Мертвый. И имя чужое – Андрей Воронов. Зачем мертвецу паспорт? Документ полетел в огонь, в воздухе запахло горелой кровью – обложка успела пропитаться ею, а он и не заметил. Не до этого… Следующей в его руках оказалась извлеченная из сумки красная книжечка с золотым гербом – двуглавый орел и щит с буквой «К». Как говорится, мудрому достаточно. Документ был выдан Комитетом по предотвращению критических ситуаций на имя майора Виктора Савельева с кучей печатей, голограмм и отметок о допуске. И фотография человека в нем оказалось похожей на ту, что догорала в камине вместе с паспортом, только лицо более строгое и форма военного покроя. Сильная книжечка, но опасная – Комитет вряд ли обрадуется воскресшему из мертвых майору, обгоревшее тело которого наверняка так и не смогли опознать. Так что уж лучше Виктору Савельеву оставаться для Комитета тем, кто он есть сейчас. Мертвым. Книжечка тоже полетела в огонь, а вслед за ней и большинство оставшихся документов. Мужчина оставил лишь один паспорт на имя Петра Селиванова со своей фотографией внутри. Вполне хватит для того, чтобы доехать до единственного места на земле, где ни у кого не спрашивают документов. До единственного места в Украине, откуда могла прийти посылка на его новое, теперь уже несуществующее имя… За покосившимся домом слышались сирены полицейских машин. Правда, представители власти не спешили входить на территорию дома – наверняка ждали минеров, спецназ или еще кого-нибудь, кто лучше них разбирается во взрывах и терактах. Но хозяина дома это уже не интересовало. Он аккуратно затворил заднюю калитку, практически сливающуюся с забором – с двух шагов не заподозришь, что стена не сплошная, и никогда не отыщешь, если не знаешь, что именно искать. После чего сразу свернул в переулок, достал из кармана просторного плаща пульт, похожий на дистанционный ключ для ворот, и вдавил в него верхнюю кнопку… Над крышами коттеджей взметнулся огненный столб. С новой силой – теперь уже по всему городку – взвыли сирены автомобилей и завопили бывшие соседи, у которых наверняка повыносило не только оконные стекла, но и двери веранд. При этом вряд ли кого-то из них ранило или убило – взрыв был точно рассчитан лишь на уничтожение коттеджа и прилегающих к нему построек, которых было не так уж и много. Человек, которого совсем недавно звали Андреем Вороновым, нажал на вторую кнопку пульта и выбросил мгновенно начавший плавиться кусочек пластмассы в ближайший мусорный ящик. Он уходил из нормальной человеческой жизни, ничего не оставив себе на память о ней. Ничего, кроме поцарапанной серебристой лопатки в кармане плаща, которую он подобрал с земли перед тем, как навсегда закрыть заднюю калитку своего дома. В то же время за десять тысяч километров от Зоны – Ты тоже не спишь? – спросила она. Я молчал. Ответа не требовалось. Мы уже давно умели угадывать многое по дыханию друг друга, повороту головы, незначительному движению пальца. Иногда мне казалось, что я знаю заранее ее мысли, чувства, желания, которые еще не родились в ее голове. А она наверняка знала мои, в этом не было никакого сомнения. – Она тоже зовет тебя… На этот раз в ее голосе не было вопросительных интонаций. Я никогда не говорил ей о том, что сквозь шелест пальм слышу по ночам тихий голос, звучащий в моей голове: «Ты обрёл то, что заслужил, но я вижу, что тебе этого недостаточно… Вернись в Зону, сталкер… Вернись домой…» Выходит, она слышала то же самое. Ведь она была истинной дочерью Зоны – так сказал Болотник в тот памятный день, когда моя любимая, так и не перешагнув границу между жизнью и смертью, наконец открыла глаза цвета единственного в мире артефакта. Единственного… После ее воскрешения «дочкино ожерелье» поблекло и перестало сиять словно кусочек неба, умытого дождем. А когда мы пересекли границу Зоны, оно превратилось просто в цепочку светло-синих шариков, которые к сегодняшнему дню стали полностью бесцветными. Тем не менее «дочкино ожерелье» так и не покидало шеи моей возлюбленной. До сегодняшнего дня. Сегодня она впервые сняла его и положила на прикроватную тумбочку. Очень аккуратно и… осторожно. Так работники серпентария отпускают в террариум лишенную яда змею, которая всё равно может укусить – хоть для жизни и безопасно, но по-любому приятного мало. И внезапно я понял, что моему счастью пришел конец – окончательный и бесповоротный. Только счастью ли? Не знаю… Наверное, очень многие люди на вопрос: «Что такое счастье?» ответят – небольшой личный остров, не особенно хлопотное, но весьма доходное занятие, неслабый счет в банке и беззаботная жизнь рядом с любимым человеком. И они по-своему будут правы… до тех пор, пока всё это вдруг разом не свалится им на голову. Конечно, несколько месяцев они будут вполне счастливы, осваиваясь с предметами и возможностями, ранее им недоступными. Они, несомненно, купят дорогую машину, двухместную яхту и вредную собачонку для любимой, покатаются по миру, поглазеют на облезлые пирамиды и скособоченную башню, отважно погладят перед фотокамерами одуревших от наркотиков тигров и крокодилов, съедят много экзотических блюд, запивая их незнакомыми напитками и, наконец, с морем впечатлений, слегка омраченным разыгравшимся гастритом, вернутся домой слушать, как шумят пальмы и плещется океан, лаская волнами берег их вожделенной собственности. Но пройдет совсем немного времени на острове, где каждый последующий день похож на предыдущий и где ровным счетом ничего не происходит… и человек, по?том и кровью добывший вожделенное богатство, начинает понимать, что на машине ему ехать особенно некуда, на яхте есть куда плыть, да незачем, а собачка исчезла – то ли сама утонула, то ли ее утопила жена в приступе ежевечерней меланхолии. Тогда остается единственное, ради чего стоит жить, – любовь. Друг к другу и к детям, которые просто обязаны появиться на свет в этом пальмовом раю для двоих. Но если хорошенько вспомнить библейские легенды, то рай и дети – понятия несовместимые. Тем более в случае, если Адам и Ева прибыли в место вечного блаженства из Зоны – области повышенного радиоактивного фона, оказывающего разрушительное воздействие на организм человека, а особенно на его репродуктивные способности. Нет, с потенцией и либидо у меня было всё в порядке, да и моя любимая не жаловалась на отсутствие влечения ко мне. Скорее наоборот, каждая наша ночь была наполнена страстью и нежностью… До недавнего времени. – Это все «фотошоп», – сказала она пару месяцев назад. – Из-за него я стала пустой, как стреляная гильза. Я хотел было пошутить что-то насчет свежего капсюля, но вовремя заткнулся – женщине, которая не может стать матерью, не до шуток. Вместо этого я попытался ее утешить, напомнив, что артефакт подарил ей неземную красоту. – Да кому она нужна, красота… и всё это. Она широко и размашисто, словно зачеркивая видимую реальность тонкими пальцами, обвела рукой океан, пальмы и чистое синее небо над нашим островом… Врачи на материке только разводили руками. И на остальных материках тоже. И у нее, и у меня всё было в норме. Не было только счастья, которое угасло медленно и неотвратимо, как сияние в «дочкином ожерелье»… Я лежал рядом с ней, смотрел в потолок и думал о том, как всё это начиналось… А началось всё с того, что однажды я очнулся и обнаружил себя лежащим на деревянном столе в подземном логове торговца с говорящим прозвищем Жмотпетрович. При этом я не имел ни малейшего понятия о своем прошлом, воспоминания о котором стерли из моей головы ученые за Периметром Зоны перед тем, как забросить меня в это проклятое место. Они же сделали из меня совершенную машину убийства, запрограммировав меня на единственное задание – найти Директора комплекса подземных лабораторий и убить его, что было фактически равносильно приказу уничтожить Монумент. Я шел через Зону, уничтожая всё, что мешало мне на пути к цели. Но на том пути я встретил эту девушку – и, возможно, в тот самый момент в моей голове начался возврат к прошлой жизни. Я дошел до цели и выполнил задание. Прежде чем погибнуть, Директор подземных лабораторий вернул мне память, а Монумент отдал свое сердце – артефакт «чистое небо», излечивающий любые болезни, отклоняющий пули и заодно позволяющий проникать через границу между мирами. Воспоминания о прошлой жизни вернулись ко мне. Я больше не был бездумной машиной, выполняющей чужие задания. И тогда я понял, что мне совершенно наплевать на все научные эксперименты мира и на возможную месть моих бывших хозяев. Я снова стал человеком, для которого в этом мире не существовало ничего важнее девушки с небесно-синими глазами. Я отыскал ее… только для того, чтобы снова потерять. Почти потерять. Она была членом группировки «Всадники», не без моей помощи утратившей бесценный артефакт «фотошоп», который являлся основой благосостояния этой крупной и хорошо вооруженной банды. Уникальный артефакт превращал любого человека в идеал совершенной красоты, и «Всадники» поставили на поток бизнес по корректировке человеческой внешности. Но за всё приходится платить. Несмотря на все предосторожности, в большинстве случаев новоиспеченный полубог вместе с совершенной красотой получал в придачу острую лучевую болезнь – «фотошоп» был крайне радиоактивен. Свою любимую я нашел в бессознательном состоянии и отнес ее к Болотнику – гениальному целителю, последней надежде всех обреченных обитателей Зоны. Но даже он ничего не мог поделать. Знаний всего человечества не хватало для того, чтобы вылечить ОЛБ в последней стадии. Правда, Болотник указал мне единственный путь к спасению моей любимой. Этот путь лежал за границей существующей реальности, в далеком будущем, больше похожем на ад, населенный чудовищами, которые даже не снились самым опытным сталкерам Зоны. Мой нож «Бритва» и артефакт «чистое небо» помогли мне пройти через ад и принести то, о чем просил Доктор, несмотря на колотое ранение в легком и практически сожженную левую руку. Смерть отступила от моей любимой, но из комы она так и не вышла. Я выжил благодаря стараниям Болотника, но вскоре был вынужден покинуть его жилище. Над Зоной, а значит, и над той, кто был мне так дорог, нависла страшная опасность. Монумент, лишенный «чистого неба», больше не мог сдерживать поток аномальной энергии, и грядущий выброс ужасающей силы грозил превратить весь мир в одну огромную Зону, кишащую полчищами голодных мутантов и покрытую полями гигантских аномалий. За дело взялся не только я. Вместе с Меченым и его друзьями мы прошли через неприступные Северные кордоны и вернули Монументу его сердце. К тому же к нашей группе примкнул киллер, которого правительство послало нас ликвидировать. Бывает же такое! Этот сталкер, получивший прозвище «Японец», оказался неплохим парнем и здорово помог нам[3]. Правда, не обошлось и без потерь. Во время атаки на монументовцев погиб сталкер Выдра, член группы Меченого. Он умер героем, взорвав оба ДОТа, прикрывавших вход на мост через Припять… Вечная ему память, упокой его Зона. В остальном всё кончилось неплохо. Угроза глобального выброса миновала, Болотник вернул к жизни мою любимую, мы все получили от Захарова свои доли причитающегося нам гонорара и разбрелись кто куда. Призрак, Клык и Следопыт остались в Зоне сталкерствовать дальше. Японец, обведя вокруг пальца свое высокое начальство, вместе с семьей осел где-то в захолустье. Меченый, по слухам, стал главным научным консультантом в украинском филиале Международного института внеземных культур – научно-исследовательском учреждении, занимающемся исследованием Чернобыльской аномальной зоны – во что мне, впрочем, не очень верилось. Я же, отхватив самый солидный куш, оказался здесь, получив от Зоны в полном объеме то самое пресловутое счастье, о котором мечтают все, кто его не имеет[4]. Но, как оказалось, счастье такого рода тоже не предел мечтаний – подозреваю, именно от него миллионеры спиваются, садятся на иглу и порой кончают жизнь самоубийством. Правильно говорят: когда Бог хочет кого-то наказать, он исполняет его желания, при этом лишая человека стремления к лучшей жизни. Вот оно, концентрированное счастье, не для всех, а только для тебя, хоть жри его каждый день половниками. Но в два автомобиля одновременно не сядешь, в два костюма не влезешь, и больше литрового пузыря местного рома в себя не вольешь – в меня, во всяком случае, не влезало, пробовал… Наконец сон сморил меня. Глубокий, темный и холодный, словно морская пучина, в которую медленно погружаются утопленники с разбитого бурей корабля. А когда я проснулся от лучей рассветного солнца, осторожно перебравшихся через подоконник нашего бунгало, оказалось, что я лежу в кровати один. Она ушла, оставив после себя лишь смятые простыни, мокрую от слез подушку, и листочек на прикроватной тумбочке, прижатый выцветшим до стеклянной прозрачности «дочкиным ожерельем». Я взял листок в руки, в общем-то уже зная, что там написано. «Прости. Каждая птица ищет свое небо, но это небо оказалось не моим. Яхту я оставлю на материке у причала. Прощай». Я аккуратно положил письмо обратно на тумбочку, взял в руку «дочкино ожерелье», лег на свое место и уставился в потолок. Конечно, мне было плохо, но ведь подспудно я уже несколько месяцев ждал такого финала. И рано или поздно это должно было произойти… Ни с того ни с сего мне вспомнился давний разговор со сталкером Баяном в «Ста БЭРах». Парень не случайно получил свое прозвище – он плотно сидел на героине, и вся его жизненная философия была заточена под шприц и его содержимое. И хотя я никогда не разделял увлечений Баяна, иногда его рассуждения были не лишены смысла. «Бабы – это дурь, – сказал он тогда, имея в виду не расстройство рассудка, а именно содержимое шприца. – Иногда случается, что ты на них плотно подсаживаешься, а потом тебя лишают зелья. Тогда у мужика начинается ломка. Он мечется, пытается соскочить, забивая депрессняк тем, что под руку попадет, – метадон, шмаль, колеса, водяра. Кайфа никакого, лишь бы не ломало. И колбасит его до тех пор, пока не вернется его привычная дурь либо пока он не подсядет на другую. – И что, никто не соскакивает? – хмыкнул я тогда. – Бывает, что и соскакивают, – степенно кивнул Баян, умудренный «Пихкалом» и очередным вспрыском «белого снадобья» в напрочь убитые вены. – Если это можно так назвать. Подключают мозги и начинают дозировать ширево пару раз в неделю по сто баксов за час – опять же, без кайфа, только чтоб ломку забить. Либо уходят в Зону и перестают закидываться радиопротекторами. Через полгода от радиации ломка сама собой проходит. Вместе с желанием и возможностями. – То есть любви не существует? – уточнил я.