Часть 17 из 57 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Вероятно, на лице моем отобразилось удивление, потому что улыбка его сделалась сочувственной.
— Мы с вами встречались, но довольно давно. Восемь или девять лет назад. Помните дело Гейл Фэрли? Я был в команде защиты Кевина Баркли.
У меня ушла секунда на то, чтобы вспомнить, о чем он говорит. Гейл Фэрли сбежала из дома в семнадцать лет, а потом ее разложившийся труп нашли в лесу. В убийстве обвинили Кевина Баркли, тридцатилетнего умственно неполноценного безработного, в комнате которого полиция обнаружила принадлежавшие ей вещи. Я выступал экспертом со стороны защиты и сумел выяснить, что к моменту, когда тело девушки отыскали, она была мертва от четырех до шести недель. Поскольку в данный период времени Кевин Баркли находился в больнице после ДТП, он никак не мог убить ее.
Полиция и прокуратура восприняли это в штыки. Сторона обвинения из кожи вон лезла на перекрестных допросах в попытках опровергнуть мое заключение, однако факты — штука упрямая. Баркли оправдали, а вскоре после этого был обвинен и признан виновным в убийстве Гейл Фэрли его сосед по комнате.
Само дело всплыло у меня в памяти, а вот Адама Одуйю я не помнил.
— Тогда у меня были волосы, — с улыбкой пояснил он, проведя рукой по гладко выбритому черепу. — Да вы, наверное, и не замечали меня. Я был молодым юристом и болтался на заднем плане. Вы общались в основном с Джеймсом Барраклоу.
Барраклоу я помнил. Королевского адвоката с преувеличенным чувством собственной значимости. Теперь я начал припоминать и Одуйю.
— Далеко же вы ушли от обычной уголовщины, — заметил я, покосившись на церковь. — И пылкую речь произнесли.
— Это надо было озвучить. И я буду повторять это, пока люди не начнут слушать.
— Вас слушали.
— Для того чтобы ситуация начала меняться, нужно больше, чем пара сотен людей в церкви. Послушайте, мне надо вернуться в церковь, уладить там одну-две мелочи… А как насчет пропустить потом по стаканчику пива?
Тревожные звоночки у меня в голове сделались громче и явственнее.
— Спасибо, нет.
— А в другой раз? Мы могли бы побеседовать за кофе, если не возражаете.
— Не уверен.
Одуйя улыбнулся и вопросительно посмотрел на меня.
— Не хотите сотрудничать с врагом, не так ли?
Он ведь видел меня у больницы, так что наверняка знал, что я занят в расследовании.
— Скажем так, я желаю избежать конфликта интересов.
Он поднял руки в знак капитуляции.
— Честное слово, я не собираюсь ставить вас в затруднительное положение. Хотите верьте, хотите нет, мы с вами на одной стороне. Вы можете помочь жертвам и обеспечить правосудие. И я тоже.
— Оглашая утечку информации о расследовании?
— Если вы имеете в виду беременную женщину, то да. Насколько я понимаю, вы этого не отрицаете.
— Не в моих полномочиях подтверждать или отрицать что-либо. Кстати, откуда вам это известно?
Утечка могла исходить от любого, связанного с расследованием. Не говоря о дюжине полицейских, в этом мог быть замешан кто-нибудь из морга, из пожарных или бригад «Скорой помощи», выезжавших на место преступления.
Одуйя с усмешкой покачал головой:
— Вы же понимаете, что я не могу сказать вам этого. Однако источник вполне заслуживает доверия.
— И вы полагаете, использование его, чтобы набрать несколько очков, лучше всего поможет делу?
— Вы считаете, я поступаю именно так? У каждой из этих жертв где-то остались родные и близкие. Вам не кажется, что они вправе знать о том, что с ними случилось?
— Разумеется, но не таким образом. — Меньше всего я хотел выслушивать сейчас лекцию от него — особенно после того, чем мне пришлось заниматься сегодня в морге. — И не вам это решать.
— Да ладно, доктор Хантер! Вы на полном серьезе предлагаете нам слепо доверять властям? Не настолько же вы наивны.
Я вскинулся и готов уже был возразить, но промолчал. Именно этого хотел от меня Одуйя, юрист, хорошо обученный говорить. Я не мог позволить ему провоцировать меня на выдачу информации.
Вероятно, он тоже понял это и сменил тактику:
— Клянусь, я спешил за вами вовсе не в поисках информации. Я просто желал поздороваться. Мы уже работали вместе, и мне хотелось бы верить, что сможем еще. Не обязательно сейчас, а позднее.
— Хорошо.
— Я вижу, вы мне не доверяете. Что ж, справедливо. Все, о чем я вас прошу, — смотреть на ситуацию непредвзято.
— Я всегда стараюсь.
— О большем и не прошу. — Одуйя протянул мне визитную карточку; помедлив, я взял ее. — Рад был снова встретить вас, доктор. Что бы там ни говорили обо мне ваши коллеги из полиции, право же, я не враг. Надеюсь, вы это запомните.
Он повернулся и ушел. Глядя ему вслед, я убрал карточку в кошелек.
Глава 11
Утром я выехал из дома рано. В морг я мог не спешить, хотя кости, которые оставил кипятиться накануне, должны были уже очиститься от остатков мягких тканей. Впрочем, лишний час-другой им не повредил бы. Прежде я хотел заехать еще в одно место.
Я проснулся в хорошем настроении. Накануне вечером позвонила Рэйчел. Я не надеялся говорить с ней еще как минимум пару дней, но их судно неожиданно зашло в гавань на острове со стабильным мобильным покрытием. Голос у нее звучал приподнято, возбужденно, когда она рассказывала о том, как они следят за стаей дельфинов — даже освободили одного, запутавшегося в старой рыболовной сети. Описанные Рэйчел синее море и голубое небо сильно отличались от по-осеннему серого Лондона, не говоря уже о мрачной больнице Сент-Джуд. В общем, звонок стал желанным утешением за все тяготы следственной работы.
Однако хорошего настроения хватило лишь до того момента, как я включил радио.
Хотя я не заметил на вечернем собрании ни одного журналиста, те или получили в свое распоряжение записи выступлений, или Одуйя сам связался с ними позднее. Так или иначе, зря он времени не терял.
— Полиция отказалась комментировать ваше заявление о том, что одна из жертв была беременна, — говорил репортер. — Как вы об этом узнали? Это результат утечки от кого-то занятого в данном деле?
— Разумеется, я не намерен раскрывать свои источники. Скажем так, я не единственный, кого не устраивает то, как ведется следствие, — ответил Одуйя. — Однако я получил эту информацию от вполне надежного источника. И вчера вечером она была подтверждена человеком, которому я верю и чье положение позволяет ему владеть информацией.
Что? Я обжег рот горячим кофе и, отставив чашку, прислушался внимательнее.
— Тогда почему вы считаете, что полиция скрывает эти подробности?
— Хороший вопрос. У меня нет на него ответа, поэтому я через вас обращусь к полиции. Молю вас, ради родных и близких этой неизвестной женщины и ее ребенка скажите людям правду. Мы имеем право знать это, так что к чему все эти ваши завесы секретности? Чего вы боитесь?
Ох, черт! Я с отвращением выплеснул кофе в раковину. Завтракать расхотелось. Разглашение чувствительных подробностей в то время, пока мы даже не знаем, кто эта молодая мать, было уже само по себе плохо. Это могло бы перегрузить полицейских операторов запросами от отчаявшихся родственников и просто любителей ложных тревог. Но даже так я начинал верить в то, что Одуйя делает все, чтобы расследование стало максимально открытым.
Однако «Чего вы боитесь?» было слишком уж циничной попыткой подогреть общественный интерес. Публика вообще любит тайны и заговоры там, где их нет и в помине. Уэлан говорил, что Одуйя мастерски умеет использовать прессу.
И я хорошо понимал, кого Одуйя имел в виду под «человеком, которому он верит». Анонимно или нет, несмотря на заверения в обратном, Одуйя использовал меня для подтверждения своих слов. Хотя я старался уклониться от ответа на его вопрос о беременной женщине, я и не опровергал этого. Ну не мог же я говорить, что это не так, если это правда.
Ничего другого ему и не требовалось.
Я попытался дозвониться до Уорд, но телефон переключился на автоответчик. Что ж, неудивительно. Она находилась в затруднительной ситуации и наверняка разрабатывала сейчас меры по сведению ущерба к минимуму. Информация о беременности молодой женщины уже выплыла наружу. Отреагируй Уорд на требования Одуйи прямо сейчас, и все выглядело бы так, словно тот вынудил ее сделать это. А в случае, если бы она этого не сделала, это укрепило бы его обвинения в том, что полиция сознательно скрывает информацию от общества.
Спускаясь в гараж, я попытался забыть об интервью. Утреннее движение по обыкновению состояло из пробок и натянутых нервов, а день уже начался не самым лучшим образом. Вряд ли царапина на крыле моего внедорожника улучшила бы его.
Длинная цепочка домов имела совершенно нежилой вид, когда я остановил машину. С подоконника заколоченного дома на меня равнодушно взирал кот, чуть дальше по улице усталая женщина толкала перед собой широкую коляску с близнецами.
Рядом с новенькой дверью была кнопка звонка. Нажав ее, я не услышал ничего, кроме хруста сломанного пластика. Тогда я постучал по полированной двери. Темное пятно на крыльце у моих ног обозначало место, куда накануне упали яйца и молоко, однако никаких других следов не осталось.
Я не знал, какой прием меня ожидает. Лола недвусмысленно дала понять, что не желает, чтобы ее беспокоили, и я сомневался, что она обрадуется мне. В нормальной ситуации я бы принял это как данность, но беспокоился теперь не только и не столько за нее. В доме, когда Лола в него заходила, кто-то стонал, а еще в число иных ее покупок входили памперсы… Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что это означало. Одно дело — пожилая женщина, живущая в одиночестве, и совсем другое — когда ей приходится заботиться о больном муже или каком-то родственнике. В начале этого года, во время расследования в Эссексе, я уже встречал человека, нуждавшегося в помощи. Тогда я так ничего и не сделал и теперь жалел об этом.
Повторять эту ошибку я не хотел.
Я выждал несколько секунд и снова постучал. Мне начало уже казаться, что я приехал зря, но когда я отступил на шаг от двери, то заметил, как в окне шевельнулось штора.
— Эй! — окликнул я.
Ответа не последовало. Однако теперь я, по крайней мере, знал, что в доме кто-то есть. Я поднял пакет, который взял с собой, так, чтобы его было видно из окна.
— Я принес вам продукты.
Ничего не происходило, но когда я опять усомнился в целесообразности своего визита, в двери щелкнул замок. Дверь приоткрылась на цепочке, и в щели появилось одутловатое лицо Лолы.
— Что вам надо?
— Я подвозил вас вчера и…
— Я не спрашиваю, кто вы такой, я спрашиваю, что вам нужно?