– А… это неопределенность. У нее два значения: то ли карты отказываются говорить о каком-то событии, то ли в жизнь людей войдет нечто новое, неожиданное. Оно может быть как хорошим, так и плохим. – А «Демон»? – «Демон» – человек с неясными намерениями. Хитрец, ведущий свою игру. Почему-то подумала про Эрика. Разумеется, верить ему я не собиралась, да и вообще не собиралась вести с ним никаких дел. Он владеет древними знаниями мааджари, магией искажений, а теперь еще и золотой мглой – бр-р-р, мороз по коже. Нет уж, расспросим покойницу о последних днях жизни его матери, и распрощаемся. Благополучно. По крайней мере, я на это надеюсь. – Софи, нам с Анри нужно уехать. Завтра вечером. – Девочка сразу насторожилась. – Это ненадолго, всего на несколько дней. Она сникла и повыше подтянула одеяло. – Не хочу, чтобы вы уезжали. Я погладила ее по руке. – Обещаю, что мы скоро вернемся. А Сесиль и Мэри не дадут тебе заскучать. – Вы уезжаете из-за этого человека? Который приходил к нам сегодня? Он симпатичный, хотя и чудаковатый… слегка. – Он не очень хороший, Софи. – Это я уже поняла, – девочка фыркнула. – Мадемуазель Маран после твоего выговора половину энгерийских слов перепутала, когда мы с ней повторяли тему про осенний лес. Деревья у нее росли сверху вниз, а вместо корней были листья. Я прыснула. – Ты так разозлилась, Тереза. Почему? – Потому что когда мы жили в Лигенбурге, этот человек очень сильно навредил нам с Анри. И не только нам. Софи нахмурилась. Надеюсь, с такими расспросами она не пойдет к Жерому. – Тогда зачем Жером его впустил? М-м-м… – Потому что я ему кое-что обещала. – А зачем ты обещала что-то человеку, который навредил тебе и Анри? Сговорилась она со своим отцом, что ли? – Так получилось. У меня не было выбора. – Почему? – Ты мне так и не рассказала, к чему были «Катастрофа» и «Переход»? Софи зевнула – пожалуй, слишком широко, для того чтобы это могло быть правдой. – Ой, я сегодня так устала… Вот и ладненько. Значит, нам двоим не придется отвечать на вопросы, которые кажутся нам неловкими. Как раз в это время в комнату заглянул Анри. – Как поживают мои девочки? – Хотят спать, – ответила я за двоих. – Тогда почему до сих пор болтают? – Это наши женские секреты, – с важным видом заявила Софи. Я закусила губу, а Анри поднял руки. – Уже ухожу! Только поцелую одну из секретниц на ночь… Он наклонился и поцеловал Софи в щеку, а она обвила его шею руками. – Спокойной ночи, маленькая. – Спокойной ночи, Анри. Я наклонилась к дочери, погладила ее по волосам, погасила светильник и тоже поднялась. Стоило нам выйти за дверь, как Анри притянул меня к себе и коснулся губами губ: властно и умопомрачительно горячо. Так, что дыхание прервалось, а сердце сразу забилось сильнее. – Раньше ты только меня называл маленькой, – упираясь ладонями ему в грудь, заметила я. – Ревнуешь? – Вот еще! – Раньше ты тоже секретничала только со мной. Я улыбнулась, погладила мужа по щеке, готовая снова прильнуть губами к губам. Но потом вспомнила про Эрика и карты. Конечно, я не верю в гадания нонаэрян, но… мы едем поднимать Джолин, а в раскладе приходит «Покойник». – Мне не нравится, что Софи балуется с картами, – сказала мужу, когда мы направлялись к своей комнате. – А если она не балуется? – Тогда все еще веселее. – Немного помолчала и добавила: – Ты им веришь? – Картам? Никогда не увлекался, поэтому ничего не могу сказать. А ты? – Винехэйш предсказал мне встречу с тобой. Анри открыл передо мной дверь, весело подмигнул. – Я так надеялся сделать тебе сюрприз. – Ну знаешь ли… Тебе это удалось. Глаза мужа сверкнули. Он подтолкнул меня вперед и захлопнул дверь. Его ладони скользнули по моим плечам, а я замерла, потому что пришли мы не в спальню. В ванной комнате было тепло – от стоящей на полу небольшой переносной жаровни, прикрытой крышкой. Свет исходил лишь от нее и от расставленных по полу свечей. Их были десятки: огоньки танцевали в темноте, раскрывая ее неброским чарующим полумраком. Пламя заплясало подобие харрима в моем исполнении, когда я повернулась к мужу лицом, взметнула подолом возле ближайших свечей. Над стоявшей рядом с умывальником курительницей-водопадом клубился легкий дымок. – Очередной сюрприз? Вместо ответа он коснулся губами моих губ – мягко, играючи, дразня. – Тебе не помешает расслабиться. В наполненной ванной плавали крупные белые лепестки. – Откуда? Сейчас же зима. – Это Риавара, иньфайский водный цветок. Цветет раз в пять лет, поэтому его лепестки пропитывают специальным травяным составом и хранят для особых случаев. – Цветок первой ночи? – Он самый. Иньфайская брачная церемония происходит в воде, и там же и продолжается. В смысле, продолжается она в другой воде, но именно в окружении лепестков Риавара невеста теряет невинность и становится женой. Платье по энгерийской моде, с пуговицами на груди, Анри расстегивал медленно. Когда его пальцы коснулись обнаженной кожи, по телу прошла дрожь. Такая же сладкая, как витающий в воздухе тонкий ненавязчивый аромат, напоминающее о лете. Голова закружилась, то ли от прикосновения к ложбинке между грудей, то ли от любимых глаз, в которых все ярче разгоралось золотое пламя. А может быть, это была просто игра тени и огней, которые заходились вокруг нас в древнем бессменном танце. Я положила ладони на плечи мужа, повторила пальцами вырез рубашки и потянулась к пуговицам. Мы смотрели друг другу в глаза и молчали. С тихим шелестом платье сползло вниз, за ним последовала его рубашка. Словно подчиняясь негласной договоренности, мы избегали откровенных прикосновений и даже поцелуев. Губы горели, и все тело горело тоже – от невозможности почувствовать по-настоящему, насладиться бесстыдными ласками, вместе сойти с ума, раствориться друг в друге без остатка. Как если бы между нами стоял невидимый барьер, не позволяющий шагнуть за грань чего-то большего. – Закрой глаза, – попросила я. Анри подчинился сразу, и я последовала его примеру. Было что-то странное, и до ужаса, до умопомрачения соблазнительное в том, чтобы заново узнавать его, не открывая глаз. Не видеть, только чувствовать. Повторять ладонями его бедра, стягивая брюки, и вздрагивать, когда сильные пальцы едва касаются спины, освобождая меня от корсета. Поднимать руки, позволяя освободить себя от нижней рубашки, почти касаться грудью его груди, напряженными сосками – желая шагнуть вперед и слиться с ним воедино. Чувствовать бедрами его наливающееся силой желание, и дышать через раз. С тихим звоном на пол падали шпильки, одна за другой. Волосы скользнули на плечи, а потом и на спину. – Ты всегда будешь моей единственной. Маленькой. Сладкой. Девочкой. – Голос мужа был одуряюще низким. Бархатным. Если голосом можно ласкать – откровеннее, чем руками, лентами, языком – то именно это он сейчас и делал. Задохнувшись от пробирающих до дрожи интонаций, широко распахнула глаза.