В общем, с останками большей жертвы все обстояло не так страшно, как казалось на первый взгляд. Панические надрезы Мирза не причинили непоправимого вреда. Ни один из них не доходил до кости, так что обошлось без посмертных повреждений скелета. Весь ущерб приходился на соединительные и мягкие ткани, которые все равно предстояло удалить. Естественно, ничего хорошего в панических манипуляциях нет, однако ни во что слишком серьезное они не вылились. Пока мы удаляли основной массив мягких тканей с мужского скелета, Мирз был тих и подавлен. Даже при том, что до полной очистки костей было еще далеко, я уже видел на некоторых костях те же желто-бурые следы ожогов, как и на женском скелете. Я бы не отказался обследовать их более тщательно, но мы спешили поставить кости вывариваться, чтобы Мирз мог заняться этим обследованием позднее. Он работал очень медленно, на сей раз не столько из-за перфекционизма, сколько из-за волнения. При всей браваде самоуверенность Мирза оказалась более чем уязвимой. Ничего, если он оправится от этого, все еще может измениться. Ну и расследованию это тоже пошло бы на пользу. — Здоровенный экземпляр, — заметил я. — Вы прикинули рост? — Я оцениваю рост в сто семьдесят восемь сантиметров, — угрюмо произнес он. То есть пять футов одиннадцать дюймов. Немного выше среднего мужского роста, но не великан. — Насчет пола есть предположения? Определение половой принадлежности сильно разложившегося тела — задача непростая. В случае, если разложение гениталий зашло слишком далеко, единственным способом определения пола остается исследование костей. Даже так это довольно сложно, и укорять этим Мирза было бы несправедливо. Однако мы удалили достаточно мягких тканей, чтобы разглядеть характерные черты скелета, да я и не требовал окончательного вердикта. Мирз устало вздохнул: — Ну с уверенностью я на данной стадии говорить не могу. Но надбровные дуги выражены, а сосцевидный отросток большой и четко выступает. С учетом роста и массивности костей вряд ли можно сомневаться в том, что он мужчина. Я обратил внимание на то, что Мирз сказал «он», то есть уже принял решение. Вообще-то, поспешные выводы опасны, но в данном случае трудно было с ним не согласиться. Надбровные дуги и сосцевидный отросток черепа чуть ниже уха обыкновенно весьма точно характеризуют пол. И хотя это верно не в ста процентах случаев, порой дела обстоят именно так, какими кажутся. Мы уже знали, что меньшая из жертв, которых пытали и замуровали заживо, — женщина. Следовательно, логично было бы предположить, что человек, умерший рядом с ней, — мужчина. Я заметил, что Мирз начал работать быстрее, управляясь со скальпелем и пилами ловчее, чем прежде. Раздражающая манера общения, похоже, вполне уживалась у него с уверенностью. Это нормально. Я предпочел бы, чтобы он был невыносимым, но дееспособным, а не приятным в общении бездарем. — Что начет возраста? — поинтересовался я, разрезая соединительную ткань левого бедра. Мирз пожал плечами: — Судя по стиранию зубов, от тридцати пяти до пятидесяти лет. — В каком они состоянии? — Почему бы вам самому не посмотреть? — огрызнулся он. — Не хочу тратить время на то, что уже сделано. Я полагаю, это-то вы сделали? — Разумеется! Цвет эмали позволяет предположить, что он курил и любил кофе. Судя по обилию пломб, плохо следил за зубами, но, по крайней мере, к дантисту время от времени ходил. А теперь, с вашего позволения, я попробую сосредоточиться на этом суставе. Я улыбнулся под маской. Уверенность Мирза росла с каждой минутой. Физические аспекты работы он выполнял с хирургической точностью, и мне становилось понятно, откуда у него такие блестящие рекомендации. Об имевшем место приступе паники уже не напоминало ничего. А вскоре после этого к Мирзу вернулось и его врожденное чувство превосходства. — Вы задали температуру выше, чем нужно, — произнес он, когда мы наконец поместили кости в раствор моющего средства. — Вываривание при более низкой температуре хорошо, когда в достатке времени. В следственном процессе такая роскошь бывает не всегда. — Тут уж кому как больше нравится. Лишний раз напомнив себе не поддаваться на его подколы, я щелкнул выключателем вытяжного шкафа, и шум вентилятора заглушил голос Мирза. Однако, восстановив свое эго, Мирз приберег про запас один, последний залп. Мы с ним уже вышли в комнату для переодевания. Последняя из костей перекочевала в сосуд для вываривания, чтобы к середине следующего дня ее можно было промыть и исследовать. Сверившись с часами, я даже определил Мирзу оптимальный период для этого. Я переоделся и бросил использованный комбинезон в контейнер. Все это время, с самого момента выхода из смотровой, мы оба молчали. Я гадал, понадобится ли Мирзу помощь со сборкой скелета. Наверное, говорить об этом было преждевременно, но — по возможности, конечно, — я не отказался бы обследовать отметины от ожогов на костях этой жертвы более тщательно. Мирз, однако, не подавал никаких признаков того, что готов сделать подобное предложение. Укладывая свои вещи в кейс, он даже не смотрел в мою сторону. Только когда я надел плащ, Мирз наконец произнес: — Что ж, Хантер, спасибо за ассистирование. — Он стоял спиной ко мне, не оборачиваясь. — Я обязательно сообщу старшему инспектору Уорд о вашей помощи. Не стесняйтесь, обращайтесь в случае, если я смогу вернуть вам долг. Я уставился на него. «Спасибо за ассистирование»? Мирз так и не оборачивался, целиком отдавшись сложной задаче завязывания шнурков. Я подождал, но, похоже, ничего другого он говорить не собирался. Невероятно, подумал я, и даже не придержал дверь, выходя. Времени было уже начало третьего, и до дома я добрался без помех. Всю дорогу я кипел праведным гневом. Лучше бы я оставил Мирза самого справляться со своими проблемами, твердил я себе, злобно дергая рычагом переключения передач. Собственно, я и не ожидал от него особой благодарности, но и не предполагал, что он вернется к своей манере общения так скоро. Мирз словно уже переписал историю произошедшего, причем так, чтобы это устраивало его самого. Когда он расскажет Уорд — а я не сомневался, что он сделает это обязательно, — это, скорее всего, будет выглядеть так, будто он оказал мне услугу. Все еще возмущаясь, я свернул на улицу, ведущую к Бэллэрд-Корт, и увидел у въезда на территорию дома мигающие синие огни. У дома находилась пожарная машина, совершенно неуместная в нашем тихом жилом квартале. Сам дом, впрочем, был в полном порядке: языков пламени я не видел, да и свет в окнах горел. На мостовой и газонах стояли люди, но было их немного. Некоторые были в пижамах и ночных рубашках; впрочем, они начинали уже тянуться обратно ко входу в дом. Никто не пытался остановить меня, когда я въехал в ворота, что я расценил как добрый знак. Среди возвращавшихся в дом жильцов я не увидел ни одного знакомого лица, поэтому просто загнал машину на подземную парковку. В холодном ночном воздухе витал запах горелого пластика. Я поднялся наверх и подошел к пожарным, собравшимся у большой цистерны. Двое неторопливо раскатывали рукав, остальные просто стояли и разговаривали. — Что происходит? — спросил я женщину с выбивающимися из-под шлема вьющимися волосами. Она смерила меня подозрительным взглядом: — Вы здесь живете? — На пятом этаже. — Точно? — Могу показать ключи. Я только с работы. — Дурная голова ногам покоя не дает? Извините, ничего личного. Просто нам только что пришлось выпроводить одну из соседних жительниц. Слишком уж любопытную. Пожары всегда привлекают всяких психов. — А что случилось? Она махнула рукой в сторону дома: — Какой-то идиот попытался поджечь мусоропровод. Ущерба почти нет, однако дым распространился по каналам. Хорошо, спринклеры не сработали, но датчики подняли тревогу. На каждом этаже в Бэллэрд-Корт имеется хорошо спрятанный мусоропровод, куда жильцы сбрасывают мусор. Однако он же может служить дымоходом, разнося дым из горящих внизу контейнеров по этажам. — Кто это мог сделать? — Скорее всего, дети. Глупость, конечно. Хорошо, что это место оборудовано хорошими системами безопасности… однако всегда ждешь от людей более разумного поведения. Ага, но чаще получается наоборот. Что ж, Бэллэрд-Корту еще повезло. Помимо открывающихся от электронных ключей автоматических дверей и круглосуточно дежурящих консьержей, он оборудован первоклассной системой пожарной безопасности. Далеко не все жилые дома могут похвастаться подобным. — Я могу зайти домой? — спросил я. — Да. Огонь потушен, но мы еще побудем здесь некоторое время — на всякий случай. И раз вы подниметесь к себе, то вполне можете сделать одну вещь. — Какую? Она улыбнулась: — Поставьте для нас чайник, ладно? Глава 18 Женщина казалась тенью, окруженной солнечным светом. В воздухе вокруг нее плавали, точнее, почти неподвижно висели светящимися точками пылинки. Я видел в дверях только ее силуэт, но знал, кто это, и сердце в груди словно замерзло. Медленно, очень медленно лицо ее по мере приближения обретало форму. Длинные иссиня-черные волосы… Темные брови над мертвыми глазами, на белой как кость коже… Ее красота наводила ужас. Мне хотелось визжать, бежать прочь. Я не мог пошевелиться. Чувственные губы раздвинулись в улыбке, когда она приникла ко мне. Я ощущал ее запах — редких, мускусно-пряных духов. Дыхание щекотало мне кожу, когда она прижалась губами к моему уху. — Привет, Дэвид. Она смотрела на меня в упор взглядом таким пустым, что он обжигал. Зная, что сейчас произойдет, я беспомощно наблюдал, как она достает нож. Солнечный луч блеснул на его лезвии. — Ты меня отпускаешь, — произнесла Грэйс и вонзила нож мне в живот. Я проснулся, крича. Призрачный аромат духов, казалось, еще витал в моих ноздрях, но быстро испарился. Задыхаясь, с бешено колотящимся сердцем я вглядывался в полную теней ванную. За окном было темно, но с улицы проникало достаточно света, чтобы я мог разглядеть: комната пуста. Я расслабился, напряжение отпускало меня. Неужели это опять вернулось? Светящиеся цифры на часах показывали начало шестого. Понимая, что все равно больше не усну, я откинул одеяло, встал, доплелся до окна и посмотрел вниз. Пожарная машина уехала, но в воздухе еще ощущался слабый запах дыма. Вероятно, это и послужило причиной кошмара.