– Женский? – Да, женский. И что из того? – И опять не назвалась? – Да! – он наконец взорвался. – Она не назвалась! И что из этого следует? Только то, что у Ларки появилась новая приятельница, незнакомая с правилами хорошего тона, вот и все! Она часто сюда звонит? И что, это, по-твоему, преступление? Почему я должен в чем-то подозревать жену только на том основании, что у нее появилась знакомая не из высшего света? Твой доморощенный аристократизм, Нинуля, уже переходит всякие границы! Прости за резкость, но жизнь с отцом тебя развратила, ты никогда не работала, ты почти тридцать лет вращалась в высшем обществе и даже представления не имеешь о том, что отсутствие воспитания вовсе не означает отсутствия порядочности. На свете огромное количество добрых и честных людей, которые не умеют правильно общаться по телефону, а ты их всех готова априори записать в преступники. Уйми, наконец, свой снобизм и оставь Ларку в покое! Валерий был уверен, что мать рассердится, немедленно прекратит разговор и уйдет к себе. Она почти никогда не повышала голос и не опускалась до нудных и тягостных выяснений отношений, она просто печально улыбалась и замыкалась в холодном молчании. Печаль в этих случаях была призвана демонстрировать ее разочарование тем, что собеседник оказался таким недалеким и невоспитанным. Но мать, вопреки ожиданиям, не поднялась и не ушла. И даже не замолчала. – Прости, сынок, я заставила тебя нервничать. Но дело в том, что ты целыми днями на работе, а я все время дома. И могу тебе сказать, что сегодняшний звонок – не исключение из правил. В последнее время Ларе постоянно звонят разные незнакомые мне женщины, и ни одна не называет своего имени. Раньше такого не было. Получается, что у твоей жены именно в последние месяцы появилось множество новых подружек, и все как одна невежливы. Откуда они взялись? И почему одновременно с появлением этих таинственных, дурно воспитанных подружек Анита начала избегать Лару? Я прошу тебя только об одном: подумай об этом. Раздражение все еще не улеглось, но словам матери все-таки удалось пробиться сквозь него и дойти до сознания. Валерий понял, что в отношении матери, пожалуй, погорячился. Конечно, она строила из себя крутую аристократку, и это обстоятельство всегда вызывало у Риттера снисходительную насмешку, но все-таки… Факты есть факты. Во-первых, их надо проверить и уточнить. И во-вторых, их надо обдумать. Глава 2 В свое время должно было пройти несколько месяцев, чтобы Настя Каменская перестала считать Павла Дюжина сумасшедшим. Она познакомилась с Павлом, когда еще работала в главке у Заточного, и долго не могла взять в толк, как среди офицеров милиции оказался человек, свято верящий в то, что есть комнаты и кабинеты, в которых «плохо», и что «помещения надо чистить». При этом Дюжин не только верил в это, но и активно претворял свои убеждения в жизнь. Настя отлично помнила, как он, впервые попав в ее служебный кабинет, заявил, что не сможет здесь работать и не станет, пока не очистит его, после чего притащил какую-то рамочку, свечу, воду и газеты и производил разные манипуляции до тех пор, пока состояние помещения не стало удовлетворять его загадочным требованиям. Настя тогда, помнится, специально интересовалась у Заточного, зачем он взял на работу этого ненормального, а генерал ответил, что каждый человек имеет право на своих тараканов, если они не мешают служебной деятельности. Как говорится, царапина на двери на ходовые качества автомобиля не влияет. А мозги у капитана Дюжина хорошие и для аналитической работы вполне пригодные, с чем Настя не могла не согласиться. Однако же ей потребовались значительные интеллектуальные и душевные усилия, чтобы примириться с особенностями Дюжина, и не просто примириться, а открыть для себя и принять давно всем известную истину о том, что все люди разные и не обязаны быть похожими друг на друга. Да, Павел такой, какой есть, и надо радоваться тому, что он такой, и любить его таким, и принимать, и не считать психом ненормальным только лишь на том основании, что он не похож на большинство окружающих, в том числе и на саму Настю. Она позвонила Павлу на следующий же день после разговора с Колей Селуяновым. Дюжин уже год как снял погоны и ушел вместе с генералом Заточным в какую-то крупную коммерческую структуру, где с успехом применял навыки аналитической работы, занимаясь отслеживанием финансовых потоков. – Паша, ты знаешь, что такое кинезиология? – Конечно, – ответил Дюжин, не задумываясь. – Это что, какая-то наука? – Да нет, скорее практика. Ну и наука тоже. Почему ты интересуешься? – Да тут потерпевшая одна… – Настя замялась, она разговаривала по телефону, сидя в больничном коридоре, мимо сновали врачи и медленно двигались больные, и ей не хотелось вслух произносить страшное слово «убийство». – У нее на визитной карточке указано, что она кинезиолог. Ты мне можешь поподробнее рассказать, что это за штука такая? – Я так понимаю, что у самой потерпевшей ты уже спросить не можешь, – усмехнулся Павел. – Хорошо, давай встретимся. Где и когда? – Понимаешь, я сейчас в госпитале. Если бы ты мог сюда приехать, было бы славно. – В госпитале?! Что случилось? – А, ерунда. Ногу сломала, но я уже ходячая, меня через два дня выписывать будут. Так ты приедешь? – Конечно, прямо сейчас. – С работы сбежишь? – рассмеялась Настя. – Начальство не заругает? – Так у меня начальник-то кто? Заточный. Поэтому даже не сомневайся, меня отпустят к тебе по первому требованию. У вас там как, пускают посетителей? – Вообще-то с четырех до восьми, но на оперсостав это не распространяется, так что ко мне пускают всегда. Ко мне вчера даже в десять вечера с работы приходили. Дюжин примчался в госпиталь уже через час. За этот час Настя буквально голову сломала, пытаясь придумать, где бы найти в отделении место для разговора наедине. Днем такое место найти было трудно, поэтому она, превозмогая ужас перед неминуемой болью, натянула теплую куртку и, вооружившись палкой, выползла из корпуса в парк. Куртку ей привез Чистяков еще дней десять назад, когда врач сказал, что ей нужно будет начинать разрабатывать ногу и можно выходить на улицу, но Настя так ни разу ее и не надела. И на свежий воздух вышла за все время пребывания в госпитале в первый раз. Метрах в десяти от выхода из корпуса стояла скамейка – последний оплот. Дальше ей не уйти, нет сил больше терпеть боль. С Павлом она не разминется, он не сможет пройти в корпус никаким другим путем, только мимо нее. Настя устроилась поудобнее, пристроила палку так, чтобы она не свалилась в мокрую от дождя грязь, глубоко вдохнула сырой, пропитанный выхлопными газами воздух. Уже среда. Послезавтра выписка. А вопрос так и висит нерешенным. Сегодня придет мама, но с ней Настя даже разговаривать на эту тему не станет: мама разволнуется, расстроится, начнет сама себя укорять за то, что ремонт в ее квартире так затянулся, и в результате родственники осели у дочери. Правда, узнав, что в пятницу Настю отправляют домой, мама может сама задаться вопросом: а как, собственно, ее дочь будет существовать дальше? Хорошо бы, чтобы к моменту маминого появления в госпитале уже нашлось готовое решение, которое останется только довести до сведения матушки, сопроводив сияющей улыбкой и уверениями, что все образовалось как нельзя лучше. Погруженная в мысли, Настя заметила Дюжина только тогда, когда он подошел к ней вплотную. – О чем мечтаешь, красавица? – весело спросил он. – О жилье, – честно брякнула Настя, не успев перестроиться. – И в чем проблема? Выслушав Настины причитания на тему временных трудностей с местом проживания, Павел широко улыбнулся: – Могу предложить роскошный вариант. Тебя он должен устроить на все сто. Только не говори сразу «нет», сначала выслушай. – Давай, – загорелась Настя. Господи, неужели проблема может разрешиться вот так просто, одним махом? Она голову сломала в поисках решения, а нужно всего-то было позвонить Паше Дюжину. Интересно, что он сейчас предложит? – Есть пустая дача… – Нет! – тут же выкрикнула она. – Настя, мы же договорились, – с упреком сказал Дюжин. – Нет, Паша, дальше я и слушать не хочу. Никаких дач, никаких загородов. Я этого не вынесу. – Да почему же? Ты что, никогда на даче не жила? – Не жила, только в гости ездила, и то редко. В нашей семье дачи отродясь не было. Все эти холодные дома, которые надо протапливать, сортиры на улице, магазины за три километра, отсутствие телефона, непролазная грязь на улице – нет, это не для меня. Тем более с ногой, которая еле ходит. Мне нужно будет в Москву через день ездить на процедуры, а электричка небось раз в два часа ходит, битком набитая, и добираться до нее придется сто лет. Нет, нет и нет. – Понятно, – вздохнул Павел. – Теперь выслушай меня до конца, поскольку свое «нет» ты уже сказала и повторять его нет смысла. Дом топить не нужно, в нем есть отопление, горячая вода и нормальный санузел. Телефон тоже есть, с московским номером. Магазин в трехстах метрах, причем можно договориться с владельцем, и продукты будут доставлять на дом. В поселке почти все так делают. Дальше. Есть коммерческий медпункт с докторами и медсестрами, он обслуживает всех, кто платит, никакого полиса не требуют. Что-то вроде частной поликлиники для жителей поселка. Опять же, поскольку народец в поселке избалованный, медицинские услуги оказываются на дому, у них даже есть специальный транспорт, чтобы привозить аппаратуру для физиопроцедур. Дальше. Грязи непролазной на улице нет, все чисто и аккуратно. Электрички ходят каждые десять-пятнадцать минут, но они тебе вряд ли понадобятся. Чего тебе в Москве-то делать? Скажи своему благоверному, чтобы завез туда книжек побольше и видеокассет, и живи потихоньку, наслаждайся жизнью, гуляй, ногу лечи. – А там что, и видик есть? – недоверчиво спросила Настя. – Там даже «тарелка» есть для приема спутникового телевидения. У тебя, Настюха, устаревшие представления о дачах. Конечно, летняя лачуга на шести сотках в ста пятидесяти километрах от Москвы – это не для тебя в данном случае. А симпатичный загородный домик в десяти километрах от Кольцевой дороги в поселке с развитой инфраструктурой и собственной охраной – это же совсем другое дело. Да, пожалуй, над этим имеет смысл подумать. И лифта нет, что немаловажно. А то как сломается, так она со своей ногой замучается спускаться и подниматься. И хорошо еще, если со второго-третьего этажа, а если с пятнадцатого? И в поликлинику на процедуры не придется ездить через всю Москву. И продукты на дом приносят. Живут же люди! Интересно, какую плату потребуют хозяева дачи за месячную аренду? Может, у Насти еще и денег не хватит, а она тут размечталась! – Нисколько, – пожал плечами Дюжин. – Какие деньги, ты что? Живи, сколько надо. – Легко ты чужими домами распоряжаешься, – ехидно заметила Настя. – Почему чужими? Это мой дом. Вот так, приехали. Всего год как ушел со службы в органах, а уже загородный домик завел. Странно, что кто-то еще работает, носит погоны. При таком раскладе доблестные органы внутренних дел должны бы, по идее, состоять из одних вакансий и полных придурков, которых больше никуда не берут. Придурков, конечно, полно, кто спорит, но ведь и толковые ребята есть, хорошие профессионалы, преданные делу. К сожалению, значительно больше толковых профессионалов, делу не преданных, и это позволяет им много зарабатывать и очень неплохо жить. Зато мама совсем не расстроится, узнав, что Настя будет жить не в квартире, до потолка забитой родственниками, а за городом. Наконец-то ребенок поживет на природе, подышит свежим воздухом! Одним словом, сплошные плюсы и никаких минусов. – Ну что, Настюха? Решено? – Решено, – с облегчением кивнула Настя. – Теперь давай про кинезиологию. Объяснял Павел очень подробно, но не сказать чтобы очень понятно. Вернее, объяснял-то он доходчиво, только Настя не все понимала. И слова вроде бы все были знакомыми, а все равно непонятно. Вот, к примеру, разве может нормальный опер понять, как это: прикасаешься к человеку, мысленно задаешь вопрос: «Есть проблема?», получаешь сигнал-ответ: «Есть». Или не получаешь сигнала, стало быть, проблемы нет. Казалось бы, что проще – задал вопрос, получил ответ. А все равно непонятно. Дальше все было более или менее уяснимо. Все психологические проблемы, которые сидят в людях и мешают им нормально жить, были классифицированы специалистами психологами и психоаналитиками и сведены к определенным формулировкам. Например, «Меня не любят» или «Я загнан в угол». Для каждой такой формулировки разработана формула-антагонист, которая противостоит запрятанной вглубь проблеме. До этого места Настя еще понимала, но дальше… А дальше кинезиолог, продолжая поддерживать физический контакт с пациентом, начинает мысленно переводить негатив в позитив, то есть убирает негативно окрашенную проблему и замещает ее позитивно окрашенным отношением. Да, конечно, Настя неоднократно слышала о том, что мысль материальна. Но не до такой же степени! Мысленно задать вопрос, получить сигнал-ответ, потом переводить негатив в позитив – нет, это решительно не укладывалось в ее голове. Так не бывает. – Паш, а ты сам-то в это веришь? – ей трудно было скрыть сомнения. – Я, Настюха, не верю, я знаю. Точно знаю. – Откуда? – продолжала допытываться Настя. – Из собственного опыта. Я обучался кинезиологии. – Ты?! И что… ты вот… все это умеешь? – Умею. Я бы не стал тебе рассказывать, если бы не знал точно. – Покажи! – потребовала она. – Что тебе показать? – Ну… это вот… про что ты мне рассказывал. Возьми меня за руку, задай вопрос, получи ответ, переведи негатив в позитив. Давай прямо сейчас. Можешь? – Могу. А что, у тебя есть проблемы, с которыми ты не можешь справиться? – У меня? – растерялась Настя. – Да нет, у меня все в порядке. Денег, правда, мало зарабатываю, но это из другой оперы. – То есть, другими словами, тебе помощь психолога не нужна? – уточнил Павел.