— Лола ничего не сказала? — поинтересовался я. — Ничего печатного. Отказывается сотрудничать или хотя бы дать согласие на снятие отпечатков пальцев. И своих, и сына. Наверное, просто опасается полиции, но, по-моему, тут все не так просто. Она не могла выложить эту перегородку самостоятельно, но, вероятно, она знает больше, чем мы полагали. Если мать отказывала сыну в жизненно важном медицинском уходе, то мне даже страшно представить, на что она вообще способна. Мне, если честно, не хотелось об этом думать. И все же не верилось в то, что Лола была настолько эгоистична, чтобы вот так рисковать жизнью сына. — Вы, похоже, все еще убеждены в виновности Леннокса, — заметил я. Уорд пожала плечами: — Чем больше мы узнаем… Мы поискали в окружении Даррена Кроссли, и, похоже, у нас появилась зацепка насчет личности женщины, с которой его замуровали. Он периодически тусовался с девицей по имени Мария де Коста, которая вроде тоже пропала. О ее исчезновении никто не заявлял, но у нее и постоянной работы не было, и место жительства она часто меняла — так что это, возможно, еще один случай, когда никто ничего не заметил. Нам известно, что время от времени она бывала с Кроссли, и последний раз их видели именно вместе. Наверное, они исчезли одновременно. Ничего криминального за ней не числилось, что объясняет провал наших попыток идентифицировать ее по отпечаткам пальцев. — Если она лишь подружка Кроссли, да и то не постоянная, откуда ее мог знать Леннокс? Уорд устало улыбнулась. — Де Коста работала уборщицей в Сент-Джуд. На протяжении пяти лет, до самого закрытия. Если нам удастся подтвердить, что она и есть та самая женщина, которую мы нашли с Кроссли, это будет означать, что Леннокс знал обеих жертв. Сложите это с его увольнением за хищение медикаментов и пристрастием Кроссли к травке, и картина начинает вырисовываться. Снова Сент-Джуд. Но фрагменты мозаики действительно начинали ложиться на свои места. — Вы думаете, все трое были замешаны в торговле наркотиками, а потом у них случилась размолвка? — «Размолвка» — это мягко сказано. Вероятно, Кристина Горски тоже появилась там в надежде купить зелья и подвернулась под горячую руку. Вот только… — Что? Уорд пожала плечами: — Не знаю. Леннокс как-то не вяжется со всем этим. Много ли наркоторговцев на четвертом десятке жизни живут с матерью? — С подшивками комиксов и журналов о птичках? — Это Джек вам рассказал? — Она улыбнулась. — Ну ладно, у Леннокса могло иметься другое место или тайник, о котором мы не знаем. Я даже допускаю, что он каким-то образом ухитрялся не попасть под наше подозрение. И все равно что-то не сходится. Если не считать увольнения, ничего из того, что нам удалось найти, не характеризует его как торговца наркотой, тем более жестокого садиста. Социальные службы наблюдали за ним с детских лет. Его описывают как физически развитого, но неуверенного в себе, с отставанием в учебе. В школе Леннокса дразнили, и его едва не забрали из семьи, потому что они полагали, что отец жестоко обращался с ним. — Лола говорила примерно то же самое. Не о социальных службах, об отце. Впрочем, ее рассказ отличался большей яркостью: «Ублюдок тухлый. Он и трезвым-то с Гэри себя держал хуже некуда, а как напивался — вообще невыносимым делался». — Ну в этом она против правды не грешила, — кивнула Уорд. — Патрик Леннокс, по всем свидетельствам, был тот еще тип. Работал на контейнеровозах, ходивших в Южную Америку, поэтому дома бывал нечасто. Но когда появлялся, пил без меры и распускал руки. Особенно по отношению к сыну. И так продолжалось до самого его ухода — Гэри тогда исполнилось шестнадцать лет. Это тоже совпадало с тем, что говорила мне Лола. — Где он сейчас? — Мы думаем, за границей. Нам не удалось обнаружить никаких его следов, но я не вижу ничего, что связывало бы его со всем этим. Если только опосредованно. — Жертвы насилия сами становятся насильниками? — Такое случается. Люди меняются, и то, что над Ленноксом издевались двадцать лет назад, еще не означает, что он не испытывает удовольствия, поступая аналогично по отношению к другим. Может, так Леннокс ощущает себя круче. — И это вы обвиняете меня в мягких выражениях, — усмехнулся я. — Ну вы меня поняли. Ладно, мне пора домой. — Уорд допила чай и с усилием поднялась. — Спасибо. Кстати, на будущее: советую проверить, что у вас на самом деле в коробке. — Так это не мята? Она улыбнулась: — Что бы там ни было, это очень приятно. — Что теперь будет с Лолой? — спросил я, провожая ее в прихожую. — Рано говорить. Полагаю, ее обвинят в преступном небрежении, если выяснится, что она не давала сыну возможности получать полноценную медицинскую помощь. Но многое зависит от того, как все обернется с отпечатками. — А без них вы выдвигать обвинения против Гэри Леннокса не станете? — Нет, хотя, полагаю, нам удастся обойти это. Я-то надеялась, что мне удастся уговорить вашего приятеля Одуйю убедить Лолу в том, что в ее интересах сотрудничать с нами. Доказать невиновность, ну все такое. Но сейчас этого не получится. — Он мне не приятель, — возразил я и вдруг встрепенулся, когда до меня дошел смысл ее слов. — Почему не получится? — Потому что он и Лоле больше не приятель, — ответила Уорд, когда я открывал ей дверь. — Она его уволила, еще сегодня днем. Глава 23 Подарив нам короткую передышку от дождей, на следующее утро солнце все-таки сдалось и даже не предпринимало новых попыток выглянуть из-за туч. Фары встречных машин отражались в залитых лужами мостовых всю дорогу из Бэллэрд-Корт до морга. Я выехал раньше, чем нужно. Мне предстояло встретиться с Парек на официальном осмотре костей из котельной, но прежде я хотел заняться еще одним делом. Крохотные кости нерожденного ребенка Кристины Горски вымачивали уже несколько дней. Каждое утро я звонил в морг узнать об их состоянии и напомнить о необходимости сменить воду. Мягких тканей на них и так было совсем немного, теперь же их наверняка не осталось вовсе, так что ничто больше не мешало мне заняться ими. Впрочем, я понимал, что в первую очередь Уорд ждет от меня отчета по костям из котельной. В общем, с ребенком придется подождать. Косточки, когда я осторожно вынул их из воды, казались особенно хрупкими. Некоторые были так малы, что их приходилось брать с помощью пинцета. Микротрещины, выявленные рентгеном на обоих запястьях, невооруженный глаз не видел вообще. Скорее всего причиной их стали грызуны или они появились, когда тело матери перетаскивали на новое место. Впрочем, выяснить это пока не представлялось возможным. Положив кости в чистую воду, я со вздохом вышел. Осмотр обугленных костей из бойлера не занял много времени. При наличии левой берцовой кости, правой лодыжной кости и россыпи фаланг рук и ног работы судебному патологоанатому практически не было — собственно, Парек и не ожидала ничего иного. — Доброе утро, доброе утро! — воскликнула она, вихрем врываясь в комнату для совещаний. — Ну что, разделаемся с этим побыстрее, ладно? Само совещание носило чисто формальный характер и продлилось не дольше, чем этого требовал регламент. — Виделись в последнее время с коллегой? — спросила Парек, когда мы с ней выходили из комнаты. Я не сразу понял, кого она имела в виду. — С которым? — Ну не с собакой-ищейкой же! С нашим уважаемым судебным тафономистом Дэниелом Мирзом. Последний раз я с ним общался в ночь, когда он позвонил мне с просьбой о помощи. По моим расчетам, Мирз должен был как раз заканчивать с Кроссли, хотя, если Уорд грозилась позвать его для изучения костей из бойлера вместо меня, вероятно, уже и разделался с тем этапом. — Пару дней не встречал. А что? — Да так. — Она хитро прищурилась. — Раз уж вы работали здесь, я думала, вы могли бы и заглянуть к нему, узнать, как дела. Парек толкнула дверь в смотровую, оставив меня гадать, что она хотела сказать. Накануне вечером Уорд не вдавалась в детали, сообщив лишь, что у Мирза проблемы. Я предположил, что это как-то связано с идентификацией женщины, поисками соответствия найденного тела с медицинской и стоматологической картами Марии де Коста. Ну в этом ему моя помощь не требовалась. А если и требовалась, я уже раз обжегся, помогая ему. Вряд ли об этом стало известно Парек, но повторять ту ошибку я не собирался. С чем бы там ни столкнулся Мирз, справляться с этим ему предстояло самому. Как и ожидалось, осмотр свелся к формальности. Рентген не выявил никаких давних повреждений, которые помогли бы с идентификацией, а все остальное практически повторяло то, что я уже выявил на месте, в котельной. Значительный размер отдельных костей вроде лопатки подтверждал мои предположения о высоком росте и капитальном сложении неизвестной жертвы, скорее всего (но не стопроцентно) мужчины. Измерив большую берцовую кость с помощью профессиональных инструментов, я уточнил свою первоначальную оценку роста, определив ее в сто восемьдесят пять сантиметров. То есть шесть футов и один дюйм. Тоже, конечно, приблизительно: притом что определять рост по длине костей ноги можно довольно точно, его хорошо было бы проверить по длине и других, недостающих в нашем случае костей. И ни Парек, ни я не рискнули высказать предположения о причинах смерти. Два найденных обломка ребер свидетельствовали о какой-то серьезной травме, но стало это решающим фактором или нет, мы не знали. Оба ребра имели диагональный излом с зазубренной, острой как нож кромкой. Подобное повреждение может быть смертельным в случае, если острая кость пронзит сердце, артерию или хотя бы повредит легкое, хотя в последнем случае последствия могут сказаться не сразу. Проблема заключалась в том, что я так и не мог объяснить, что же произошло. Повреждения такого рода могут случаться уже после смерти. Единственное, что я знал наверняка, — к моменту, когда тело сжигали, ребра уже были сломаны. Изломы почернели и обуглились, как и остальная часть кости, тогда как в противном случае излом сохранил бы обычную, чуть желтоватую окраску. Однако любопытные детали нам удалось обнаружить. Осторожно очистив кости от сажи, я разглядел, что верхняя часть большой берцовой кости и внутренняя поверхность голени демонстрируют признаки старения, хотя и на самой начальной стадии. О том же свидетельствовали фаланги: они принадлежали взрослому человеку: он прожил достаточно, чтобы процесс дегенерации суставов был заметен, но не настолько, чтобы этот процесс зашел далеко, как это бывает в зрелом возрасте. — Исходя из этого, я определяю возраст примерно в двадцать пять — тридцать лет. Максимум тридцать пять, — сообщил я Уэлану. Уорд уехала очень рано, вызванная на очередное совещание к Эйнсли. Впрочем, судя по виду ее заместителя, он тоже мало спал прошедшей ночью. — Вы убеждены в своей оценке роста? — Я говорил бы увереннее, если бы расчеты основывались не на одной-единственной кости. Но, как правило, на размеры большой берцовой кости можно полагаться. А что, у вас есть предположения насчет того, кто это? — Возможно. — Он явно сомневался, нужно ли мне говорить все, а потом пожал плечами: — Мы продолжаем изучать круг знакомых Даррена Кроссли, особенно тех, кто работал в Сент-Джуд. Помимо Марии де Коста, обнаружился еще один тип, чье описание более или менее соответствует тому, что вы говорили про останки из котельной. Его зовут Уэйн Бут, работал санитаром вместе с Кроссли. Сорок пять лет, холост, сложения массивного, рост чуть менее шести футов. Это не слишком отличалось от моих расчетов возраста и роста, но и совпадало с ними не так точно, как хотелось бы. Я ожидал кого-нибудь повыше и моложе. — Когда он пропал? — Одиннадцать месяцев назад. То есть через семь месяцев после того, как, по словам Лолы, с ее сыном случился удар. И значительно позднее того, как Даррена Кроссли, Марию де Коста и Кристину Горски в последний раз видели живыми. Однако Уэлан предвидел мои возражения. — До сих пор ничто, кроме слов его матери, не подтверждает, как долго Леннокс болеет. И с учетом того, что мы о ней знаем, я бы не верил ее словам. Вы сами сказали, что возраст и рост рассчитаны приблизительно. Не принимайте это на свой счет, но много ли можно определить по голени и коленной чашечке?