. Из-за приезда Лены сегодня все пошло не так, как он планировал. Вадим вовремя сообразил, что не стоит догонять ушедших по-английски Надю и Марину: вернуть их ему бы не удалось, а вот публика могла что-то заметить. Но Майя Васильевна так громко возмущалась, когда сын объяснял ей, что она не пойдет праздновать его успех в ресторан, а одна вернется домой на такси, что только вмешательство Маргариты предотвратило скандал. Разговор с Леной тоже оказался тяжелым. Вадим до последнего надеялся, что она понимает истинную ценность их отношений и не будет настаивать на развитии событий, – но ее настойчивость вынудила его быть жестоким. То, что он сказал сегодня Лене, было правдой. Конечно, он не собирался говорить любовнице о своих чувствах к жене: о привязанности, нежности, об ожившем после Надиного отъезда из дома интересе к ее делам. Но все же он не обманул: за долгие годы брака Вадим так привык к тихому присутствию жены, что сейчас совершенно не мог работать. Конечно, ситуация была не совсем безнадежна, он все же понемногу писал. Но если раньше для того, чтобы ощутить вдохновение, ему достаточно было войти в мастерскую и закрыть за собой дверь, в последние недели приходилось подолгу настраиваться: рассматривать сделанное накануне, перебирать старые работы, смотреть в окно, слушать музыку, даже читать прежде, чем взяться за кисти. А ведь уже август на дворе, световой день будет только укорачиваться… И все же, несмотря на все тяжелые моменты дня, ощущение наконец достигнутого успеха не покидало Вадима. Самое главное состоялось: открылась выставка, пришла публика, отзывы будут хорошие – наконец-то, наконец его путь открыт. Уже подходя к памятнику Грибоедову, Вадим увидел на скамейке справа поникшую и сжавшуюся женскую фигуру. «Черт побери, ну конечно…» – подумал Вадим и подошел к ней. – Лен, ты что? – Он встал напротив и дотронулся до ее плеча. Женщина молча покачала головой. Рассыпавшиеся светлые волосы закрывали опущенное лицо. – Лен, ну перестань, пожалуйста. Она молчала, и Вадим, вздохнув, уселся на скамейку рядом. – Лен, ну хватит. Тебе пора домой. – Вади-и-и-ик, – жалобно всхлипнула она и прижалась, навалилась всем телом, ища контакта, словно пытаясь прорасти в него, не пустить, напитаться его силой и уверенностью. – Вади-и-и-и-ик… «Господи, да что же делать-то с ней…» Раздражение, смешанное с жалостью, не давало Вадиму уйти. Он не сомневался, что сделал все правильно: между ними нет и не может быть никаких обязательств и счетов. Он ничего не должен Лене, она ничего не должна ему. Никакой вины на нем нет. Но все же видеть ее боль было мучительно, и бросить ее одну… «Да что ж такое, в самом деле, вот ведь мелодрама, – думал он, старательно скрывая брезгливость, которую вызывало в нем все это растрепанное хлюпанье, беспорядочно шарящие по его груди и плечам пальцы, горестные ноющие звуки. – Хорошо, что мы не на Плющихе, там я бы вообще ничего не смог поделать». Когда рыдания стали стихать, Вадим, так и не произнесший ни слова, открыл приложение и вызвал Лене такси. Стараясь не смотреть на ее обезображенное красными пятнами и размазанной тушью лицо, помог ей дойти до машины, усадил на заднее сиденье и молча, не прощаясь, захлопнул дверь. Глава 18 Август в Кратово – время слегка утомленной дачной неги. Первые восторги от свидания с природой улеглись, загородный быт наладился, гости протоптали тропинки к счастливчикам, засевшим на лето в прозрачных тенях кратовских сосен. Чем ближе окончание сезона, тем заметнее детали: темнеющая под амальгамой блестящей поверхности прохлада большого пруда, бледный песок и хрупкая хвоя на лесных дорожках, золотисто-розовые на закате стволы сосен. В немногочисленных садах старых кратовских дач ароматный и пряный август дразнит румяными боками яблок, роняет в темную траву дымчато-фиолетовые, серебристые на скруглениях сливы. Марина сидела за столом на застекленной веранде и любовалась слегка запущенным садом – на ее вкус, идеальным. В безупречно ухоженных парках и скверах Чехии ей не хватало этой живописной небрежности, легкой непричесанности, которая придает пейзажу особую прелесть. При этом именно там, за много километров от родных мест, у Марины появился собственный дом с садом, причем именно таким, как принято в Чехии, – очень аккуратным и чистым в любой сезон. В этом саду она, с юности порхавшая диковинная стрекоза с радужными крыльями, никогда не боявшаяся ничего, кроме рутины и правил, вдруг осела и прижилась – то ли в возрасте дело, то ли в чем-то еще? – Мамуль, ну ты как, выспалась? Чувствуешь себя нормально? – Замечательно я себя чувствую, – улыбнулась она и протянула руку за чашкой с кофе, которую ей протягивала Надя. – И не лень вам каждое утро таскать сюда всю сервировку с кухни? – Знаешь, не лень. Зарницкие же всегда здесь собирались, и у Светки это просто в крови – она готова с подносом туда-сюда десять раз бегать, лишь бы потом кушать с видом на сад. Мы даже утром, перед занятиями, чаще всего здесь накрываем. А сейчас дети уехали, так что… Надя присела на крепкий стул, поставила на скатерть любимую чашку диковинной асимметричной формы и, обхватив ее тонкими пальцами, тоже стала смотреть в сад. – Не страшно вам их так далеко отпускать? – спросила Марина. – Да нет, ну что ты. У нас все продумано, распланировано, все риски предусмотрены. Ирка, которая их повезла, – прекрасный гид, она умеет справляться с детскими группами и побольше нашей. На месте у них будут отдельные экскурсоводы, по Плесу и по Костроме. Плюс еще две мамы поехали – соблазнились программой. – С такой программой и я бы поехала, – кивнула Марина и блаженно потянулась, разминая шею и плечи. – Во сколько сегодня гости? – Где-то с трех начнут собираться. Хочется нормально посидеть и разъехаться не поздно – Михаил Степанович ведь фанатик режима, ему в одиннадцать уже нужно быть в постели. – Интересно, – без всякого интереса сказала Марина. – Он до сих пор продолжает работать? – Да, преподает в университете. Там заслуженных деятелей на пенсию не выгоняют, можно хоть до девяноста лет работать. – Надя вновь обострившимся взглядом художника следила за движением солнечных пятен и поднимающейся от травы белесой утренней дымкой. Почему-то природа с определенного возраста завораживает больше любого телевизора. – Он часто сюда приезжает? – Нет, я бы не сказала, что они тесно общаются, – вздохнула Надя. – Открытые конфликты – не их стиль, но все же есть ощущение, будто кошка пробежала. Любовь Николаевна теперь живет в Вене, и с Володей они часто видятся, а Светка как-то сбоку. – А почему Зарницкие развелись, не знаешь? – Да никто толком не знает. Светка то время вспоминать не любит. Говорит, просто пути разошлись: отцу понадобилось на несколько лет в Китай, Любовь Николаевна не стала бросать театр, а где-то через год поехала в Вену на гастроли, вышла там замуж и осталась. – А он живет один? – Нет, что ты. Такие, как он, не простаивают даже в старости. Он несколько лет назад завел себе даму сердца. Аспирантка, моложе его почти на сорок лет, младше Светки. Светка прямо говорит, что ее эта Альбина бесит. В гости друг к другу они не ездят, но созваниваются регулярно и дачу не делят. Михаил Степанович без звука дал Свете здесь все устроить как она хочет. – А формально дом чей? – Не знаю. Профессора, наверно. А что? – Да так, ничего, просто спросила, – задумчиво проговорила Марина. – Надя, а что ты будешь делать, когда закончится ваш учебный сезон? Останешься здесь со Светой? * * * Накануне, по дороге из галереи в Кратово, Надя с Мариной по горячим следам обсудили все, о чем раньше стеснялись говорить. – Ну что, расскажешь, почему мы сбежали? – Из-за Ленки, – вождение всегда помогало Наде успокоиться, поэтому говорила она невозмутимо. – Она явилась на вернисаж и подтвердила мои подозрения. – А поконкретнее? Я по-прежнему ничего не понимаю. – Ну смотри… Весной, когда мне начали звонить коллекторы, я металась, искала деньги. Сумма была нужна приличная, квартиру Вадим заложил. – Кстати, а как это он заложил квартиру, если у него в ней меньшая доля? Об этом я, слава богу, позаботилась, – в голосе Марины проклюнулась неприятная интонация. – Мы же в браке. Он меня назвал поручителем по кредиту, собственность совместная. В банке это, может быть, не прокатило бы – а в этой микрофинансовой организации нормально сошло. – Отлично, – саркастически хмыкнула Марина. – И они реально могли отнять жилье? – Если честно, я не знаю. По телеку иногда показывают, что с ними судятся, квартиры остаются у жильцов, но в тот момент, когда тебе звонят коллекторы и грозят выгнать с семьей из дома, как-то не хочется проверять. Где бы я жила, пока судилась бы с ними? В общем, я искала деньги, – объясняла Надя и резко притормозила перед подрезавшей ее дешевой иномаркой с перепуганным азиатом за рулем. – Вот черт! Марина испуганно выдохнула: – Ну и вождение здесь. Ужас. – А ты водишь, мам? – Ну естественно. Но у нас машин гораздо меньше, улицы раз в пять ýже и в целом все гораздо спокойнее. Ну, продолжай. – Ну и вот. Сижу я у Ленки, мы пытаемся что-то придумать. И тут приходит эсэмэс от Вадима. Соскучился, то да се. Адски соскучился, если уж совсем точно. – И… – Ну что «и». Я к Ленке с вопросами, а она лепечет: «Это не то, что ты думаешь, мы с ним просто разговариваем иногда». В общем, я тогда не стала разбираться. Просто не было сил еще и на это. Но все сложилось одно к одному, понимаешь? Он постоянно в телефон смотрел, с кем-то переписывался. Со мной не спал уже много месяцев. Причем внешне у нас все хорошо было, тихо, спокойно, без конфликтов. Но как-то без радости… Ну совсем уже не как муж с женой, а как приятели, понимаешь? И тут вдруг стало ясно, кто ему эти радости поставляет. Надя держалась очень спокойно и выглядела как человек, полностью уверенный в своей правоте. Но Марина видела, как напряженно дочь смотрит на дорогу, будто пытаясь эту уверенность не расплескать. – Слушай, ну все-таки ты не можешь быть на сто процентов уверена, – осторожно заметила она. – Ведь вы все втроем с Ленкой столько лет дружите, еще с института. Может, они правда только разговаривали… Что Вадим говорит? – Он, естественно, все отрицает. Мол, у них с Ленкой ничего нет и не было. Давит на то, что она всю жизнь обожает своего Мартынюка, а иначе бы давно с ее-то данными вышла замуж. Она ж все время в поиске, но всегда что-то срывается, то ей одно не нравится в мужике, то другое. Вадим говорит, это из-за того, что она любит только того красавца, который ее бросил с двойняшками. И сам Вадим якобы из-за этого ей тоже не нужен. Но ведь, может, она как раз именно в Вадьку влюблена, поэтому и не находит никого? – Ну как тебе сказать, Надюша… – мягко начала Марина Юрьевна. И замолчала. – Да уж скажи как есть! – В Надиной улыбке было что-то отчаянное, будто она была готова услышать самое худшее. – С моей точки зрения, а мне уже за шестьдесят, Вадим, конечно, весьма интересный мужчина. Надины скулы чуть порозовели.