– Малыш, а ты выйдешь за меня замуж? Она замерла. – Ну что ты молчишь? – Он повернулся на бок и, опершись на локоть, принялся с ласковым нажимом перебирать на узенькой спине позвонок за позвонком, спускаясь пальцами под взбитые их страстью складки простыни, прикрывавшие Наташу ниже пояса. Она, решив держать паузу, старалась даже дышать неслышно. Ужасно хотелось немедленно согласиться, но не слишком ли все быстро происходит? А главное, ведь это, может быть, единственное в ее жизни предложение, и оно закончится свадьбой, и потом будет большая, наполненная событиями жизнь, и эту маленькую остановку на пороге этой жизни так хотелось запомнить… Еще через час изнемогшая от его напора Наташа согласилась на все – и замуж, и омлет на завтрак, и на вечер в кино. А месяц спустя он исчез. Она проснулась в такое же беззаботное утро выходного дня, потянулась всем телом и, перекатившись на спину, цапнула с тумбочки новенький «Айфон», подарок Макса. Свадебное платье уже было заказано и оплачено, кольцо тоже, но ей не надоедало снова и снова просматривать картинки, вглядываясь в мельчайшие подробности кружевной, атласной, шелковой роскоши, подбирая и отвергая штрихи и детали, которые должны были сделать их с Максом свадьбу идеальной. Вопрос с гостями пока подвис, но Наташа была решительно настроена познакомиться с семьей и друзьями жениха в самое ближайшее время. Обычно он приносил ей кофе в постель – на небольшом удобном подносе с ножками, с цветком в маленькой вазе, и от каноничности этого романтического ритуала ей каждый раз становилось невероятно хорошо. Ей очень хотелось этого и сегодня, но минут через двадцать она вдруг осознала, что Макса нет и никаких звуков в квартире нет тоже. – Макс? Макси-им? – Наташа встала и, не обнаружив у кровати обычно брошенной там рубашки будущего мужа, которую всегда сразу надевала, не заботясь о нижнем белье и не застегивая, растерянно пошла в ванную. Она еще надеялась услышать шум воды – бывало, что Максим застревал в душе надолго. Но там было тихо и пусто. Наташа сняла с крючка тонкий вафельный халат, надела его, нервно крутанула длинные волосы в подобие жгута, перебросила их на спину и крепко обхватила себя руками. В кухне-гостиной и коридоре тоже не было никаких признаков жизни. Быстро скользнув в спальню, она взяла телефон и набрала его номер. Недоступен. Еще раз. То же самое. Выглянула в окно. Машины, которую вчера так удачно удалось припарковать прямо под окном, нет. Наташа еще с полминуты в задумчивости постояла у кровати и медленно прошла к кухонному уголку, оформленному в элегантном, модном и вызывающе неаппетитном стиле минимализм. Рядом с кофеваркой лежала небольшая стопка цветных купюр. Машинально пересчитав их (пять тысяч евро) и пошарив глазами вокруг в поисках записки, Наташа во внезапном изнеможении опустилась на стул. Глава 4 Утро пришло неожиданно хмурое, небо над Кратовом пухло клубилось и недовольно брызгало теплой изморосью. Запланированный пленэр пришлось отменить, и дети – то ли из-за перспективы просидеть весь день в доме, то ли из-за туманной серости за окном – сидели за завтраком мрачные. Надя специально по случаю непогоды надела яркое персиковое платье и теперь старалась расшевелить компанию, оживленно и ласково обращаясь то к одному, то к другому воспитаннику, предлагая запеканку, мюсли, чай и кофе. Она не разрешала себе сердиться на непонятно почему отсутствующую Свету. Вообще-то Надя здесь воспитатель и художник, и кормить воспитанников – не ее обязанность. Обычно она будила детей, а Света в восемь утра уже ждала их с завтраком и руководила всем застольным процессом. Наде утром было просто необходимо хоть немного помолчать и спокойно выпить кофе, чтобы настроиться на длинный день, заполненный занятиями, прогулками, разговорами и рисованием. Но сегодня ей пришлось накрывать круглый стол на веранде вместе с детьми. «Ладно, потом обсудим», – подумала она и хотела было хоть ненадолго погрузиться в свои мысли, но ее окликнула худенькая Лиза: – Надежда Юрьевна, а в этом доме ведь правда есть привидение? Надя аж поперхнулась. – Лизонька, ну что ты, – она рассмеялась весело, но огромные глаза девочки были прозрачнее обычного – от грусти или страха? Черт знает что такое, ведь ребенок правда нервничает. Надя нацепила учительскую гримасу и сказала внушительно, глядя прямо в глаза ребенка: – В этом доме нет никаких привидений. – А что же тогда каждую ночь шуршит, и стукает, и ходит? Пол в коридоре скрипит по ночам, – возразила Лиза слабым испуганным голосом, нервно теребя кончик русой косы. – Лизка, ну какие привидения, ты что? – румяная Соня сверкнула круглыми глазами. – Раз Надя Юрьевна говорит, что их нет, значит, нет. – Вообще в старых домах часто обитают духи, – поправляя очки, сообщил солидный маленький Авенир. – Вот, например, в книге Оскара Уайльда «Кентервильское привидение» рассказано как раз об этом. И я тоже слышу по ночам таинственные звуки. Правда, я их не боюсь. Лиза уже почти плакала, и хотя другие дети не проявляли признаков паники, Надя решила, что нужно успокоить всех. – Ребята, я сплю на первом этаже, поэтому не могу уверенно говорить, что у вас, на втором, по ночам тихо. Но я здесь бываю с детских лет и точно знаю, что никаких привидений тут не водится. Скорее всего, дело в самом доме. – Она убедилась, что ей удалось завладеть вниманием всех детей, и продолжила уверенным и рассудительным учительским тоном: – Дом построен почти сто лет назад, он из дерева. За день он нагревается, а ночью остывает. Это как дыхание, понимаете? Дом – живой организм, в нем всегда есть эти небольшие движения и звуки, просто днем их не слышно, потому что мы сами разговариваем, ходим, что-то делаем. А ночью, в тишине, даже самый слабый шорох кажется более громким и может напугать. – Да подумаешь, – шмыгнул носом светловолосый Саша. – У меня папка, как выпьет, тоже бродит по ночам. Не безобразничает, просто ходит… Делов-то. Надя взглянула на мальчика обеспокоенно: «Я и не знала, что он из неблагополучной семьи» – и громко объявила: – Так, мои дорогие, давайте заканчивать завтрак. Поскольку погода сегодня для пленэра не подходит, мы сейчас будем рисовать в мастерской, а после обеда займемся подготовкой выставки ваших работ. * * * Света заглянула в мастерскую, когда занятие было уже в разгаре. На столике в центре стоял несложный натюрморт, юные художники сопели над альбомами, бренчали кисточками в банках с водой и старались как можно осторожнее подхватывать цветную прозрачность акварели. Надя работала у мольберта над своим пейзажем. Это был хороший пример для детей: показать академическую манеру на материале, уже знакомом им по нескольким выездам на пленэры. Периодически она проходила за спинами воспитанников и что-то советовала. – Надя? У вас все в порядке? – У нас – да, – ответила Надя и взглянула на Свету вопросительно. – Прости, у меня что-то голова разболелась, пришлось таблетки пить. Я пойду займусь обедом. – Хорошо. Мы пока рисуем, потом будем отбирать работы для выставки. – Надя потянула носом воздух: плывший от подруги аромат парфюма пробудил в ней смутную тревогу. Какой-то странный, тяжелый запах, как будто духи очень старые. Она не помнила, чтобы Света такими душилась. Дверь закрылась, и след чужеродного запаха развеялся в воздухе просторной мастерской. – Еще десять минут, ребята, и заканчиваем. Не забудьте подписать свои работы. – Надя произнесла слова, которые тысячи раз слышала, пока сама училась живописи, и в очередной раз подумала, насколько ее новая жизнь отличается от той, в которую она была погружена всего три месяца назад. От Кратова всего-то пятьдесят километров до ее дома на Плющихе, а ощущения – словно она оказалась на другой планете. Городское и дачное пространства разделялись чем-то более значимым, чем расстояние. Она не могла бы сказать, в каком месте проходит невидимая линия, за которой московские цвета, звуки, запахи и даже мысли меняются на загородные, но эта граница явно существовала. В детстве, когда время делилось на учебный год и каникулы, Кратово зимой вдруг становилось ужасно далеким. Как ни хотела Надя навестить за городом Светку, которая тогда жила на даче постоянно, устроить это было сложно: требовалось согласие взрослых, их участие в поездке, а соглашались они неохотно. Может быть, эта граница существует только для взрослых? * * * С переездом за город Надина жизнь изменилась кардинально. Три месяца назад она приехала к Свете ночью, взвинченная и растерянная, и, переночевав на узкой койке в комнате рядом с кухней, утром вдруг поняла, что возвращаться в Москву ей совсем не обязательно. Там, на Плющихе, остался муж, с которым она прожила двадцать лет, налаженный до мельчайших деталей быт, в котором Надя была главным действующим лицом: и деньги зарабатывала, и дом вела, и сына растила. И вот сын вырос, а все прочее вдруг стало другим, неважным. Муж, который казался таким разумным и преданным, умудрился тайком заложить квартиру, и спасать их дом пришлось, конечно, Наде. Подруга Ленка, с которой были как сестры со студенческих лет, похоже, стремилась увести ее мужа из семьи. Быт осточертел. Тяжелая болезнь бабушки, похороны, ссора с давно уехавшей за границу матерью – на нее навалилось столько всего, что удивительно, как она еще на ногах держалась. А стоило приехать в Кратово – и груза как не бывало. Здесь, рядом со Светой, в знакомом и любимом с детства доме, где искусство и знание всегда ценились выше земных благ, она вдруг снова почувствовала себя… человеком. Не идеально выдрессированной, прилежно ходящей по кругу, забывшей свое благородное человеческое происхождение рабочей единицей, а носителем свободной воли. Она сделала все, что положено. Откатала обязательную программу. И очень, очень устала. Не то чтобы она не любила больше. Они с Вадимом были вместе с детства, это уже не просто любовь – родство. Но где-то произошел перекос, и, пока муж спокойно предавался своему не приносящему ни копейки творчеству, Надя, которая когда-то вместе с ним вполне успешно училась в Суриковском институте, тратила себя на прозу каждый день, каждый час, каждую секунду – как будто именно для этого родилась на свет. И все к такому раскладу привыкли. Никто даже не пытался облегчить ее жизнь. Вадим даже этот проклятый кредит потратил не на их семью, а на свекровь! Вот только Лешка сделал выводы и наотрез отказался становиться художником, как отец и дед, – и пошел в юристы. Надя тогда позвонила Бабаеву, попросила пару отгулов и провела несколько дней со Светой, в поразительной после Москвы живой тишине дачного поселка, гуляя, читая и просто глядя в окно. Она рассказала подруге все: как жила эти годы, как работала, как пыталась избавиться от клептомании, как чуть не загремела в тюрьму, украв у своего начальника и почти друга ценную фамильную вещь. – Надь, ну как в кино. – Света качала головой, пытаясь осознать все, что услышала. – Я одного не пойму: как ты все это пережила? – Знаешь, мне кажется, я в какой-то момент просто отключила все чувства и конструировала свою жизнь по образцу. Как дети из кубиков собирают. Думала, удастся построить счастье. – Делай что должно, и будь что будет? – Ага. Вот прямо этими словами я себя и держала в колее. А сейчас больше не могу. Ведь вся жизнь так пройдет, а на что я ее трачу? Входя в кабинет Бабаева, Надя была готова уволиться по собственному желанию. Света предложила ей преподавать в пансионе, который работал только летом, и, конечно, лучше бы подошел длительный отпуск – но кто ее отпустит на такой срок? А сил жить как прежде у нее не было. Ничего, в конце концов, можно будет сдать бабушкину квартиру, этого хватит на скромную жизнь, а кредит за машину она как раз погасила. Но шеф, который относился к Наде с особым пиететом, предложил другой вариант: – Надя, я не стану скрывать, что мне ваше желание кажется достаточно странным. Вы много лет проработали в компании, доросли до хорошей должности, и терять эти достижения неразумно, – прокомментировал он, когда Надя описала ему свои новые жизненные планы. – Кроме того, мне нравится с вами работать, вы чуть ли не единственный человек в департаменте, которому я доверяю, как себе. Конечно, отпуск на полгода – это нереально. Но что вы скажете о должности советника? Денег будет поменьше, но вы сможете приезжать пару раз в неделю или вообще изучать документы удаленно. Как думаете? Она чуть не расплакалась. Прямой и порядочный Бабаев, с его военным прошлым и увлечением историей семьи, казался ей образцом благородства. А она, которой он так верит и о которой старается заботиться, украла дорогую ему вещь… Слава богу, он ничего не узнал! – Давайте так и сделаем. – Он заторопился, видя, что на всегда спокойную Надю вдруг накатили эмоции. Женских слез ему хватало и вне работы: обе бывшие жены любили звонить ему в любое время дня и ночи и рыдать в трубку, чтобы сыграть на чувстве вины. – Вам нужно отдохнуть, сменить обстановку. Идите, оформляйте отпуск на две недели, а я за это время подготовлю почву для вашего перевода на новую позицию. Плюсы этого решения она оценила практически сразу: пансион, хоть и был настоящей отдушиной, денег приносил мало. Карьера оставшегося в Москве Вадима, которого много лет не замечали галеристы, внезапно пошла в гору, и теперь он настойчиво предлагал Наде финансовую помощь. Но за годы брака она настолько не привыкла полагаться на мужа в денежных вопросах, что и сейчас отказывалась. Ей было спокойнее решать все самой. Начиная с апреля Надежда Юрьевна Невельская, ранее заместитель, а теперь советник директора департамента по управлению рисками крупной страховой компании, приезжала в Москву дважды в неделю и погружалась в офисные дела. Работа с отчетами была ей досконально знакома и, в общем, даже приятна, и она старалась подавлять ощущение собственной инородности в современном офисе на Садовом кольце, которое возникло внезапно и со временем лишь усиливалось. «В конце концов, – говорила она себе, – в этом переключении из одной реальности в другую есть что-то бодрящее». * * * – Надя Юрьевна, а какая у нас будет выставка? А зачем?