Все зависит от того, ставишь ли ты боль другого человека выше своей боли. Чувства так устроены, что человеку никого не жалко, когда ему жалко себя. Кавалерия Когда на Афанасия давили, он легко давал обещания, чтобы от него отстали. Но потом начинал сомневаться: «На меня же надавили! Значит, я не обязан его выполнять!» И начинал искать отговорки. Учитывая же, что он был человек психологически гибкий, таких отговорок находилось множество. Вот и сейчас Афанасию не хотелось использовать пега как прокатную лошадку из парка и катать на нем Гулю. Во-первых, на пеге не катаются. Пегов работают. Во-вторых, максимум шныры дают напрокат осла! В-третьих, лететь на пеге в Москву опасно. И без того Сеть полна роликов с пегами, гиелами, воюющими магами и одним вендом, застрявшим на высоте семи метров во внешней стене футбольного стадиона после неудачной попытки напасть на робкого старичка Дионисия Тиграновича Белдо. Спасает только, что средний обыватель привычно ничему не верит. Да и Интернет ему в этом помогает. Дракон съел корову? Если бы только одну! Спроси у поисковика! Инопланетяне прилетели? А вы не знали? Мы вам сейчас покажем! Муха съела слона? Только на нашем канале! Подписывайтесь, ставьте лайк! Муха уже повязывает салфеточку и летит в зоопарк! Однако Гуля наседала, и Афанасий сдался. Встал на рассвете, когда было еще темно, оделся, как для нырка, и отправился в пегасню. Несмотря на ранний час, в пегасне были Ул, Меркурий Сергеич и Макар. Макар, сегодняшний ночной дежурный, пыхтя, вез на тачке пучок сена, который трехлетняя девочка перенесла бы за два раза. Макар же ухитрялся еще грохотать тележкой, врезаясь в стены. И догрохотался. – Ослаб? – спросил его Ул, который был не в духе, потому что не спал вторую ночь. – Сто отжиманий для прокачки силы! – А че я? Я встал в три утра! Я кофя не пил! – заорал Макар. – И еще сто для прокачки речи! Макар стал злобно отжиматься. Двести отжиманий он сделал за шесть подходов. В первом подходе шестьдесят, а дальше все меньше и меньше. Ул похвалил Макара, назвав его таксойдистом с умеренной коекакостью, что у него означало одобрение. – А теперь найди мне грабли! – попросил он. Макар заявил, что он грабли не брал. Ул возразил, что их никто не брал и никто не видел, их даже в природе не существует, но Макар дежурный и потому спрос с него. Макар тихонько завыл. – А попросить по-хорошему? – потребовал он. – Прошу по-хорошему! Раз! Два! – сказал Ул, и грабли сразу нашлись. Афанасий стоял и завидовал. Почему-то Ула Макар слушается, причем повинуется легко, без обиды, а его, Афанасия, не послушался бы! Не стал бы отжиматься и за граблями бы не побежал. Только почесал бы спину и посмотрел на Афанасия таким взглядом, которым корова посмотрела бы на картину Пикассо. Получается, в Уле внутренняя сила есть, а у Афанасия ее нет. И кричать, вопить, топать ногами тут бесполезно. «Это потому, что Макар существо не словесное! Он не словами убеждается, потому у меня и ключика к нему никакого нет!» – успокаивал себя Афанасий, выводя из денника Аскольда. Он решил, что потомок тяжеловоза больше прочих подходит для крылатой прогулки. Да и выглядит эффектно, классический пегас с тех музейных шедевров, когда великий художник рисует только лица и намечает фигуру в седле, а завершать конский круп доверяет своим ученикам. В проходе Меркурий сосредоточенно седлал Белого Танца. Увидел на вальтрапе крошечную дырочку – поменял его на другой. Дырочка на вальтрапе! Афанасий глазам своим не верил. Сколько раз Меркурий не брезговал вальтрапом, состоящим вообще из одних дыр. Он даже копыта Белому Танцу взялся вычищать, хотя можно было ограничиться беглым осмотром. Меркурий чистил копыта, выбирая малейшие следы навоза и опилок, и ловил себя на том, что медлит, боясь получить окончательный ответ. Чего бы человек ни внушал себе или другим, он всегда живет надеждами. Пока человек юн, они обычно связаны с поисками того самого единственного (той самой), затем с детьми, потом с реализацией в работе, потом человек, случается, открывает для себя небо. Но одно правило универсально – мечты не могут съеживаться. Если ты служил большой мечте, ты никогда уже не сможешь с полным самозабвением служить мечте малой. Однако случается и другое. Бывает, что самая первая мечта огромна и велика, перевешивает остальные и одна потом освещает всю жизнь. Так случилось и с Меркурием, когда однажды на полосе обоев, там, где солнечный свет, дробясь в листве, отбрасывал странствующий блик, он увидел золотую пчелу. Чего он с ней ни делал поначалу, как ни испытывал бесконечное пчелиное терпение! Даже зарядил ее как-то в дедову двустволку и выстрелил в ворота сарая. И долго потом разглядывал отметины застрявшей в досках дроби, а между расплющенными свинцовыми шариками – залипшую в древесине золотую пчелу. Но потом всегда берег ее и любил. Вот уже многие годы пчела всегда была с ним, хотя с годами и потускнела, приобретя оттенок самоварной меди. Когда Афанасий выводил из пегасни Аскольда, Меркурий поднял на него глаза. – Осторожнее. В болоте. Говорят, кипит, – сказал он. У Афанасия не хватило духу признаться, что нырять он сегодня не собирается. В конце концов на двушке легко можно и не встретиться. Недаром Арсений Тартилло, шныр-мечтатель, любил говорить, что та часть двушки, которая известна до сих пор – лишь серебряная, кисточкой нарисованная кайма на краешке огромного блюда, а остальное блюдо и то, что лежит на нем, – где-то там, в неведомости. Афанасий выскользнул из пегасни – насколько можно было выскользнуть с жеребцом, каждый шаг которого по бетонному полу был как удар молотом по наковальне. Набрав почти предельную высоту, которой хватило бы и для нырка, Афанасий покинул защитные границы ШНыра. Здесь он сперва полетел на север и только потом повернул на восток, к Москве. Старался избегать привычных шныровских маршрутов, где его проще было засечь. Ул утверждал, что ведьмари в последние дни сильно активизировались, в Копытово полно странных личностей, а в небе – боевых двоек. В этих обстоятельствах прогулку с Гулей стоило вообще отложить, но существовала еще одна причина, главная, по которой Афанасий откладывать ее не хотел. Он собирался пролететь над закладкой, которая освободила бы Гулю от ее личинки. Таких закладок в Москве было немало, и самые сильные могли подействовать даже на приличной высоте. Правда, существовал риск, что, оказавшись над закладкой, Гуля запаникует, будет биться, а то и вовсе попытается спрыгнуть. Однако Афанасий надеялся, что все произойдет быстро. Сильная закладка прикончит личинку мгновенно. Когда Афанасий вышел из защитных границ ШНыра, еще только-только начинало рассветать. Он летел в полумгле, прячась в одеяле предрассветья, и временами, насколько это было возможно, выглядывал из-за крыла своего пега. Получалось смотреть только вниз и вперед. На худой конец – вниз и назад. Добрая половина неба была заслонена от него крыльями, которые опускались и поднимались как огромные опахала. Неожиданно, когда он совсем убаюкался и почти спал с открытыми глазами, слева направо, примерно на полторы сотни метров ниже, пронеслись две тени, а через короткий промежуток еще две. Афанасию потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что это не ночные птицы, а две двойки берсерков, направляющиеся к ШНыру. Молчаливые тени скользнули и больше не возвращались. Афанасия берсерки не заметили. Внимание их было приковано к земле. После этой встречи Афанасий надолго встрепенулся. Вскоре он был уже над Москвой и полетел к дому Гули. К тому времени уже рассвело. Аскольда он привязал в маленьком парке за детской площадкой и, часто оглядываясь, потому что сомневался, что место хорошее, заспешил к Гуле. «Интересно, есть ли сигнализация для лошадей? Наверняка уже кучу всего наизобретали! На «али» надо посмотреть!» – размышлял он к тому времени почти проснувшимися и оттаявшими мозгами. Афанасий набрал код, поднялся по лестнице к квартире и позвонил. Открыла девочка лет пяти, родственница Гули. – Привет! – сказал Афанасий. – А Гуля дома? Девочка, не отвечая, испуганно-радостно разглядывала его. Афанасий ощутил тревогу. – Ты знаешь, кто я? – спросил он. Девочка кивнула. – Дед Мороз! А где подарки? – громко сказала она и убежала. Из боковой комнаты выскочила Гуля и всплеснула руками. Потом подтащила Афанасия к зеркалу. Его молодая бородка, которую он опускал в последний месяц, обледенела. Брови тоже были как ежиные колючки. А на воротнике такие ледяные наросты, что он то и дело стукался о них замерзшей бородой. – И правда Дед Мороз! – сказала Гуля. – Как здорово, что ты прилетел, Дедушка Мороз! Хочешь чаю? – Морозы чай не пьют. – Неправда, пьют. Пойдем я тебе льдышек из холодильника наковыряю! И Гуля потащила Афанасия на кухню. Ставя чайник, она израсходовала всю свою хозяйственность и дальше ограничивалась тем, что дистанционно управляла Афанасием: – Как же ты не нашел сахар? Он же в банке из-под кофе, на которой написано «мука»! Афанасий открыл банку: – Это мука и есть. – Не может быть! – не поверила Гуля. – Да нет, это сода! Давай посмотрим в банке из-под круп, на которой написано «соль»! Что, и там пусто? Хм! Тогда давай поспорим, что соседи по этажу решат отказаться от белой смерти и притащат нам все свои запасы… Я так иногда делаю, когда в магазин лень идти. О, в дверь звонят! Пойду открою! Гуля пошла открывать и вернулась навьюченная, как ослик Фантом. – Ничего не пойму! Сахар-то где? Смотри-ка, нам и соль отдали, и стиральный порошок, и протеин какой-то для качков. Разве я не про сахар поспорила? – удивилась она. Афанасий стоял у открытого холодильника и пальцем задумчиво толкал толстый бок малинового желе, как бы спрашивая у него, можно ли с ним познакомиться поближе. – Ешь, не стесняйся! Оно очень вкусное! Мы с мамой пытались сделать невкусно, но у нас не получилось. А еще могу угостить тебя пельменями! Сколько тебе? – спросила Гуля. – Ну давай два, – неосторожно ляпнул Афанасий. Гуля засмеялась и в восторге принялась щипать его: – Два пельменя! Ты первый человек на моем жизненном пути, который считает пельмени! – Ты сама спросила «сколько?». – Я имела в виду: больше или меньше. А горох ты, часом, не считаешь?.. Кстати, давай сегодня смотреть футбол! Никогда не упущу случая покричать «Шайбу! Шайбу!». – В футболе нет шайбы, – сказал Афанасий. – Правда? А я почему-то кричу, а меня никто не останавливает! Кстати, а в боксе что кричат? А в шахматах? Афанасий точно не был уверен, но предположил, что в боксе кричат «Бей!», а в шахматах «Думай!». Но Гуля, кажется, не пыталась запомнить. Она вертелась на месте, показывая себя со всех сторон. На ней была пижама с разноцветными крылатыми лошадками. – Бесплатно – это не слишком дорого для такой вещи? Как тебе моя новая пижамка? Мне ее двоюродная сестра отдала. – Очень тематическая! – похвалил Афанасий. – Я готовилась к нашему полету! – похвасталась Гуля. – Я себе все с лошадками купила! У меня теперь даже зубная щетка с лошадками! Не веришь? Идем покажу! А у вас в ШНыре тоже у всех все с лошадками? – Иначе нельзя! – сказал Афанасий. – Взять хоть Кузепыча! Когда вечером в душ топает – у него и тапки с лошадками, и полотенце. А если у кого-то полотенца с лошадками нет, того вообще в душ не пускают. Ну все! Нам пора! Давай шевели лапками! Афанасий вспомнил об оставленном Аскольде и, беспокоясь за него, начал поторапливать Гулю. – Последний инструктаж! Попытайся запомнить хотя бы процентов десять! – сказал он. – Существует несколько основных способов перевозки девушек в седле. Девушку можно посадить впереди полубоком, чтобы она обнимала руками шею всадника. Можно применить способ, популярный на Востоке, и перекинуть ее через седло завернутую в ковер. Можно посадить на седло сзади головой к хвосту, то есть спина к спине. Данный способ встречается в былине о Дунае Ивановиче. – Мне нравится первый способ! Там, где за шею обнимать! – воодушевилась Гуля. – Боюсь, с пегом не сработает. Лучше мы применим способ Кузепыча, везущего в седле на склад мешок с картошкой. Способ совершенно гениальный, но в живописи, к сожалению, не отраженный. Видишь ли, картошка очень чувствительна к ударам, и ронять ее ни в коем случае нельзя. Поэтому Кузепыч очень плотно сидит в седле, а мешок картошки, находящийся прямо перед ним, пристегивает к себе ремнем. Ну а дальше уже баланс, баланс, баланс. – Я и так не упаду! – обиделась Гуля. – Не исключено, но не забывай, что справа и слева от тебя будут подниматься два крыла. Получив же пару оплеух от крыльев пега, многие покидают седло быстрее, чем планировали. Афанасий подсадил в седло Гулю, забрался сам и пристегнул ее к себе ремнем. Это был хороший, широкий, очень надежный ремень. Афанасий возлагал на него большие надежды. Если личинка Гули что-то почует и Гуля начнет метаться, ремень помешает ей выпасть из седла. Едва он об этом подумал, как Гуля забеспокоилась: – Что-то как-то мне уже не хочется лететь! Может, через часик?