– Это такой деревянный ящик площадью метра два – туда, внутрь, человека и сажали. В общем-то, там всегда кто-нибудь сидел, просто чтобы спокойнее было всем остальным. Ещё можно было их утихомиривать при помощи смирительных рубашек и ремней, но это хоть делалось прямо в палатах. А вот клетки выставляли на улицу или в сарай. – Как вы думаете, я смогу там найти старые истории болезней? – спросила Рик, несколько потрясённая тем, как в изложении Агнеты Эскильсен подобное обращение с отстающими в развитии представало чуть ли не абсолютно естественным. – Наверное, кто-нибудь из сотрудников центра дневного пребывания сможет мне помочь? – предположила она. – Скорее всего в главном здании в рабочие дни всегда есть кто-нибудь из сотрудников. Но я не могу этого утверждать. Я ведь уже сорок лет там не бывала. Я просто подумала, что должна рассказать о том, что знаю, когда увидела фотографию малышки Лисеметте. Ещё раз поблагодарив Агнету Эскильсен за то, что она откликнулась на призыв полиции предоставить всю известную информацию о пропавшей, Луиза набрала Элиселунд в Интернете. «Центр дневного пребывания Элиселунд, амт[1] Западная Зеландия» – сообщалось на интернет-сайте. Там же был указан и номер телефона этого учреждения. Рик набрала номер и выслушала заданные механическим голосом вопросы, о том, требуется ли ей информация о часах работы центра дневного пребывания, касается ли её обращение кого-либо из клиентов центра или она желает, чтобы её связали с кем-либо из администрации. Луиза нажала на ту кнопку, которая соответствовала последней опции, и не успел в трубке прозвенеть один-единственный звонок, как она услышала женский голос. – Но ведь информация в истории болезни конфиденциальна, так что карточки не выдаются, – сдержанно произнесла сотрудница центра, когда Рик объяснила, кто она такая и зачем звонит. – Нет, речь не идёт о том, чтобы получить историю болезни на руки, – поторопилась уточнить Луиза. – Нам бы только хотелось их увидеть… – Все истории болезни охраняются законом о защите персональных данных, – прервала её собеседница. Рик вздохнула и попробовала зайти с другой стороны. Надо же, она только было обрадовалась тому, что им удалось хоть на шаг продвинуться в деле установления личности женщины, как поперёк дороги у неё становится эдакая бюрократическая крыса! – У нас сложилась такая ситуация, что мы пытаемся установить личность одной погибшей женщины. К нам обратился человек, узнавший её по фотографии, и этот человек говорит, что покойная, будучи ребёнком, жила в Элиселунде, – уточнила Луиза. – Единственное, о чём я вас прошу – это чтобы кто-нибудь из сотрудников центра проверил, не хранится ли у вас до сих пор история её болезни, и сообщил нам либо личные идентификационные номера, либо фамилию родителей этой женщины, чтобы мы таким образом смогли войти в контакт с её близкими, если те живы. – Это невозможно, – отрезала сотрудница центра. «Ну вот, придётся получать ордер», – вздохнула Луиза, осознав, что для того, чтобы пробить эту бюрократическую стену, её способностей не хватает. – Но вы можете мне хотя бы сказать, хранятся ли у вас ещё истории болезни шестидесятых годов? – спросила она. – Ну разумеется. С чего бы это мы стали выкидывать такие вещи? – колко парировала женщина на другом конце провода. Быстро пораскинув мозгами, Рик решила, что теперь, когда стало понятно, что истории болезни на месте, стоит сделать ещё одну попытку. – Но вы уж позвольте мне всё-таки спросить, – начала она снова, – разве не может кто-нибудь из ваших сотрудников спуститься в архив и поискать в старых историях болезни, не жила ли в интернате девочка по имени Лисеметте, родившаяся в шестьдесят втором году или около того. – Любой может сюда позвонить и запросить нечто подобное, откуда я знаю, кто на самом деле спрашивает? – прозвучало в ответ, и Луиза, потеряв терпение, чуть было не сорвалась, но тут сотрудница интерната добавила, что для начала полицейские могли бы потрудиться и приехать к ним на место. – И тогда уж внятно объяснить нам, кого именно вы разыскиваете, – закончила она. – Я сама приеду, – приняла решение Рик. – Наверняка же я найду у вас кого-нибудь из тех, кто работал в Элиселунде в середине шестидесятых годов и сможет мне рассказать об этом времени? – Это вряд ли, но мы храним все годовые отчёты. Там указаны фамилии и собраны фото всех, кто жил здесь в соответствующие годы. Луиза поторопилась записать адрес и закончила разговор. – На выход, – сказала она Эйку, как раз в этот момент появившемуся в дверях с коричным кренделем в руке. – По всей видимости, нашу женщину зовут Лисеметте и ребёнком она была помещена в интернат для умственно отсталых под Рингстедом. Теперь он расформирован, но вся документация сохранилась. Если у тебя нет других дел, думаю, нам надо съездить туда и просмотреть журналы регистрации за несколько ближайших к шестьдесят второму году лет – может, узнаем тогда, она ли это, а потом выйдем и на её близких. Под майским солнышком края канав давно поросли зелёной травой. Жёлтые одуванчики уже отцвели, и на стеблях покачивались только «парашютики», собранные в сероватые шарики. За одним из поворотов полицейских встретила и вовсе идиллия – крытые соломой дома со стенами, где пространство между балками было заполнено белой глиной, и пасущиеся у самой дороги лошади. Дальше между полей вилась аллея длиной чуть ли не в два километра, ведущая к озеру Харальдстед-Сё. Когда они съехали с шоссе на эту дорогу, Луиза почти забыла, зачем они здесь. Небо было совершенно безоблачным, и красота вокруг была неописуемой. Дорога описала последнюю плавную дугу, начался спуск к воде, и взору открылись белые здания Элиселунда. Среди всей этой идиллии величественно высились здания расформированного заведения для умственно отсталых. Его внушительные корпуса стояли прямоугольником, образуя внутреннюю площадь, а позади этой структуры располагалось ещё несколько построек поменьше. Должно быть, когда-то все они были обнесены высокой стеной, подумала Луиза и, подъехав поближе, заглушила двигатель и внимательно оглядела комплекс старинных построек. Границы участка были обозначены едва заметными остатками облупившейся каменной кладки. На одной стороне площадки перед зданиями была устроена парковка. С вершины холма сразу было видно, в каком корпусе располагается центр дневного пребывания. Главное здание только что побелили, а его цоколь, наоборот, ярко блестел чёрной краской, так что всё сооружение резко контрастировало с остальными строениями, явно заброшенными. Заглушив двигатель, Рик тихонечко пустила машину под горку. В красивом месте она выросла, подумал Эйк, когда они въезжали в ворота, напомнившие Луизе портал Западной тюрьмы в Копенгагене. Такая же внушительная арка красного кирпича, пусть и не настолько выразительная, но, если знать, что за ней скрывалось в своё время, мысль о тюремном заключении напрашивалась сама собой. – Да уж, – высказалась Рик, проехав по площадке и припарковавшись возле окружающей её стены напротив главного входа. – Похоже, те, кого сюда привозили, жили в полной изоляции от общества. Нордстрём кивнул. – Да, видимо, им нельзя было выходить за пределы огороженного участка, – сказал он, оглядываясь, когда они вышли из машины. Вся атмосфера этого места действовала угнетающе, словно прошлое всё ещё цеплялось за облезшую штукатурку заброшенных зданий. Звонка при входе в центр дневного пребывания они не обнаружили, поэтому просто вошли внутрь и сразу же услышали голоса. Луиза прошла чуть дальше вперёд, чтобы сориентироваться в помещении. Они находились в продолговатом холле, на боковых стенах которого висели в рамках фото этого места, каким оно выглядело раньше, а на торцевой стене впереди висел ряд портретов с небольшими латунными табличками под ними. Всё это были люди, работавшие главными врачами в этом заведении со времени его открытия. – Вы кого-то ищете? – послышалось внезапно откуда-то сверху. Луиза не заметила лестницу, расположенную слева от входной двери. – Да, – ответила она и остановилась в ожидании, пока к ним с приветливой улыбкой спустится пожилая дама с гладко зачёсанными назад седыми волосами. Эйк шагнул ей навстречу и подал руку, объяснив, кто они такие. – Нам бы хотелось посмотреть ваши старые журналы регистрации, – вступила в разговор Рик и объяснила даме, что они пытаются установить личность женщины, которая, как теперь оказалось, ребёнком, возможно, жила в Элиселунде. – Да, я читала об этом в газете, – кивнула местная сотрудница. – Вы полагаете, она могла быть нашей пациенткой? – К нам обратился один человек, который работал здесь у вас, в Элиселунде, – ответила Луиза и рассказала, что бывшая санитарка почти уверена в том, что узнала погибшую женщину по приметному шраму. – Нам бы хотелось разыскать родных покойной. И мы надеемся, что вы сможете помочь нам установить её личный регистрационный номер – тогда мы сможем выйти на её семью. Пожилая женщина ненадолго застыла в задумчивости. – Я сюда позвонила, и мне сказали, что здесь хранятся регистрационные книги с фотографиями пациентов, которые жили здесь на протяжении тех лет, что существовало заведение, и их именами, – продолжила Рик. Её собеседница кивнула: – Это так, но они ведь были предназначены для того, чтобы служба опеки могла документально подтвердить, что заведение полностью укомплектовано. О семье проживающих в регистрационных книгах ничего не указано. Такая информация есть только в историях болезни. – А они сданы музей? – спросила Луиза. Дама улыбнулась и покачала головой. – Нет, – сказала она. – Там выставлены только истории болезни пациентов, находившихся здесь с середины прошлого столетия. Остальные хранятся в подвале, здесь, внизу. Рик вздохнула. – Не будете ли вы так добры уделить нам немного времени и помочь установить, можно ли найти историю болезни интересующей нас женщины? – спросила она. – Мы знаем её имя и год рождения. Сотрудница интерната знаком показала им следовать за собой. – Да я вообще думаю, вы и сами можете спуститься в подвал и просмотреть истории болезни за интересующий вас год – что в этом может быть плохого? Только не выносите их оттуда. – Это нам очень помогло бы, – поблагодарила Луиза. – Могу себе представить, как родным тяжело узнать о смерти кого-то из близких из СМИ, – продолжила пожилая дама. Рик порадовалась, что им встретилась эта женщина, а не тот черствый сухарь, с которым она разговаривала по телефону. Ей и самой было прекрасно известно, что конфиденциальную личную информацию не разрешается выдавать, даже если об этом просят сотрудники полиции. Однако в данном случае Луиза не видела, чем это могло навредить, и была рада, что нашёлся человек, к которому можно обратиться за помощью и который не против обсудить проблему. – Идемте, – сказала местная сотрудница и пошла к лестнице, ведущей в подвал. – Внизу немножко прохладно, и если в подвале окажется слишком темно для того, чтобы разбирать написанное в карточках, то просто поднимитесь с ними сюда. Луиза вообще-то не собиралась ничего выносить наверх, боясь, что они наткнутся на давешнюю мегеру и та помешает им отыскать в историях болезни нужные сведения. – Да ничего, мы справимся и там, и постараемся сделать это поскорее, – поспешно сказала она, и с удовлетворением заметила, что Эйк уже достал из внутреннего кармана своей кожаной куртки блокнот. По обеим сторонам широкого подвального коридора располагались деревянные двери с коваными деталями, а потолки были такими высокими, что там без проблем можно было передвигаться не наклоняясь – даже Эйку, рост которого был где-то около 185 сантиметров. Пахло сыростью и землей – непохоже было, чтобы подвалом пользовались для чего-нибудь еще, кроме хранения. Некоторые из дверей были открыты, и в помещениях, мимо которых двигались полицейские, стояли грубо сколоченные нары со смирительными ремнями, а в одном даже обнаружилось зубоврачебное кресло, тоже с ремнями, чтобы фиксировать руки и ноги пациента. Луиза даже задержалась немного, разглядывая его. – Да уж, мороз по коже, как подумаешь о тех мучениях, которые людям довелось перенести в этом кресле, – сказала сопровождающая полицейских дама, обернувшись к ним. – Я слышала, что зубной врач, который лечил пациентов этого заведения, не пользовался обезболиванием. Просто перед тем, как начать сверлить, пациентов крепко привязывали. Она покачала головой. В конце коридора они свернули направо и двинулись по следующему длинному коридору. – Архив находится вон в том конце. Собственно говоря, это несколько подвальных помещений, перегородки между которыми были снесены, – пояснила пожилая дама и рассказала, что этот участок подвала когда-то представлял собой отдельную палату. – Для тех пациентов, с которыми было не справиться без использования фиксации, а также для тех, кого необходимо было изолировать на короткое время, чтобы избежать распространения заразы. Луиза передёрнулась, на секунду вообразив, что дух того времени до сих пор витает здесь, но отогнала эту мысль, подумав, что она навеяна неподвижностью воздуха в подвале из-за сырости, и шагнула в сторону, пропустив вперёд себя провожатую, которая подвела их с Эйком к одной из дверей. – Это здесь, – показала она, отперев просторное помещение со стеллажами от пола до потолка. – А вот здесь указано, за какие годы на полках расставлены истории болезни. Она включила свет и показала на белые таблички, прикрученные к полкам спереди. – Старое заведение было рассчитано на триста коек, но нередко приходилось ставить в палаты дополнительные койки, так что иногда здесь находилось до четырёхсот пациентов сразу, – рассказала местная сотрудница. – Так что сами видите, немало человеческих судеб прошло через это заведение за долгие годы. Рик кивнула и огляделась вокруг. На стеллажах у одной из стен папки с историями болезни были запихнуты так плотно одна к другой, что казались одним широченным запылённым зелёным корешком. Все они относились к периоду между 1930-м и 1960-м годом. На стеллаже рядом карточки уже были в бежевых обложках и истории болезни в них относились к последующему десятилетию, до 1970 года. Луиза подошла к более узкому стеллажу за дверью и увидела, что здесь стоят истории пациентов, родившихся в последнее десятилетие существования заведения, между 1970 и 1980 годом. Некоторые были ещё совсем маленькими, когда Элиселунд закрыли, подумала она.