Разумеется, стрелять было не из чего, но, заслышав его истошный крик и испуганный голос госпожи Башиловой, в купе заглянул кондуктор. Можно было ожидать, что мужик извинится, однако он сидел развалясь и только похихикивал, глядя на переконфуженного кондуктора. Мать Анатолия взмолилась перевести ее с детьми в другое купе, что кондуктор и исполнил. Вскоре, уже в Петербурге, Анатолий, рассматривая картинки в журнале «Огонек», воскликнул: «Мама, смотри, этот человек ехал с нами в вагоне из Киева!» Мать сначала не поверила, но, взглянув на картинку, так и ахнула, узнав нахального вагонного соседа. Под картинкой было написано: «Григорий Распутин». Вот и сейчас в первую минуту Анатолию показалось, что перед ними Распутин, однако появившийся на крыльце человек напоминал его только одеждой и звероватым видом. – Это мой сын, – крикнул Дмитрий Ильич. – Я ногу вывихнул, не могу идти, не могу стоять. Помоги, Клим! Человек по имени Клим перехватил Дмитрия Ильича из рук Анатолия легко, будто малого ребенка, и понес было в дом, но Дмитрий Ильич сказал: – Пусть сын укол сделает! Я не смогу сидя! Пропусти, Клим! – Сами знаете, господин Башилов, что не велено, никак нельзя… – начал было Клим, однако в это мгновение из-за его спины появилась невысокая плотненькая девушка в белой свободной блузе и светлой юбке. Ее русые волосы были заплетены в две короткие толстые косы и перекинуты на грудь. – Ваш сын? – спросила она встревоженно. – Вы ручаетесь за него, Дмитрий Ильич?… – Как за себя, – твердо ответил Башилов-старший, и девушка пристально взглянула на Анатолия своими светлыми глазами. На вид ей было пятнадцать-шестнадцать лет, однако смотрела она по-взрослому серьезно и проницательно. Анатолию показалось, что он уже где-то видел эту девушку, но сейчас не мог вспомнить где, а главное, не понимал причин для того, чтобы мерить его этим испытующим и даже подозрительным взглядом. Его поразило, что она не смутилась, не покраснела, не заиграла глазами – словом, никак не отреагировала на красоту его лица, а последнее было настолько для него привычно, что надоело до тошноты. Но сейчас такое равнодушие, тем более от столь юного существа, не в шутку уязвило. Он сам смутился, рассердился из-за этого и вызывающе бросил: – Отец ногу вывихнул, так спешил доставить камфору вашему брату, а вы тут время тратите, чтобы меня рентгеном просветить! Если он надеялся, что девушка растеряется, услышав слово, которое, конечно, не каждому-всякому было знакомо, то надеялся напрасно. Она только высокомерно вздернула голову и взглянула на Анатолия свысока, хотя вообще-то едва ли доставала ему до плеча. Но вот как-то так это у нее получилось – взглянуть свысока… Но тут из дома донесся женский испуганный голос: – Аня, скорей! Девушка вздрогнула и, велев мужику: – Пропусти, Клим! – бросилась в дом, сделав Анатолию приглашающий жест. Он в два прыжка, через ступеньки, вскочил на невысокое крыльцо, чувствуя спиной колючий взгляд мужика, и прошел следом за девушкой сначала в сени, потом в просторную комнату, а затем в небольшую комнатку, где на кровати неподвижно лежал мальчик лет одиннадцати-двенадцати – бледный впрозелень. Глаза его были незряче устремлены к потолку, на лице застыло испуганное выражение, он слабо хватал ртом воздух. Двое, мужчина и женщина, находившиеся в комнате, при появлении Анатолия поспешно вышли через другую дверь. В их фигурах, мельком им замеченных, тоже было что-то знакомое, а впрочем, еще более знакомым показалось ему лицо мальчика. На кого он похож? На кого похожа его сестра? И эти двое взрослых – кого они напоминали?! Однако сейчас было не до пустых размышлений и не до разгадывания всяких загадок. – Посади меня, – скомандовал Дмитрий Ильич сторожу Климу, и тот послушно опустил его в кресло рядом с лежащим мальчиком, затем с тревогой взглянул на ребенка и поспешно вышел. – Открывай камфору, – приказал отец Анатолию и закричал сердито: – Аня! Где шприцы?! – Ах! Несу! – раздался ее встревоженный голос, и девушка вбежала, неся перед собой металлический стерилизатор, прихваченный с двух сторон кухонным полотенцем. Брякнула его на стол, бросила полотенце, смешно подув на обожженный палец, и встала у притолоки за спиной Анатолия. Анатолий, совершенно ничего не понимая в этой суете, непонятно нервничая в присутствии этой высокомерной и в то же время перепуганной девчонки, сорвал крышку со стерилизатора, пинцетом выхватил шприц, вставил поршень, открыл пузырек, но раствор показался ему густоват – масло успело остыть. Анатолий обернул флакон краем полотенца и опустил в стерилизатор. В кипятке масло распустилось мгновенно. Тем временем отец откинул одеяло на больном и смазал спиртом его предплечье. Анатолий проворно набрал раствор в шприц, насадил стерильную иглу и принялся делать подкожные впрыскивания. Ему всегда особенно удавались именно подкожные и внутримышечные уколы, а вот внутривенных он побаивался. К счастью, камфору никогда не впрыскивали внутривенно – чтобы не было жировой эмболии. Отец то разминал места уколов, чтобы инъекции поскорей разошлись, то осторожно массировал грудь мальчику в области сердца. Постепенно затравленное выражение исчезло с лица ребенка, он вздохнул глубже, огляделся, позвал: – Мама! Мама, ты где? Аня отошла от притолоки, подсела к мальчику, ласково провела ладонью по его влажным от пота волосам: – Ну что ты, Сереженька? Получше тебе? – Получше, – слабо выдохнул тот. – Только я к маме очень хочу. Аня покосилась на дверь, за которой, как показалось Анатолию, замерла женщина, бывшая рядом с мальчиком раньше, и тихо сказала: – Потерпи немножко. Мама сейчас придет. – Нет, я не к тете Наде, я к настоящей маме хочу, – заплакал ребенок. – Хочу домой! В Казань! У Ани задрожали губы, глаза налились слезами. Она с молящим выражением взглянула на Дмитрия Ильича; тот кивнул, вынул из нагрудного кармана ампулу, подал Анатолию: – Внутримышечно вколи. Успокоительное. Тот взял другой шприц, сделал очередную инъекцию. Веки мальчика медленно сомкнулись, лицо стало спокойным, возбужденное дыхание выровнялось. – Аня, позовите Клима, пусть поможет меня унести домой, а то для Анатолия я тяжеловат, – проговорил Дмитрий Ильич, пытаясь приподняться с кресла, но тотчас опускаясь с болезненной гримасой. – Я запросто смогу тебя донести! – обиделся было Анатолий, однако Аня уже махнула рукой, выглянув на веранду, и здоровенный Клим явился, будто джинн из сказки про Аладдина, подхватил Дмитрия Ильича и легкой поступью вышел вон. Анатолий начал было собирать шприцы, однако Аня нетерпеливо сказала, сунув ему в руки забытый отцом саквояж: – Идемте. Я потом сама здесь уберу, – и они пошли с крыльца, причем Анатолий не сомневался, что мужчина и женщина немедленно вернулись в комнату и бросились к ребенку. «Аня, Сережа, тетя Надя», – толклись в его голове имена, однако, сколько он их ни повторял, сколько ни перетасовывал, они ему ничего не говорили. Перед калиткой, разделявшей два участка, Аня остановилась, протянула руку Анатолию. В каждом ее движении, в каждом жесте, в каждом взгляде была почти взрослая серьезность, даже некая умудренность, и Анатолий, который был года на два, на три старше ее, чувствовал себя мальчишкой. Это его раздражало, хотелось как-то восторжествовать над ней, дать ей понять свою силу, и он вспомнил способ, который действовал наверняка. Взял ее руку, склонился, прижался к ней губами, взглянув исподлобья, нежно, с поволокой. Он знал, что его глаза приняли сейчас неотразимое для женщин выражение. Каждая в такое мгновение чувствовала себя единственной на свете для этого красавца, а на самом деле техника этого взгляда была четко отработана, и Анатолию было все равно, на кого смотреть – да хоть на корову! Ну что ж, уловка сработала безотказно. Маленькая, изящная, хотя и несколько пухленькая ручка дрогнула около его губ, нежные щеки девушки залились краской. Она быстро вздохнула, словно всхлипнула, и, резко вырвав руку из пальцев Анатолия, понеслась к дому, чуть-чуть, самую малость припадая на правую ногу и косолапя. Анатолий с видом победителя посмотрел ей вслед. Ну что ж, и эта милая девочка не смогла устоять перед ним, так же как не смогли и многие другие ее сестры по несчастью! Аня вдруг приостановилась, начала подниматься по ступенькам медленней, и Анатолий понимал, что ей страшно хочется оглянуться. Вот сейчас оглянется! Но нет – она резко, с вызовом вздернула голову, словно чувствовала его взгляд и хотела показать, что не подчинилась, не подчинилась ему! В это мгновение что-то резко толкнуло Анатолия – он едва удержался на ногах. Оказывается, это звероватый Клим, относивший Дмитрия Ильича домой, возвращаясь, прошел мимо и задел его, даже не дав себе труда посторониться, а тем паче извиниться, только бросил на него угрожающий взгляд и буркнул: – Домой идите, барин! А то как бы не заплутаться в чужом саду! – Ах ты наглец, – прошипел было Анатолий, но Клим молча, не оглядываясь, протопал к крыльцу, взошел на него и канул за дверью. – Что так долго? – встретил сына Дмитрий Ильич, сидевший в кресле на террасе. Вера Савельевна стояла тут же, ломая руки; глаза были заплаканы. Анатолий опустился на пол у ног отца и принялся заново, уже бинтами, перетягивать его вывихнутую лодыжку. – Кто эти люди? – спросил он, не поднимая головы. – Тебе это знать не нужно, – пробормотал Дмитрий Ильич. – Просто Филатовы, и все. – Ты меня за дурака принимаешь? – усмехнулся Анатолий. – Ты должен молчать, – прохрипел отец. – Я дал слово, что ты будешь молчать. В голосе его было что-то такое, отчего у Анатолия мороз по коже прошел. – Утром уедешь, – жестко сказал Дмитрий Ильич. – Да в чем же он виноват?! – взрыдала Вера Савельевна и тут же зажала рот рукой. – Никто ни в чем не виноват, – резко ответил ее муж. – Просто так сложилось. Неудачно сложилось. Но ты знай, сын, что я люблю тебя, и мать любит, но тут такие дела, что лучше тебе в них не вмешиваться. Так что утром на поезд… Прости уж, потом в городе встретимся и поговорим. – Вообще я могу и сейчас уехать, – обиженно буркнул Анатолий. – Мать пожалей, – дрожащим голосом попросил Дмитрий Ильич, и сын кивнул, поднялся с пола: – Ладно, утром. А где бы тут льда найти? Тебе нужно холод к ноге, чтобы не отекло. Хотя уже поздновато, конечно… – В погребе лед есть, – дрожащим голосом сказала мать. – Сейчас принесу.