Стоял поздний летний вечер. Гусев с Дитрихом играли в карты, потихоньку попивая пиво за столиком, заслоненным огромным зонтиком. Дитрих раздавал по пять карт для игры в покер. Гусев положил десять злотых «в темную». — А не перегибаешь палку? — Знаю, что выиграю. — Это и я знаю. Ты вечно во все выигрываешь. Гусев слегка усмехнулся. — А знаешь почему? — Потому что тебе всегда везет, придурок. Ты вечно у меня выигрывал. В любую игру, при каждом розыгрыше: в моряка, при бросках монеткой и в «пички под мостом»… — А знаешь почему? — повторил Гусев. — Потому что ты чертов счастливчик. — Неправда. Я самый обычный неудачник. — Давай, чеши языком… — Видишь ли… Здесь проблема даже и не в этом. Я льщу себе, утверждая, будто бы писатель — это такой тип, у которого имеется необычное чувство наблюдательности. — Гусев и вправду был писателем. Помимо должности в учебном заведении, он занимался тем, что писал рассказы и повести. — Всякий раз, когда я еду через Вроцлав, вижу миллион историй. И если расскажу одну из них знакомым, все тут же считают меня обманщиком и треплом. — А разве это не так? — Я все это вижу на самом деле. Если у кого-нибудь нет чувства наблюдательности, то за писательство пускай и не берется. — И как ты это соединишь с выигрышами в карты? Гусев сложил руки, словно собираясь молиться. — Ты чувствовал ту вибрацию реальности мгновение назад? — Блин! Какую еще вибрацию? — Не чувствовал? Не почувствовал того, что выиграешь? Дитрих пожал плечами. Он сделал глоточек пива, которое уже делалось теплым. — Хорошо, тогда выиграю я. Гусев выложил открытые карты на столешницу. У него были пара валетов, девятка, тройка и двойка. — Ты… Это же не американский покер. Зачем раскрылся? Гусев положил на стол двадцать злотых. — Хочу дать тебе шанс. Только ты и так не выиграешь. Дитрих глянул в свои карты. У него было три туза, король и шестерка. — Как же, выиграешь, — буркнул он, докладывая свою двадцатку. — Сколько? Гусев подвинул к нему девятку, тройку и двойку. — Три. Нет у тебя шансов. — Посмотрим. — Дитрих поменял свои две карты. Глянул. У него были те же три туза и две двойки. Фулл. — Ну и как, приятель? Думаю, что и полтинник сейчас пересолом не был бы. — Не бросайся бабками. — Гусев поднял голову, глядя на бетонные балки. Он на ощупь перевернул свои карты, даже не глядя на них. — И как? — спросил он, все так же смотря вверх. — Что там? Дитрих в бешенстве сунул в рот сигарету. — Четыре валета, — глубоко затянулся он. — Черт подери! Вечно ты выигрываешь. Черт… Когда нужно было выбрать книгу на аукционе, и мы бросали монетку… Когда покупали себе револьверы в магазине, и нужно было тянуть жребий, кому достанется модель «Steel Blue»… — Тут дело совершенно не в том. — Гусев вынул из кармана монету. — Орел или решка? — Орел. Гусев бросил. Он так же не отводил глаз от расположенных выше балок. — Что вышло? — Решка! Блин! Гусев вынул из кармана авторучку, положил ее на столе и закрутил. — Уже и не спрашиваю, на кого покажет… — Обязательно на тебя. — Ну. — Авторучка вертелась на мокрой столешнице. Через какое-то время вращение начало замедляться. Когда ручка остановилась, кончик указывал строго в живот Гусева. Дитрих громко выругался. — Как ты это делаешь? — Не делаю я этого. — Гусев допил остаток пива. — Оно само делается. — Вот только не надо мне тут звиздеть на голодный желудок! — Ты же сам сказал, что я всегда и во все выигрываю. Я же считаю себя самым большим неудачником, которого только носила земля. Я кошмарный неудачник, Иван. — Насчет посрать — эт'точно. Но вот неудачник — нет! — Смеешься. Это ты зря. — Сам же помнишь, как во время кризиса мы стояли в очереди за бензином. Час три стояли. Уже подъезжали к станции, когда приехала цистерна. Ну и пошел мужик с объявлением про запрет въезда в руках. Три сотни машин в кошмарной, социалистической очереди. А он… он поставил стойку с запетом как раз за твоей машиной. Тебе уже не нужно было ожидать еще пару часов, потому что тогда именно столько все это и длилось. Он выбрал именно твой задний бампер. Именно твой, среди трех сотен автомобилей. — Вибрация реальности, — Гусев тоже закурил. — Что? — Не чувствуешь? Когда ты должен будешь выиграть, то испытываешь вибрацию действительности. — Чтоб ты скис! Что? — Погляди, — «Полковник» вынул из кармана две игральные кости. Бросил. Тройка и пятерка. — Вот сейчас проиграю, — сказал он. У Дитриха выпало пять и четыре. Еще раз. У Гусева: тройка и двойка. «Зепп»: четыре и пять. — А вот сейчас выиграю. Гусев выбросил две шестерки. У Дитриха только лишь единица и двойка. — Я ебу! Как ты это делаешь? — Не делаю я ничего. Это само делается. Я же только наблюдаю за реальностью. — Как ты, черт подери, следишь за реальностью. — Видишь ли… — Гусев жестом подозвал официантку и заказал еще два замечательно охлажденных «Окочима». — Неоднократно я обращал внимание на то, что игра, в которую мы играем, пытается нам помочь. Понятное дело, если игра встретится с исключительным болваном, или же обстоятельства тебе не способствуют, тогда ничего из этого не выйдет, но… — Ну спасибо, что назвал меня болваном, — Дитрих усмехнулся на все тридцать два зуба. — И не говори. Игра желает, чтобы ее выиграли, и потому помогает игроку. Как раз это и есть вибрацией реальности. Хороший наблюдатель это чувствует. Дитрих прикусил губу. Он долго знал Гусева, так что знал: коллега над ним не насмехается. — О'кей. Покажи мне эту «вибрацию реальности», — он вытащил из кармана горсть монет. — Сколько у меня в горсти? Тот, кто укажет наиболее близкую сумму — выигрывает! — он анализировал про себя свои сегодняшние расходы, чувствовал тяжесть монет в ладони. Вот теперь он должен был выиграть. — Двадцать злотых. Нет… — тряхнул он рукой, словно бы желая взвесить мелочь. — Пятнадцать. Ммммм… Тринадцать. Двенадцать. Около двенадцати злотых — Семь пятьдесят, — буркнул Гусев. — А вот хренушки! — Дитрих высыпал монеты на столешницу. Начал считать. Возбужденный развлечением, отпил два глотка пива. — Пять, шесть, шесть девяносто… Господи… Семь девяносто! — Семь, холера ясна, девяносто! Ну, откуда ты знал?! — Не знал я. — Тогда почему ляпнул: семь пятьдесят?