Мы могли лишь сидеть и молча смотреть на нее во все глаза. Убедившись, что уговоры бесполезны, Джон Кавендиш отправился на поиски расписания поездов. Жена последовала за ним, обронив напоследок, что миссис Инглторп следовало бы прислушаться к мнению Эви. Стоило ей выйти из комнаты, как выражение лица мисс Говард изменилось. Она стремительно наклонилась ко мне. – Мистер Гастингс, вы кажетесь порядочным человеком. Могу я вам довериться? Признаться, я был ошеломлен. Она положила руку мне на плечо и понизила голос до шепота. – Присмотрите за ней, мистер Гастингс. За моей бедной Эмили. Они все здесь хищники. Все, как один. О, я знаю, о чем говорю. Все они в затруднительном положении. Каждый пытается вытянуть из нее деньги. Я защищала ее как могла, а теперь, когда я не в силах им помешать, они ее облапошат. – Полно, мисс Говард, – пробормотал я. – Разумеется, обещаю сделать все, что в моих силах, но право же, я уверен, что сейчас за вас говорят обида и усталость. Она прервала меня, зловеще помахивая указательным пальцем. – Молодой человек, уж поверьте моим словам. Я ведь прожила на свете куда больше, чем вы. Все, о чем я прошу: держите ухо востро. Вскоре вы поймете, что я имела в виду. Из окна доносилось тарахтение мотора. Услышав голос Джона, мисс Говард встала и направилась к двери. Уже взявшись за ручку, она обернулась и со значением кивнула мне. – И прежде всего, мистер Гастингс, не спускайте глаз с этого дьявола – ее муженька! На дальнейшие объяснения времени уже не оставалось. Мисс Говард окружили домочадцы, слова прощания перемежались протестующими возгласами. Инглторпы так и не появились. Когда автомобиль уехал, миссис Кавендиш внезапно отделилась от группы провожающих и побежала через подъездную аллею к лужайке, навстречу высокому бородатому человеку, направлявшемуся к дому. Я заметил, что когда она протянула ему руку, ее щеки порозовели. – Кто это? – резко спросил я в приступе инстинктивного недоверия к незнакомцу. – Доктор Бауэрштейн, – коротко ответил Джон. – И кто же он такой, этот доктор Бауэрштейн? – Он поселился в нашей деревне, когда врачи прописали ему полный покой после какого-то тяжелого нервного расстройства. Сам он из Лондона. Башковитый парень. Говорят, он один из крупнейших мировых экспертов по редким ядам. – И большой поклонник нашей Мэри, – невинно ввернула резвушка Синтия. Джон нахмурился и поспешил сменить тему разговора. – Пройдемся и потолкуем, Гастингс. Все это чертовски неприятно. У Эви под языком всегда полно колючек, но в целой Англии не сыскать более преданного друга. Мы зашагали в сторону деревни, сперва по парковой аллее, а дальше через рощу, служившую границей поместья. Уже на обратном пути, минуя очередную калитку в живой изгороди, мы повстречали молодую женщину. Проходя мимо, она с улыбкой кивнула нам и я не смог сдержать восхищения ее броской цыганской красотой. – Ну до чего же хороша! Лицо Джона окаменело. – Это миссис Райкс. – Та самая, о которой мисс Говард… – Та самая! – довольно грубо оборвал меня он. Я подумал о седовласой старухе, самодержавно правившей в огромном доме, вспомнил смазливое личико, одарившее нас призывной улыбкой, и смутное предчувствие несчастья коснулось меня. Но тогда я от него отмахнулся. – Все-таки Стайлз – замечательное старинное поместье, – заговорил я с Джоном. Он кивнул, но вид у него был угрюмый. – И это прекрасное имение когда-нибудь будет моим. Мне не пришлось бы дожидаться столько лет, если бы отец поступил достойно и составил надлежащее завещание. Не пришлось бы сейчас выгадывать каждый грош. – Разве вы стеснены в средствах? – Дорогой Гастингс, вам-то я могу признаться, что я в одном шаге от полного разорения. – Почему не попросите помощи у брата? – У кого – у Лоуренса? Он истратил все до последнего пенни на издание своих никчемных стишков в роскошных переплетах. Нет, мы с ним оба нищие. Сказать по правде, мать всегда проявляла исключительную щедрость. Но так было раньше. А с тех пор, как она вышла замуж, конечно… – Он умолк и нахмурился. В первый раз я почувствовал, что с уходом Эвелин Говард обстановка в Стайлз-Корте неуловимо изменилась. Ее присутствие создавало ощущение надежности и неуязвимости. Теперь эта броня была разрушена, и сам воздух, казалось, наполнился подозрением. В памяти вдруг всплыло лицо доктора Бауэрштейна, вызвавшее у меня такую антипатию. Безотчетное недоверие ко всем и ко всему заполнило мой разум. И на краткий миг его коснулась тень грядущего зла. Глава 2 События 16 и 17 июля Я прибыл в Стайлз пятого июля. Теперь пришла пора поведать о том, что произошло шестнадцатого и семнадцатого числа того же месяца. Для удобства читателя перескажу события тех дней во всех подробностях. Они были выявлены впоследствии на судебном процессе, в ходе долгих и утомительных перекрестных допросов. Спустя пару дней после своего отъезда Эвелин Говард написала мне и сообщила, что устроилась сиделкой в большом госпитале в Ми́ддлингеме. Этот фабричный городок находился примерно в пятнадцати милях от Стайлза. Мисс Говард умоляла немедленно сообщить ей, если мне покажется, что миссис Инглторп склонна помириться. Я очень приятно проводил время и единственным обстоятельством, омрачавшим эти безоблачные дни, было неизменное и, на мой взгляд, совершенно необъяснимое предпочтение, которое миссис Кавендиш отдавала обществу доктора Бауэрштейна. Чем приворожил ее этот тип, сущая загадка, но она постоянно приглашала его в Стайлз и частенько они совершали весьма продолжительные совместные прогулки. Шестнадцатое июля пришлось на понедельник. Денек выдался суматошный. В субботу открылся долгожданный благотворительный базар, а торжественный концерт вечером шестнадцатого завершал это мероприятие. Гвоздем программы должна была стать патриотическая декламация миссис Инглторп, которая собиралась прочесть стихотворение о войне. С самого утра мы занимались обустройством и украшением зала в деревенском клубе, где ожидалось представление. Обедали поздно, а потом посидели в саду. Я обратил внимание на странное поведение Джона: он будто места себе не находил, метался туда-сюда. После чая миссис Инглторп прилегла отдохнуть и набраться сил перед вечерними трудами, а я пригласил Мэри Кавендиш на партию в теннис. Незадолго до семи миссис Инглторп позвала нас в дом, чтобы мы успели поужинать – ужин подавали раньше обычного. Мы торопливо переоделись, и еще до окончания трапезы автомобиль призывно гудел под окнами. И вот уж все позади. Концерт имел большой успех, а выступление миссис Кавендиш снискало бурные овации. Синтию, которая принимала участие в живых картинах, партнеры по сцене пригласили на вечеринку после представления. Так что в Стайлз с нами она не вернулась, заночевав у одной из подруг. Семнадцатого июля миссис Инглторп, немного переутомившись накануне, завтракала в постели, но уже половине первого сошла вниз в самом бодром расположении духа и утащила нас с Лоуренсом на званый обед. – Весьма любезно со стороны миссис Роллстон пригласить нас. Это, знаете ли, сестра леди Тэдминстер. Роллстоны – одно из старейших английских семейств, они высадились вместе с Вильгельмом Завоевателем [Речь идет о норманнском вторжении в Англию в 1066. Возглавивший его герцог Вильгельм Нормандский (1028–1087), носил прозвище «Завоеватель» и стал английским королем Вильгельмом I]. Мэри в гости не поехала, сославшись на более раннюю договоренность с доктором Бауэрштейном. Отобедали мы на славу, а когда отправились в обратный путь, Лоуренс предложил сделать крюк в Тэдминстер, до которого было меньше мили, и навестить Синтию в ее аптеке. Миссис Инглторп заявила, что это отличная идея, но поскольку ей предстоит написать несколько писем, она подбросит нас до госпиталя и уедет, а мы сможем вернуться вместе с Синтией на двуколке. Бдительный привратник отказывался нас впустить, пока Синтия лично не поручилась за нас. В длинном белом халате вид у нее был еще более свежий и очаровательный, чем всегда. Она проводила нас в свое святилище и познакомила с коллегой-фармацевтом. Эту особу, внушившую нам благоговейный трепет, Синтия непочтительно величала «Крутышкой». – До чего же много здесь всяких склянок! – воскликнул я, переступив порог комнаты. – Неужели вы точно знаете, что в какой находится? – Каждый раз одно и то же! – простонала Синтия. – Мы уже подумываем учредить специальный приз для первого посетителя, который придумает что-нибудь новенькое. Я даже знаю вашу следующую реплику: «И сколько человек вы уже отравили?» Посмеявшись, я признался, что собирался сказать именно это. – Народ, если бы вы знали, как чертовски легко совершить роковую ошибку и случайно отравить пациента, вы бы не шутили на эту тему. Давайте-ка лучше выпьем чаю. Вон в том шкафу у нас припрятаны всякие лакомства. Нет, Лоуренс, не в этом – здесь мы как раз держим яды. Я имела в виду тот, здоровенный. Мы премило поболтали за чаем, а потом помогли Синтии вымыть посуду. Едва успели убрать последнюю ложку, как в дверь постучали. Улыбки мигом исчезли с лиц хозяек, сменившись суровым и неприступным выражением. – Войдите, – произнесла Синтия сухим официальным тоном. Вошла молоденькая, явно запуганная до последней степени санитарка и протянула Крутышке какую-то бутылочку. Та жестом переадресовала ее Синтии, отпустив при этом довольно загадочное замечание: «На самом деле сегодня меня здесь нет». Синтия осмотрела склянку с видом непреклонного судьи. – Это следовало принести еще утром. – Сестра передает свои глубочайшие извинения. Она забыла. – Сестре следует ознакомиться с правилами, вывешенными на дверях. По лицу бедной санитарочки было ясно, что она ни за какие коврижки не станет передавать подобный ответ своей грозной начальнице. – Стало быть, лекарство будет готово только завтра, – заключила Синтия. – Очень вас прошу! Нельзя ли все-таки этим вечером? – Что ж, – милостиво снизошла Синтия, – сейчас мы, конечно, очень заняты, но если удастся выкроить минутку, я этим займусь.