Он перевернул всю библиотеку Двора в попытках найти хотя бы что-то, что способно было дать подсказку. Перебирал факт за фактом, пытаясь распутать клубок, чтобы понять, что такого особенного в Лавинии, почему именно она. Почему именно девственница. Почему нужно было проворачивать всю эту историю с ее мужем. Искал — и не находил. Равно как и не представлял, почему с ее предплечья не сходит метка. И что творится с ее магией. Сейчас, когда эмоции отступили, уже не мешая мыслить здраво (признаться, до ее появления он вообще мало что испытывал по тому или иному поводу), оставалось только ругать себя за несдержанность. Она действительно ничего не понимала, но умудрилась его найти. Поисковый портал, мгновенный выход на того, кого ищешь — непростое заклинание даже для элленари. Смертным его воспроизвести так и не удалось: несмотря на то, что они веками изучали записи армалов. Даже те, кто получил доступ к знаниям мааджари, даже из них самые простые порталы вытягивали силы. Сильнейших магов заставляли лежать пластом и восстанавливаться по нескольку дней. — Ваше аэльвэрство, — вошедший коротко склонил голову. Наргстрен. Один из главнокомандующих Золтера, его наставник и тот, с кем они вместе планировали заговор. Если верить Лавинии, заговорщики от своих планов не отказались, а значит, времени у него остается все меньше и меньше. — Я тебя слушаю. — Вы просили лично докладывать об аэльвэе Орстрен. Она по-прежнему стоит за воротами замка. Маска Золтера обжигала, как если бы он в самом деле приложил к лицу раскаленный металл. Была у элленари, управляющих стихиями, такая казнь: заковать в доспехи и раскалить их докрасна, держать приговоренного в них до тех пор, пока он не уйдет за грань в жутких мучениях. В том, что Лавиния сегодня бросила ему в лицо, была истинная правда. Поцелуй, от которого он не сумел удержаться, принадлежал не ему. Не ему принадлежали все их разговоры и любые чувства, которые она испытывала. И это сводило с ума. Сводило, сводило и свело. Когда их мир был полон жизни, элленари были полны чувств. Чувства, которые испытывали люди, не шли ни в какое сравнение с тем, что могли испытать они. Если радость — то бесконечная, как вереница миров и раскинувшееся над головами небо, если ненависть — то глубокая и черная, как сама смерть, как ее ледяное сердце. Если любовь… Про любовь Льер знал от матери. Она говорила, что помнит, как впервые повстречала отца, и что Арка благословила их именно в ночь схождения луны и солнца. Отец вырос вместе с Золтером, они были друзьями, и долгое время именно он помогал повелителю Аурихэйма сдерживать надвигающуюся пустоту. Самую страшную из существующих во всех мирах силу, способную даже Смерть поглотить без остатка. Однажды отец не вернулся: пустота завладела им и увела за грань, а Льеру, тогда еще совсем неопытному юнцу, Золтер предложил занять пост главнокомандующего. Военное дело было у них в крови, и он согласился, не раздумывая. Что касается матери, она перенесла удар гораздо легче, чем могла бы. — Если бы во мне было столько чувств, как когда мы вошли под Арку, — сказала она, — я бы умерла в тот же миг, когда его сердце остановилось. Но чувств не было. Не было чувств и в нем, вот только сегодня, глядя на нее, он чувствовал. Она — тоже, иначе не опустилась бы перед ним на колени. Мать никогда и ни перед кем не склонялась. Чувства. Откуда им взяться в мертвом, угасающем мире? Откуда, если не от хрупкой, бессильной смертной? Смешно. Тем не менее смешно ему сейчас не было. Рядом с Лавинией он терял контроль, рядом с ней он переставал быть самим собой (и речь шла вовсе не о личине Золтера). Нет, он просто становился кем-то другим. Другим Льером, которого раньше не знал, которого не понимал, и именно это, странное чувство, слабость — обрушилось на него с силой глубинной тьмы. Он не хотел меняться. Он не хотел чувствовать, не хотел что-то испытывать по поводу того, через что должен был просто перешагнуть. Должен — значит, перешагнет. — Отправь аэльвэю Орстрен в ее владения, — коротко приказал Льер. — И поставь печать, чтобы Двор не пропустил ее в следующий раз. — Мой повелитель. — Наргстрен склонил голову, но в глазах заговорщика он уловил короткую искру раздражения. Впрочем, эта искра не значила ровным счетом ничего, и Льер отвернулся: разговор был закончен. С Лавинией тоже. Он сделает то, что обещал, но до того — никаких послаблений. Ни ей, ни себе. Если она его возненавидит, это будет очень кстати. По крайней мере, когда все закончится, у него останется хотя бы ее ненависть. Теперь уже точно его. Безраздельно. 11 После случившегося меня посетило странное чувство. Развод с Майклом ударил по моей гордости (или, точнее сказать, по тому, что я ею считала), но чем больше сейчас задумывалась о наших с ним отношениях, тем больше убеждалась, что любви там не было. Все это было навеяно чарами элленари, вся моя влюбленность, начиная с первого танца и тайных поцелуев украдкой. Впрочем, о поцелуях лучше не думать. Майкл всегда делал это так, будто стеснялся, а может, просто не умел целоваться — под магией места для стеснения не остается. Магия магией, но я даже ее не чувствовала, зато чувствовала усталость. Глухую тоску и, пожалуй, на этом все. В таком состоянии меня и застала Лизея. — Доброе утро, аэльвэйн! Вы сегодня рано… — Элленари наткнулась взглядом на ошейник, браслеты и замерла. Я же прислушалась к себе и поняла, что по этому поводу тоже ничего не испытываю. Такое абсолютное ничего, какого моя магия просто не предполагала. На лице Лизеи и то отражалось больше чувств, что, несомненно, было очередной странностью. Великая раса элленари не чувствует, в этом меня неоднократно пытались убедить… словами. Зато вчера убедили действиями, и с этим, похоже, остается только смириться. — Мне очень жаль, — тихо сказала девушка, и мне захотелось запустить в нее чем-нибудь тяжелым. — Не надо меня жалеть, — это прозвучало резко, и Лизея кивнула. — Я жалею не вас. Я сожалею о том, что все так получилось. Не стоило вам ему возражать. Я усмехнулась. — За что тебя выгнали из семьи? Она вздрогнула, словно я ее ударила. Но потом все-таки произнесла: — Я отказалась выйти замуж за того, кого выбрал отец. М-да. Мир другой, а в головах все то же. И они еще будут меня убеждать в том, что у них все не как у людей. — Ты молодец, — сказала я и отвернулась от зеркала, чтобы не видеть ее лица. Хотя не была уверена, что она молодец, и вообще ни в чем не была уверена. Ее имя упоминали заговорщики: именно Лизея сообщила про мой узор, но вряд ли она была в курсе заговора. Особенно учитывая, что появилась при дворе Золтера недавно, и вряд ли могла участвовать в том, что началось задолго до ее появления. — Вы тоже молодец, — неожиданно донеслось сзади. — Не представляю, что бы я делала на вашем месте. — Скучаешь по семье? — я по-прежнему смотрела на свои руки. — Нет. — Тишина. — Может быть… немного. По сестрам. — У меня тоже есть сестра. И брат, — не уверена, что это вообще было кому-то интересно, но мне просто нужно было это сказать. — Они младше вас? — Старше, — я наконец-то повернулась к ней. — Намного? — Лизея положила платье на постель и приблизилась. — В нашем мире намного. Для вас, наверное, это сущий пустяк. Винсент и Тереза действительно были значительно старше меня по человеческим меркам. Не представляю, с какой радости я вообще появилась на свет, если матушка и отец были так далеки друг от друга. У них уже был Винсент — достойный наследник, и Тереза, наделенная сильнейшей темной магией. В отличие от матушки, отец был на магии просто помешан, об этом мне рассказывал Винсент. Он не чурался прогресса, но предпочитал изучать то, что в нашем мире медленно угасало. — Не знаю. Не уверена, — Лизея улыбнулась. — Рядом с вами все пустяки становятся важными. — О чем ты? — Мне казалось, что разорванная родовая связь для меня ничего не значит. Но теперь я понимаю, что это не так. — Вряд ли это связано со мной. — Может быть, и нет. Но раньше я не… — она запнулась. — Не знаю, как это объяснить. Давайте я лучше помогу вам привести себя в порядок. — Не стоит, — остановила я. — Не уверена, что я сегодня куда-то пойду. — Но если его аэльвэрство… — Я не желаю его видеть и с ним разговаривать. Лизея открыла рот. Потом его закрыла. Потом все-таки выдохнула: