Если Джером действительно послал ее, тогда, возможно, я мог ей верить. Он был единственным человеком во всем мире, которого я когда-либо называл другом. Парень, который прошел со мной через систему, когда мы были подростками. Он был мне как брат. Мы были нежеланными детьми в приемной семье Холлоу Райз. Порядочные члены общества не брали к себе проблемных мальчишек, которые знали местных копов по именам. Они забирали милых, невинных девочек и нежных мальчиков, которые предлагали объятия и улыбки в обмен на любовь. Я никогда и никого не подкупал, чтобы меня любили. У меня было слишком много гордости, а волновало меня это слишком мало. Но из тех мрачных лет я вынес одну хорошую вещь. Мы с Джеромом образовали неразрывную связь. Он всегда был более симпатичным из нас. Из тех, кто мог продать воду рыбе. Я всегда знал, что он займется бизнесом, но так получилось, что он стал одним из самых влиятельных боссов мафии в нашем родном городе, Иперии. Он давал мне работу годами, используя мои особые, безжалостные таланты для устранения врагов. Это меня вполне устраивало. Я мог жить одинокой жизнью, как и хотел, и получать деньги за то, что я чертов убийца, которым мне всегда было суждено стать. Так что, если Джером пытался вытащить меня отсюда, я должен был доверять его суждению о посланной им кавалерии. Но была ли эта девушка действительно способна вытащить меня из самого охраняемого учреждения во всей Солярии? Она весила, наверное, килограммов пятьдесят и выглядела в точности как моя последняя влажная мечта. Но как бы сильно мой член ни хотел узнать ее получше, это не означало, что я мог ей доверять. Насколько я знал, она могла работать на одного из моих врагов. Но кто бы стал так напрягаться, чтобы вытащить меня отсюда только для того, чтобы перерезать мне горло? Занятие довольно бессмысленное, учитывая масштабы поставленной задачи. Я снова повернулся, чтобы заглянуть в люк, откуда она смотрела на меня ровным взглядом. Красные следы от пальцев на ее шее вызвали во мне каплю страстного желания их слизать. — Что делает тебя достаточно хорошей для работы? Не пойми меня неправильно, я видел монстров и в меньших упаковках, хотя, возможно, и не таких красивых. Я предполагаю, что в твоих пышных сиськах живет инферно хитрости, так что, может, просветишь меня? Ее кулак пролетел сквозь люк и попал мне в нос. Я попятился назад, из моих губ хлынул поток проклятий, а в кости вспыхнула боль. Нос не был сломан, но такой удар говорил о том, что она знала, как его сломать. Так что, думаю, я отделался легким испугом. — Вот что ты получаешь за удушение, — прошипела она, и из моего горла вырвался маниакальный смех. Дикая, вот кем она была. Но я был более диким. По имени и по природе. Я потер переносицу и попятился назад к ней, криво улыбаясь уголками губ. — Скажи мне, что ты трахаешься так же грубо, как дерешься, — промурлыкал я, и ее взгляд потемнел. О, пожалуйста, звезды, пусть это будет правдой. Она встала на цыпочки, чтобы смотреть прямо в люк; если она и боялась меня, то она этого не показывала. Это делало ее идиоткой или равной по силе, и я ставил на последнее. — Меня наняли, чтобы вытащить тебя отсюда. О любой части моих планов, которая касается тебя, я расскажу, когда буду готова. Это просто вежливость, что я говорю тебе о них сейчас. Так что ты можешь либо принять хорошую судьбу, которую тебе преподносят звезды, либо проигнорировать ее, и я все равно вытащу тебя отсюда и получу мою оплату. — Хммм, — раздалось у меня в груди. — Нет, тебе нужны не только деньги. В ее глазах я увидел нечто, что отражало мою собственную душу. Потребность быть замеченным. Она делала это не только ради денег, но и ради славы тоже. И мне было знакомо это чувство. Я убивал как художник, оставляя стены, окрашенные в красный цвет, как Пикассо, подвешивая своих жертв и отрезая от них куски, как Ван Гог, и топя людей в ванне с кока-колой — ладно, последнее было делом моих рук. Но дело в том, что мне нравилось оставлять свой след, я хотел, чтобы люди говорили о величайшем из ныне живущих убийц. Син Уайлдер был злодеем, который напоминал плохим фейри запирать окна и двери перед сном. И эта милая крошка хотела, чтобы ее имя тоже было на свету. — Не думай, что знаешь, что мне нужно, — мрачно сказала она. — Тогда оставлю размышления при себе, — задумчиво ответил я, но был уверен, что разгадал ее. — У меня есть кое-что, что может подсластить пилюлю. Нам не обязательно быть врагами, — она потянулась к комбинезону, и мои брови поднялись в надежде, и я задался вопросом, не взгляну ли я мельком на сиськи в обмен на мое время. Она достала одним звездам-известно-откуда, то, что было, пожалуй, лучше сисек. И я не говорю об этом легкомысленно. Запечатанный белый пластиковой стаканчик. — Что это? — потребовал я низким голосом, внезапно став серьезным, как гребаный сердечный приступ. — Пудинг, — сказала она просто, как будто это ничего не значило. Но это значило все. Всееееееее. — Пудинг. Какого. Вкуса? — процедил я сквозь зубы, теряя рассудок. Я жил на черством хлебе и без масла — не лизнуть, не попробовать. Этот пудинг был оргазмом в стаканчике. Но только если он был шоколадным. Во имя луны, пусть это будет шоколадный. — Шоколадный, — сказала она, и я потянулся за ним, просунув всю руку в люк. Она вышла из зоны досягаемости, и я отдернул руку со звуком, похожим на то, если бы кто-то пнул собаку. — Дразнишь, — прошипел я. — Я отдам его тебе, если ты скажешь мне одну вещь, — легко сказала она, размахивая стаканчиком, чтобы меня поддразнить. — Что? — зарычал я, размышляя, могу ли выбить дверь в стиле Халка и пойти за пудингом. Но, честно говоря, если бы я выбрался наружу, пудинг был бы вторым в списке того, что я хотел бы съесть. — Почему тебя посадили в изолятор? Мне нужен способ вытащить тебя отсюда. Я рассмеялся. — Удачи тебе, котенок. Я выпотрошил одного парня, чтобы заработать себе место, а потом какой-то мелкий стукач продал меня охранникам. Я повернулся и сплюнул на землю позади себя, потому что, если я когда-нибудь узнаю, кто был этим стукачом, его внутренности станут его наружностями быстрее, чем Вампир сможет отлить. — Хм, — она прижала стаканчик ко рту, и мой член дернулся от желания. Представляла ли она, что сейчас со мной делает? — Значит, никто из охранников на самом деле тебя не видел? Никаких камер видеонаблюдения? — Я не гребаный идиот, котенок. Я не убиваю на камеру. То есть, я бы убивал, если бы за это не давали тюремный срок. У меня могло бы быть свое собственное телешоу. Вообще-то… — Ты отвлекаешься, — оборвала она меня, и моя ухмылка стала шире. — Поверь, мое внимание полностью приковано к тебе, — я позволил взгляду блуждать по ее изгибам, и к тому времени, как я вернулся к ее лицу, она закатила глаза. К черту мое бесполезное тело. Если бы у меня был доступ к способностям моего Ордена, она бы уже упала к моим ногам. — Значит, кроме стукача, который тебя сдал, других доказательств того, что это сделал ты, не было? — спросила она. — Ничего. Я спрятал оружие как профессионал. Оно, наверное, все еще в моей старой камере внутри задней ножки нижней койки. Я выдолбил ее, используя только монету и собственные ногти. Кстати, какой ублюдок забрал мою камеру? Это был Рэндал? Сука Рэндал… — Ну, я не знаю, какая у тебя была камера, — сказала она с позабавленной улыбкой. — Это легко запомнить. Номер один, — сказал я мурлыкая. — Блок А. Верхний этаж, очевидно. — Значит, если я смогу достать орудие убийства и подложить его кому-нибудь другому… — она невинно пожала плечами, но что-то подсказывало мне, что этот одуванчик вовсе не был невинным. Это был такой одуванчик, который трахал чертополох и развлекался с ядовитым плющом. — Ты в том же блоке? — спросил я. — Нет, — она снова пожала плечами, и я издал гравийный смешок. — Тогда удачи тебе в этом задании, медовый пирожок. В другие камеры ты попадешь только в том случае, если тебя переведут. А переведешься ты только если обратишься к Начальнице тюрьмы, а Начальница тюрьмы только… — Тебе следует мыслить нестандартно, Син, — снова оборвала она меня, придвинувшись ближе. — Но, наверное, это трудно для тебя, когда ты заперт в коробке. Она постучала по двери, и я наклонил голову, мой взгляд упал на пудинг. — Я дал тебе, что ты хочешь. Теперь дай мне мою награду, — я снова потянулся за пудингом, и на этот раз она охотно отдала его. Я выхватил его, прижимая к груди как настоящий Голум30. Мое. Сексуальная улыбка завладела губами мисс Ответ-На-Все-Мои-Мечты, и она стала нравиться мне гораздо больше. Черт возьми, была одна вещь, в которой я нуждался больше, чем в этом чизкейке. То, ради чего я готов был отрезать конечность. Но мои цепкие пудинговые ручонки не выиграли мне бонусов. Так что мне оставалось быть полным придурком по этом поводу. Она придвинулась ближе к люку, чтобы заглянуть внутрь, и я выпрямился, разглаживая выражение лица, и засовывая пудинг в карман треников. Сложив руки на груди, я поиграл мышцами. — Я согласен сотрудничать и облегчить тебе все это дело, но только если ты дашь мне кое-что взамен. — Что еще? Я только что дала тебе пудинг! — она нахмурилась, и я постучал пальцем по губам. — Поцелуй меня, котенок. Освободи меня на несколько секунд своими яблочно-красными губами. Мое горло сжалось, когда ее взгляд упал на мой рот, и я больше всего на свете пожелал использовать форму моего Ордена. Чего желала эта кошечка? Я бы дал ей ту марку кошачьей мяты, которая ей нужна. Но прямо здесь я мог быть только одним — самим собой. И это было недостаточно хорошо. — Обещаешь, что будешь сотрудничать? — она изогнула бровь, придвинувшись еще ближе. Юпитер, должно быть, был в моем гороскопе сегодня, потому что я был одним счастливым сукиным сыном. Я заинтересованно кивнул, прижавшись всем телом к двери, подняв руки над головой и вцепившись ногтями в холодное железо. Мне нужно было тепло тела, вожделение и страсть. Я умру, если не получу их в ближайшее время. Она наклонилась вперед, ее ресницы бросили тень на щеки, ее веки стали тяжелыми, а дыхание порхало над моим ртом. На вкус она была как сахар и надежда, и это еще до того, как ее рот оказался на моем. Мог поспорить, что вкус у нее был греховный. А если и нет, то я знал один хороший способ, как вложить грех в нее. Я застонал от нужды, прижимаясь к двери. Мой член увеличился, балансируя на грани боли, когда я не дал ему места, отказываясь сдвинуться и на миллиметр. Я должен получить этот поцелуй. Отказаться сейчас от ее губ было бы для меня проклятием. В этот момент я не мог придумать, чего бы я хотел больше, чем просто прикосновения моего языка к ее, моей щетины к ее гладкой коже, тепла ее плоти на моей. — Двенадцать! — голос офицера Кейна расколол воздух пополам, и ее с воплем оттащили от меня за волосы. — Нет! — закричал я, выбросив руку через люк, пытаясь дотянуться до нее. Дубинка Кейна ударила меня по предплечью, и я с ревом ярости отдернул руку обратно. Его оскаленное лицо появилось в поле зрения. Он потянулся к люку, и я потерял ее из виду. — Подожди! — я бросился вперед как раз в тот момент, когда люк захлопнулся. Я хлопнул ладонью по двери еще раз, и еще, чистая ярость пронеслась по моему телу и захватила меня в свои объятия. — ВЕРНИ ЕЕ ОБРАТНО! Шаги удалялись от меня, и паника зажгла мое сердце. — Подожди — как тебя зовут?! Скажи свое имя! — Розали Ос… ах! — её прервали, когда Кейн наказал её, и звук захлопнувшейся двери по коридору пронёсся по всему изолятору и отозвался в моём черепе. Розали, Розали, Розали. Ос… Осмунд? Осел? О-Син-ты-делаешь-меня-такой-мокрой? Неважно. Ее имя — это все, что мне было нужно, и я перекатывал его на языке, повторяя снова и снова. Затем я опустился на колени на пол, достал из кармана пудинг и положил его перед собой. — Маленькая искусительница, — промурлыкал я, медленно снимая с него крышку. И вот он стоял во всей красе. Коричневая шоколадная кашица покрывала его воздушную серединку до самых молочно-сладких глубин. Я впился зубами в нижнюю губу, засунул палец в стаканчик, окунул его в шоколад и застонал, когда его аромат донесся до меня. — Ты будешь такой же вкусной, как этот пудинг, Розали? — размышлял я вслух, поднося палец к губам. Я слизал шоколад и похотливо застонал, подавшись вперед, чтобы заглянуть в его душу. — Как только ты сюда вошел, у тебя не было ни единого шанса, пуд. Иди к папочке. Я навалился на стаканчик и запустил в него язык, поглощая все сразу, как жадный ублюдок, которым я и был. Каждый кусочек был чудом, каждое движение языка — Священным Моментом. Я бы с радостью остался бы с этим пудингом на все времена. Вот только я съел его полностью. Он ушёл, не успев понять, что произошло. Я перекатился на спину, поднес стаканчик ко рту и вылизал его дочиста. — Прости, детка, я не умею играть по правилам. Земля тебе пухом, — я отбросил стаканчик в сторону, и он ударился о стену.