— Да… Адель поднялась на ноги. Он отвел ее в сторону, подальше, так, чтобы разговора не было слышно. Встал к компании спиной, немного закрывая Адель от всех. — Что у вас с рукой? — спросил он. — Ничего, все в порядке. Адель поджала губы. — Не говорите глупости. Снимите перчатки. — Нет. — Не заставляйте меня применять силу. Снимите. — Вы же не станете этого делать? — сказала она. — Все смотрят. — Я сделаю так, что никто не заметит. Просто заставлю вас. — Ментальное насилие запрещено. — Да. Потом вы сможете заявить на меня в Совет. Но только вам придется рассказывать и все остальное. — Я ни в чем не виновата, мне нечего бояться. — Тогда заявляйте смело. Он сказал это так спокойно и… Закрыться она не успела. Все произошло так быстро. Не было никаких нитей, никакой тишины, ничего. Просто всего лишь одно мгновение, и Адель понимает, что не может больше пошевелиться. Совсем. Стоит, словно статуя. Йоан берет ее за руку, чуть выше локтя, и осторожно, бережно снимает печатку. Потом второю. Он стоит так, что принцессе и остальным за его спиной ничего толком не разглядеть. Потом все возвращается. Это настолько невероятно… Пугающе. Р-раз, и все. Адель даже покачнулась, но устояла. — Осторожно, — сказал Йоан. — Не падайте. Кто это вас так? — Как вы смеете! Хотелось его придушить, честное слово. Но хуже всего была собственная беспомощность. — Кто? Ваша мать? — Я тоже поругалась с матерью, — Адель нервно усмехнулась, да, это могло бы быть даже смешно. — Но она не хотела делать мне больно. Вы не понимаете… Хотелось расплакаться. Йоан покачал головой. — Это плохо. Если ваша мать не хотела, и у нее это вышло случайно, то это намного хуже, чем если бы она сделала это специально. Значит, она не контролирует свою силу. Это очень серьезно, Адель. Вам не объясняли? К сожалению, так бывает часто. Девочек часто не учат управлять серьезной боевой магией, считают, что это не нужно. Учат ее глушить. К Олстерам, Иннсам — это не относится, их сила другой природы. Но вот Броди, Локхартам, Тандри — приходится тяжело. Если силу последовательно глушить в себе много лет, то это может плохо закончится. Можно сойти с ума. Можно выгореть. Можно спалить все вокруг себя. Вас учили управлять силой смерти, Адель? Она знала это. — Мой брат, да. Он занимался со мной. — Брат. Но не мать? Значит, ее саму не учили? Нет. Мать говорила — женщина не должна. Она страдала из-за этого, но сделать ничего не могла. Адель помнила, как однажды в ссоре мать прожгла отцу руку, по-настоящему, до кости. Шрамы потом остались на всю жизнь. Не был бы он Мором, она бы убила… Так было, с обычными людьми. Служанку, которая случайно разлила молоко ей на платье, мальчика с конюшни, который чуть не сбил ее с ног… Плакала потом. Но не могла справиться. Сила Моров в другом, отец объяснял ей. А вот со смертью Адель учил управлять брат. Тавишу приглашали учителей из дальних ветвей Тандри, а потом Тавиш занимался с ней. Она тоже оставила на нем много следов, но он, вместе с Адель, учился защищаться. В детстве, к счастью, сила не проявляется в полной мере. — Это не ваше дело, — сказала она. — Не мое. — Моя мать скоро уедет. — Я знаю, — сказал он. — Скажите еще, что это вы заставили ее уехать. — Я приложил к этому руку. Он говорил совершенно серьезно, так, что не поверить было нельзя. Хотя теперь Адель закрылась в полной мере, так плотно, как только могла. Он больше не заставит ее, не может повлиять. Самоуверенность раздражала. — Весь мир крутится вокруг вас? — Большая его часть, — он улыбнулся. — Давайте попросим Гленн, она вылечит вас. — Не нужно. Это пройдет само. — У вас серьезные ожоги, проходить будет долго. Неделю, не меньше. То, что отказывался я — другое дело. У меня, на самом деле, не было ничего страшного, — он глубоко вдохнул, выдохнул. — Уже ничего не осталось. Разница в том, что когда мы ругались с отцом, каждый из нас очень четко понимал границы, которые переходить нельзя. Резкий спазм в легких оглушает, заставляет ослабить ментальную хватку. Можно даже потерять сознание. Но для такого, как мы, по большому счету, это не более чем подзатыльник. Ваши ожоги заставляют вас страдать даже сейчас. Болит же ведь? Чешется? Адель, не хотите вмешивать Гленн, давайте я. — Вы? — она удивилась. — Вы не можете. — Да бросьте. В каждом из нас намешано силы от всех семи домов. Моя прабабка была из Олстеров. Можно вытащить любую силу, если знать как. Но так далеко, конечно, сложнее. Дайте руку. Она устала с ним спорить. Просто устала. Поддалась. Он взял ее за руку. Ее ладонь в его ладонях… его глаза… он так смотрит на нее… Так не должно быть. И по всему телу разливается спокойствие и тепло. — Лучше бы сесть, конечно, — говорит он. Хмурится. — А то я не уверен… Ладно, попробуем так. У него теплые руки, очень сильные. Он закрывает глаза. Стоит неподвижно. У него такое серьезное, сосредоточенное лицо. Напряженное. Кожу на запястье покалывает, слегка жжет, но не сильно. Адель видит, как следы ожогов светлеют на глазах. Видит, как капелька пота стекает у Йоана из-под волос, по виску, по щеке… и вторая — по лбу и по носу… Он глубоко дышит. И вдруг резко отпускает, открывает глаза, рассматривает ее руку. Смахивает с носа каплю. — Ну вот, — говорит он. — Еще кожа немного шелушится, но вроде уже лучше. Да? — Да, — она проводит по запястью пальцами, там, где еще недавно были следы. Боли нет совсем. Только чуть-чуть щекотно. — Хорошо. Тогда давайте другую. Еще раз. Он не Олстер, конечно, и Адель видит, как это тянет из него силы. Почти на пределе. Нужно было сесть. В какой-то момент он едва не падает. Но успевает очнуться, устоять на ногах. Щеки бледнеют. Но уже все. Он открывает глаза. Глубокий вдох.