— Твои волосы изменились. Слова вырываются прежде, чем я успеваю подумать: — Я осветлила несколько прядей. — Выглядит мило, — захлопнув дверь с моей стороны, мужчина обходит машину и забирается внутрь, тихо закрывая за собой дверь. — Надеюсь, твои навыки вождения улучшились с тех пор. Несмотря на страх, я возмущена его заявлением: — Что? У меня даже прав тогда не было! И я была посреди незнакомого тёмного леса, пытаясь бороться за свою жизнь. В ответ он только пожимает плечами, словно это пустяки. Я выкручиваю руль и выезжаю с этажа. Не имею понятия, куда мы направляемся, или почему мой похититель вдруг вернулся. С одной стороны, я в ужасе, всё это время я не могу перестать коситься на его пистолет. А с другой — я испытываю необъяснимую радость, словно неожиданно встретила старого друга. Когда мы подъезжаем к выезду, он движением руки указывает на автомат для оплаты: — Рассчитайся. Передаёт мне деньги, и я бросаю их в отверстие для монет. Черно-белый шлагбаум поднимается. Краем глаза смотрю на женщину, принимающую оплату картами, но она занята разговором с водителем другой машины. — Не беспокойся, — хмыкает мой пассажир. — Людям наплевать на чужое дерьмо. Им всё равно. Конечно же, он так думает. Но он ошибается. — Некоторым не всё равно. — Каждый останется при своём мнении, — его голос звучит беззаботно, поза расслаблена. Можно подумать, что мы действительно обычная парочка, решившая покататься. Он требует повернуть налево, направляя нас в сторону скоростного шоссе. — Ты следил за мной? — С чего ты взяла, может, я просто люблю музеи? — дурачится он. — Может, я фанат музеев, как ты. — Я не люблю музеи, — отвечаю шёпотом. — Тогда что же ты делала в одном из них? — Школьный проект. Дополнительные баллы за посещение музея. — Какая хорошая маленькая девочка, — он кивает на указатель, безмолвно показывая дорогу, — как трудолюбивый муравей. Он сказал, что не причинит мне вреда, если я сделаю всё, что он говорит. Тем не менее, я всё равно в ужасе и напугана. Меня бьёт дрожь, но, несмотря на это, пытаюсь пошутить: — Ты только что назвал меня муравьём? — Разве ты не слышала о той басне? Муравей работал все лето, готовил запасы на предстоящую зиму, а стрекоза только била баклуши, валялась, где ни попадя, пела песни и жила в своё удовольствие. Затем наступила зима, вокруг стало холодно и сухо, как в чёртовой ледяной пустыне. Стрекоза замёрзла и оголодала, попросила у муравья еды, а тот ей ответил: «Летом надо было трудиться, а не херней страдать». — Муравей не поделился с ней едой? — Без понятия. Это конец. Стрекоза сожалеет о том, что была ленивой засранкой, но уже слишком поздно. Я мельком взглянула на его лицо, пытаясь определить, шутит ли он. — Ты придумал это только что, так? — Нет. Это басня. Мы читали её в какой-то пыльной старой книжке. — Ты и твои родители? — спрашиваю я, потому что не могу представить его с родителями. Или с книгой, хоть какой-нибудь. В ответ он пожимает плечами: — Просто старая книга в каком-то подвале. Мы едем в молчании, каждый размышляет о своём. — Думаю, что я как тот муравей. За исключением того, что я бы поделилась едой со стрекозой. Он что-то проворчал. — А ты, значит, стрекоза? — несёт меня дальше. — Та, кто прохлаждался, вместо того чтобы работать? Которая делает всё, что ей заблагорассудится? — Неа, — отвечает он. — Я не стрекоза. — Так ты тоже муравей? Думаешь о своём будущем? — снова смотрю на него. Наверное, мне должно быть страшно, но вместо этого я испытываю любопытство. — Ты бы поделился? Он смотрит в окно на проезжающие мимо машины: — Я ни муравей, ни стрекоза. — Ты не можешь быть ни тем, ни другим. — Я могу. — Нет, ты не можешь. Ты либо планируешь и продумываешь всё наперёд, либо плюёшь на всё и ничего не делаешь. — Может, я — это зима, приносящая настоящий ад, — говорит он. — Зима, которую никто не хочет видеть, но вот он я, сюрприз. Я перевожу взгляд обратно на дорогу. — Ты действительно так думаешь? — спрашиваю я мягко, потому что это неправильно, если кто-то думает так о себе. — Просто веди машину, — рявкает он, устав от нашего разговора. — Куда мы направляемся? — Просто езжай вперёд. Мы едем на север. У меня плохое предчувствие, я вдруг понимаю, что это та самая дорога. Это шоссе, на котором находится съезд к парку Муз-Хорн. Почему мы опять едем туда? О, господи, неужели похититель хочет завершить начатое? Может, он думал об этом и понял, что должен был утопить меня тогда. Моя нога соскальзывает с педали газа: я не могу везти себя на собственные похороны. — Я никому ничего не рассказала, — шёпотом повторяю я слова, сказанные на парковке. Машина сбрасывает скорость. — Я знаю. — Тогда почему… — Потому что. Потому что теперь всё будет происходить так: если я говорю тебе прыгать, ты прыгаешь, если говорю вести эту сраную машину, ты, мать твою, ее ведёшь. Вот, как будет теперь. — Как долго это продлится? — ненавижу себя за столь дрожащий голос от страха присутствия этого бандита. Ненавижу, потому что догадывалась, что он вернётся, что та ночь еще не конец. Его мрачный взгляд полон обещания. По сравнению с той ночью мой похититель выглядит старше. Меньше тайн, больше обещаний. — Вечность, Брук. Я позволил тебе жить той ночью, и теперь ты у меня в долгу. Понимаешь? Ты моя. От его слов меня накрыло такой волной ужаса, что стало трудно дышать, и в то же время ярость и гнев вскипают во мне. Не из-за угрозы, а из-за правдивости его слов. Он связал наши жизни той ночью, извращённым способом, болезненной привязкой. Заставил лгать всем, кого я люблю, делая меня своей. Может, это гнев сделал меня такой смелой, я не знаю, но дарю ему свой лучший «да пошёл ты» взгляд. Взгляд, который должен поставить негодяя на место, по крайней мере, юношей моего возраста удаётся осадить таким взглядом легко. — Я никогда не буду твоей, — заявляю. Но он, конечно же, никак не реагирует на мои слова. Поворачивается, глядя на меня пронзительным взглядом. В его изумрудных глазах видна угроза, вперемешку с удивлением. И толика грусти. Я съёживаюсь, когда мужчина опять тянется к моим волосам. — Слишком поздно, — слышится в ответ. Мой пульс стучит у меня в ушах. — Что ты собираешься делать? Животрепещущий вопрос, о подтексте которого нетрудно догадаться.