Часть 6 из 9 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Одалиска - Морю, 4 января 2004 года
Моречко, роднуся моя, я понятия не имею, в какой город он летал и вообще в какую сторону. Но вылетал он из нашего областного центра, других аэропортов у нас поблизости просто нет. А вернулся поездом. По крайней мере, он так говорит. Я уже не знаю, верить ему или нет.
Твоя Одалиска.
Море - Одалиске, 5 января 2004 года
Одалиска, можешь не волноваться и спать спокойно. Я все узнала. 30 и 31 декабря вплоть до середины дня 1 января аэропорт в вашем областном центре не принял ни одного рейса, там был страшный туман и нулевая видимость, самолет посадить невозможно. Так что твой Костик тебя не обманывает. Правда, здорово? Вздохни с облегчением и радуйся жизни.
Зайка моя, ты все еще вся в переживаниях или уже можешь обсуждать самое насущное: наши с тобой любимые сериалы? Я тут за праздники насмотрелась до одури, каждый день по 10-12 серий, зато душой отдохнула и от рабочих проблем отвлеклась. Хочу поболтать с тобой о «Трех жизнях», обменяться впечатлениями. Хотя ты, наверное, многое подзабыла, ведь ты же смотришь фильмы тогда, когда их показывают по телику, а это было, кажется, весной или даже прошлой зимой. А я вот только сейчас удосужилась. Ты как, готова? У меня впереди еще два выходных дня, до Рождества, и есть время, чтобы писать подробно и не спеша. А потом снова начнется работа.
Целую, моя хорошая,
Море.
Хан
Ему все время было больно. Вот уже три месяца он живет с этой болью, а она все не утихает, наоборот, с каждым днем делается все острее и невыносимее, потому что каждый новый день приносит новые мысли, новые мысли порождают новые страхи, а новые страхи рождают новую боль. И ничего он с этим сделать не может. Некоторое облегчение наступает лишь ночью, когда он просыпается и слышит рядом дыхание жены, протягивает руку, касается ее плеча или волос и знает: она здесь. А утром все начинается сначала. Хан уходит на работу и до самого вечера, пока Оксана не вернется домой, терзается своими страхами. Где она сейчас? Что делает? Сидит в своей конторе или встречается с ним, с Аркадием, бывшим мужем, отцом Мишки?
Уже конец рабочего дня, минут через двадцать, если ничего срочного не случится, можно запирать кабинет и идти домой, но Хан сидит за столом, тупо уставившись в разложенные бумаги, и не может преодолеть оцепенения, которое наваливается теперь все чаще и чаще. Он начал сам себя обманывать, придумывая предлоги, чтобы задержаться на службе, потому что, пока он находится здесь, можно тешить себя слабой иллюзией покоя и привычного порядка, а как только он переступит порог квартиры и обнаружит, что Оксаны еще нет, снова навалятся страхи: вернется ли? Может быть, как раз сегодня у них все решится, Аркадий скажет какие-то важные слова, после которых она поймет, что продолжает любить бывшего мужа и хочет забрать сына и уйти к нему.
Он медленно перебирает листы сводок и отчетов, выключает компьютер, потом снова включает, курит, входит в базу данных и бессмысленно бродит по лесам и равнинам информации, пытаясь придумать, что бы такое поискать, чтобы создать видимость полезного дела. Дел на самом деле невпроворот, но делать их не хочется, мозги не настроены, и в то же время хочется чем-то занять голову, чтобы не думать о жене и об Аркадии. «Ты сам не знаешь, чего хочешь», - сердито говорит себе Хан.
Звонок внутреннего телефона его радует. Даже если звонят из соседнего кабинета, чтобы узнать, не ушел ли он, и если на месте, то можно ли стрельнуть у него пару сигарет, все равно это оттяжка, отсрочка от неминуемого возвращения в дом, который сегодня может оказаться пустым.
- Хан, хорошо, что не ушел, - слышится из трубки голос помощника начальника департамента. - Зайди к Григорию Ивановичу, он ждет.
Начальник департамента, которого подчиненные за глаза называли «дед Гришаня», засиживался на службе допоздна. Был он относительно молод для своего генеральского чина и высокой должности, всего-то сорок три года, чуть старше самого Хана, календарной выслуги у него насчитывалось двадцать шесть лет, но из этих двадцати шести добрый десяток он провел в зонах военных действий, в Афганистане и Чечне, так что согласно кадровым инструкциям выслуга у Григория Ивановича была весьма немаленькой.
- Сколько у меня выслуги, столько многие из вас не проживут, - любил ворчать он, за что и был прозван сначала просто «дедом», а потом «дедом Гришаней».
Невысокий, сухощавый, с реденькими седыми волосиками и глубокими морщинами, он и вправду в свои сорок три напоминал старичка. Думал он медленно и основательно, говорил неторопливо, и каждый вызов к нему, особенно в конце дня, означал, что раньше чем минут через сорок подчиненный из его кабинета не уйдет. Хана это вполне устраивало.
Он прошел по длинному, устланному красной ковровой дорожкой коридору до лифта, спустился на этаж ниже и вошел в приемную. Помощник, который ему звонил, молодцеватый симпатичный майор, приветливо кивнул и сразу указал на дверь в кабинет генерала:
- Заходи, тебя ждут.
- Один? - поинтересовался Хан.
- Трое. Иди-иди, он только что опять спрашивал.
Значит, трое. И срочно. Это хорошо. Это означает, что вопрос серьезный. Если бы деду Гришане нужна была короткая справка или лаконичный ответ, он позвонил бы. Раз вызвал, стало быть, разговор долгий. Как раз то, что нужно.
Хан вошел к генералу, поздоровался и быстро огляделся. Из троих гостей незнакомым был только один, двоих других он знал, они работали в соседнем департаменте.
- Знакомьтесь, - представил его генерал тому третьему, незнакомому, - старший оперуполномоченный по особо важным делам подполковник Алекперов, Ханлар Керимович. Друзья называют его Ханом, но это право надо заслужить.
«Продает товар купец», - мелькнуло в голове Хана. Пришел человек, которому нужна информация. Уж чего-чего, а этого добра у Хана - хоть лопатой греби, но генерал разбазаривать ее не любит, выдает по крупицам и так обставляет дело, будто бриллианты дарит.
- Ханлар Керимович, у тебя, кажется, есть кое-какие наметки по группировке Свешникова, - сделал аккуратный заход дед Гришаня, представив Хану гостя, который оказался майором из ФСБ.
- Есть, товарищ генерал, - кивнул Хан. - Правда, немного.
Это было чистой ложью. По группировке Дмитрия Свешникова информации у Хана было полно, но игры есть игры, и у них существуют определенные правила. Особенно когда речь идет о том, чтобы поделиться информацией не просто с соседним департаментом, а с другим ведомством, отношения с которым у МВД далеко не всегда строятся гладко.
Разговор пошел медленно, осторожно, будто на ощупь. Но Хан никуда не спешил.
***
Когда он вернулся домой, Мишка воевал с инопланетянами на компьютере, а Оксана, свернувшись калачиком на диване, читала какой-то журнал. Хана охватила горячая волна радости: значит, не сегодня. Еще не сегодня. Ночью она будет лежать рядом с ним, и до утра можно ни о чем не волноваться. Если жена решит уйти, то это случится не раньше завтрашнего дня, а сегодня можно об этом не думать.
Но не думать не получалось. Боль то и дело выпрыгивала откуда-то из глубины и пронзала все тело раскаленной иглой.
- Как прошел день? - спросил Хан, стараясь казаться спокойным и миролюбивым.
- Как обычно. Я работала, Мишка с Аркадием ходили на какую-то выставку компьютерных игр. Аркадий накупил ему кучу новых игрушек.
- Да уж я вижу, - усмехнулся Хан. - Одиннадцатый час, а парень не спит. Ему же в школу завтра.
- Завтра суббота, - напомнила Оксана, пряча улыбку. - Послушай, Хан, я понимаю, что тебе это неприятно, но Аркадий - Мишин отец, и чем больше они будут общаться, тем лучше.
- Они не общались пять лет, и ничего не случилось, мир не рухнул, - сердито возразил Хан. - Ты хочешь сказать, что все это время я был для Мишки плохим отцом?
- Хан, милый, ты - это ты, а отец - это отец, ну как же ты не понимаешь? Мишка отлично знает, что ты - мой второй муж, а Аркадий - его папа. Он ведь с самого начала называл тебя Ханом, а не папой. Когда Аркадий уехал, Мишке было восемь лет, он был уже совсем большим мальчиком и все понимал. Ешь, пожалуйста, и давай прекратим этот бессмысленный разговор, мы с тобой ведем его уже в тысячный раз. Ты же разумный, интеллигентный человек, ты не можешь быть против того, чтобы ребенок общался со своим отцом.
- А ты не думала о том, что я могу быть против того, чтобы моя жена общалась со своим бывшим мужем? - вырвалось у Хана.
Он тут же пожалел, что не удержался. Не нужно было говорить, ох, не нужно. Все эти месяцы, с того момента, как Аркадий вернулся из Израиля, чтобы открыть в Москве филиал своей фирмы, Хан умело делал вид, что все в порядке, что он рад возвращению друга и ничего опасного для себя в его контактах с Оксаной не видит. И вот прорвалось…
Оксана отошла от плиты и медленно присела за стол напротив мужа.
- Хан, да ты никак ревнуешь? - удивленно и негромко протянула она. - Или мне показалось?
- Показалось. Ты меня не так поняла. Вспомни о моем восточном происхождении.
Он попытался отыграть назад, но получилось не очень ловко.
- При чем тут твое происхождение? Ты коренной москвич в третьем поколении. Ты, поди, и языка-то азербайджанского не знаешь.
- Ну, гены, как говорится, на помойку не выкинешь. - Он вымученно улыбнулся жене. - Генетическая память и все такое. На Востоке, когда женщина становится чьей-то женой, другие мужчины перестают для нее существовать в принципе, а о том, чтобы встречаться с бывшим мужем, даже речи идти не может.
- Ешь, пожалуйста, остывает же все, - в голосе Оксаны явственно послышалась досада. - Между прочим, позволь тебе напомнить, что, когда я была женой Аркадия, ты вовсе не возражал против того, чтобы я общалась с тобой. А когда он уезжал надолго по делам, ты иногда приглашал меня в театр или в ресторан, и иногда я эти приглашения принимала. Это как, не противоречило твоим восточным принципам?
- Сравнила! Я приглашал тебя как жену друга, которую нужно опекать и немножко развлекать, чтобы не скучала, пока муж в отъезде. А по ресторанам с Аркадием ты ходишь, когда я в Москве, никуда не уехал. Есть разница?
- По-моему, никакой. Давай я снова все подогрею, это уже невозможно есть. Готовлю тебе, готовлю, а ты не ешь ничего. Черт знает что!
Она сердито забрала со стола тарелку с остывшей едой, переложила в стеклянную емкость и поставила разогреваться.
- Как это никакой? - не сдавался Хан, понимая, что шаг сделан, пусть и неверный, но обратного хода нет, и нужно идти вперед. - Когда я водил тебя в театры и на концерты, я на тебя не посягал как на женщину.
- Ну так и он не посягает, успокойся. И потом, Хан, ты лукавишь.
- В чем это, интересно?
- Ты на меня действительно не посягал, это верно, но ты меня любил. Любил и до того, как я вышла замуж за Аркадия, и после того, как я стала его женой. Ты сам это говорил.
Это было правдой. Хан любил ее так давно, что ему казалось - всегда. Всю жизнь, сколько он себя помнил, он любил только ее, Оксану. С того самого дня, когда она, первоклассница, села за одну парту с ним. Впрочем, возможно, он ошибался и в столь юном возрасте он ее еще не любил, это пришло позже, но теперь, в тридцать восемь лет, он уже не мог вспомнить точно, с какого момента понял, что влюбился. Знал одно: кроме Оксаны, в его сердце никогда никого не было. В жизни его были другие девушки и женщины, и в его постели они были, но в сердце - никого, кроме нее, единственной.
- Да, говорил, - продолжал упираться Хан, - а вот ты говоришь, что между нашими с тобой встречами тогда и твоими встречами с Аркадием теперь нет никакой разницы. Это что же, надо понимать так, что он тоже тебя любит? Все еще любит? Или опять любит?
- Хан, ты невыносим, - вот теперь Оксана разозлилась всерьез. - Я, кажется, не давала тебе повода подозревать меня в нечестности. Чего ты от меня хочешь? Чтобы я своей волей отменила тот факт, что Аркадий - отец моего сына? Я не могу этого отменить, так есть, и так оно останется. Мальчик будет встречаться со своим отцом столько, сколько нужно, и я слова не скажу против этого.
- Кому нужно? Кто это определяет? Твой Аркадий?
Ну вот, опять сорвалось. Не надо было говорить «твой», сказал бы просто «Аркадий», и все. Так нет же! Это коротенькое словечко «твой» подействовало на Оксану как удар хлыста. Зрачки ее сузились, отчего глаза стали казаться светлыми и холодными.