– Совершенно верно. – Вот только фамилия мне ничего не говорит. Как вы сказали – Скат? – Свэрд. – Мимо. Нам ведь фамилии ни к чему. – Понятно. – К тому же это было в воскресенье, а по воскресеньям нам особенно жарко приходится. – Ну а полицейского, которого я назвал, не помните? Кеннет Квастму? – Мимо. Фамилии для меня звук пустой. А вообще-то, фараон там стоял, все наблюдал за нами. – Это когда вы тело забирали? – Во-во, когда забирали, – кивнул собеседник Мартина Бека. – Мы еще решили, что этот, видно, матерый. – В каком смысле? – Так ведь фараоны бывают двух родов. Одних тошнит, другим хоть бы хны. Этот даже нос не зажал. – Значит, он стоял там все время? – Ну да, я же говорю. Небось следил, насколько добросовестно мы исполняем свои обязанности… Его товарищ усмехнулся и хлебнул пива. – Еще один вопрос, последний. – Валяйте. – Когда вы поднимали тело, ничего не заметили? Под ним ничего не лежало? – А что там могло лежать? – Пистолет, скажем. Или револьвер. – Пистолет или револьвер. – Мужчина засмеялся. – Кстати, в чем разница? – У револьвера вращающийся барабан. – А-а, это такая пушка, как у ковбоев в кино? – Совершенно верно. Но дело не в этом, мне важно знать вообще, не было ли на полу под покойником какого-нибудь оружия. – Видите ли, комиссар, этот клиент был не первой свежести. – Не первой свежести? – Ну да, он месяца два пролежал. Мартин Бек кивнул. – Мы перенесли его на полиэтилен, и, пока я запаивал края, Арне собрал с пола червей. У нас для них есть особый пакет с какой-то дрянью, от которой им сразу каюк. – Ну? – Ну так если бы Арне вместе с червями попалась пушка, уж, наверное, он бы заметил! Да, Арне? Арне кивнул и захихикал, но подавился пивом и закашлялся. – Как пить дать заметил бы, – произнес он наконец. – Значит, ничего не лежало? – Ничегошеньки. И ведь полицейский тут же стоял, глаз не сводил. Кстати, он еще оставался там, когда мы уложили клиента в цинковый ящик и отчалили. Точно, Арне? – Как в аптеке. – Вы абсолютно уверены? – Сто пятьдесят процентов. Под этим клиентом ничего не лежало, кроме отборной коллекции циномия мортуорум. – Это еще что такое? – Трупные черви. – Значит, уверены? – Чтоб мне провалиться. – Спасибо, – сказал Мартин Бек. И ушел. После его ухода разговор еще некоторое время продолжался. – Здорово ты его умыл, – заметил Арне. – Чем? – Да этим греческим названием. А то ведь эти шишки думают, что все остальные только на то и годятся, что тухлых жмуриков возить. Зазвонил телефон. Арне взял трубку, буркнул что-то и положил ее на место. – Черт, – сказал он. – Опять висельник. – Что поделаешь, – скорбно вздохнул его коллега. – Се ля ви. – Не люблю висельников, честное слово. Что ты там еще загнул? – Да ничего, поехали. Похоже было, что Мартин Бек проработал все наличные факты, касающиеся странного казуса на Бергсгатан. Во всяком случае, он достаточно четко представлял себе, что сделано полицией. Оставалось еще одно важное дело: разыскать заключение баллистической экспертизы, если таковая вообще производилась. О самом Свэрде он по-прежнему знал очень мало, хотя и принял меры, чтобы собрать сведения. Бурные события среды совершенно не коснулись Мартина Бека. Он ничего не слышал об ограблениях банков и о невзгодах спецгруппы – и ничуть об этом не жалел. Побывав во вторник в квартире Свэрда, он сперва отправился в уголовную полицию на Кунгсхольмсгатан. Там все были поглощены своими собственными заботами, всем было не до него, тогда он прошел в здание ЦПУ. И сразу услышал в кулуарах толки, которые в первую минуту показались ему смехотворными. Но, поразмыслив, он расстроился. Кажется, его намерены повысить. Повысить? И куда же его назначат?.. Начальником управления? Интендантом? Заместителем начальника ЦПУ по вопросам быта и гигиены? Ладно, это все неважно. Небось обычная, ни на чем не основанная коридорная болтовня. Звание комиссара полиции ему присвоили не так давно, в 1967 году, и он вовсе не рассчитывал на дальнейшее продвижение по служебной лестнице. Во всяком случае, не раньше чем через четыре-пять лет. Казалось бы, это любому ясно, ведь что-что, а вопрос о ставках и назначениях в государственных учреждениях досконально изучен всеми: каждый ревниво взвешивает свои и чужие шансы. Так откуда же эти толки? Должны быть какие-то резоны. Какие? Мартин Бек мог представить себе два мотива. Первый: его хотят выжить с поста руководителя комиссии по расследованию убийств. Так сильно хотят, что готовы придать ему ускорение вверх по бюрократической лестнице – самый распространенный способ отделываться от нежелательных или слишком явно неквалифицированных должностных лиц. Однако в данном случае этот мотив, скорее всего, ни при чем. Конечно, у него есть враги в ЦПУ, но вряд ли он представляет для них какую-нибудь угрозу. К тому же его преемником должен стать Кольберг, а это, с точки зрения высшего начальства, ничуть не лучше. Вот почему второй мотив казался ему более правдоподобным. К сожалению, он и намного более унизителен для затронутых сторон. Пятнадцать месяцев назад Мартин Бек едва не приказал долго жить. Он единственный в современной истории шведской полиции высокий чин, раненный пулей так называемого преступника. Случай этот вызвал много шума, и поведение Мартина Бека совершенно незаслуженно изображали как подвиг. Дело в том, что у полиции, по вполне естественным причинам, острый дефицит на героев, а посему заслуги Мартина Бека в относительно успешном исходе драмы раздували сверх всякой меры. Итак, полицейское сословие обзавелось своим героем. А как отметить героя? Медаль он успел получить еще раньше. Значит, его надо хотя бы повысить! У Мартина Бека было вдоволь времени, чтобы анализировать события того злополучного дня в апреле 1971 года, и он уже давно пришел к выводу, что действовал неправильно, не только в моральном, но и в чисто профессиональном смысле. И он отлично понимал, что задолго до него к такому же выводу пришли многие его коллеги. Он схватил пулю по собственной дурости.