– Значит, в полиции служите? – Да. – Где именно? – Центральная уголовная полиция. – Жалованье по двадцать пятому классу. – По двадцать седьмому. – Ишь ты. Недурно. – Не жалуюсь. – А чин какой? – Комиссар. Мотор продолжал жужжать. Знакомый по семейному прошлому звук, он уже сообразил, чем она занята: пылесосом сушит волосы. – Peя, – представилась она. – Да вы и так, конечно, знаете. И на двери написано. Кухня, как во многих старых домах, была просторная; кроме обеденного стола, в ней разместились газовая плита, двухкамерная мойка, холодильник, морозильник, посудомоечная машина, да еще осталось вдоволь свободного места. На полке над мойкой стояли горшки и кастрюли; ниже полки на гвоздях висели разные дары природы – пучки полыни и чабреца, гроздья рябины, сушеные опята и сморчки и три длинные плети чеснока. Не такой уж необходимый в хозяйстве набор, но запах от него приятный и впечатление домовитости. Впрочем, полынь и рябина хороши для настоек, а чабрец – недурная приправа к гороховому супу (хотя Мартин Бек предпочитал майоран, когда его желудок еще переносил этот шведский деликатес). Грибы – совсем неплохо, если знаешь, как их приготовить. А вот чеснок явно висел для красоты, ибо такого количества рядовому потребителю хватило бы на целую жизнь. Хозяйка вошла на кухню, расчесывая волосы, и перехватила его взгляд: – Это против вампиров. – Чеснок? – Ну да. Вы не ходите в кино? Питер Кушинг[41] все знает о вампирах. Влажную тенниску сменила какая-то бирюзовая безрукавка, смахивающая на нижнюю рубашку. Он отметил светлые волосы у нее под мышками и маленькие груди, не нуждающиеся в лифчике. На ней и не было никакого лифчика, поэтому сквозь ткань четко вырисовывались соски. – Полицейский, значит. Комиссар уголовной полиции. Слегка нахмурясь, она испытующе посмотрела на него. – Вот уж не думала, что чиновники двадцать седьмого класса самолично посещают клиентов. – Верно, обычно они этого не делают, – согласился он. Она села, но тотчас встала опять, нервно покусывая суставы пальцев. Ладно, пора приступать к делу. – Если я вас правильно понял, вы не очень одобрительно относитесь к полиции, – начал он. Ее глаза скользнули по нему. – Точно. Не припомню случая, чтобы мне когда-нибудь была от нее польза. И не только мне. Зато знаю многих, кому она причинила неприятности, даже страдания. – В таком случае постараюсь не слишком обременять вас, фру Нильсен. – Рея, – сказала она. – Все зовут меня Peя. – Если не ошибаюсь, этот дом принадлежит вам? – Мне. Получила в наследство несколько лет назад. Но для полиции здесь нет ничего интересного. Ни торговцев наркотиками, ни игорных притонов, даже воров и проституток нет. – Перевела дух и продолжила: – Разве что немного подрывной деятельности ведется. Крамольные мысли. Но ведь вы не из политической полиции. – Вы в этом уверены? Она вдруг рассмеялась – от души, заразительно. – Я не совсем дура. «Да уж, это верно», – сказал себе Мартин Бек. – Вы правы, – продолжал он вслух. – Я занимаюсь по большей части насильственными преступлениями. Преднамеренные и непреднамеренные убийства. – Чего нет, того нет. За последние три года даже ни одной драки не было. Правда, зимой кто-то взломал дверь на чердак и утащил разный хлам. Пришлось обратиться в полицию, страховые компании этого требуют. Из полиции никто не пришел – им некогда было, – но страховку я получила. Главное – формальность соблюсти. – Она почесала затылок. – Ну, так что тебе надо? – Потолковать об одном из жильцов. – Из моих жильцов? Она нахмурилась. В интонации, с которой было произнесено слово «моих», сквозило удивление и беспокойство. – Из бывших жильцов, – пояснил он. – В этом году только один переехал. – Свэрд. – Правильно, жил у меня один по фамилии Свэрд. Переехал весной. А что с ним? – Умер. – Его убили? – Застрелили. – Кто? – Возможно, самоубийство. Но мы в этом не уверены. – Послушай, а нельзя нам разговаривать как-нибудь попроще? – Пожалуйста. Что вы подразумеваете? Чтобы я тоже перешел на «ты»? – Терпеть не могу официальный тон, тоска смертная, – пожала она плечами. – Нет, конечно, я могу быть весьма корректной, если необходимо. А могу и пококетничать – принарядиться, накрасить губы, подвести глаза. Мартин Бек слегка растерялся. – Чаю хочешь? – вдруг предложила она. – Отличная штука – чай. Он был не прочь, однако ответил: – Зачем же столько хлопот, не надо. – Пустяки, – возразила она. – Вздор. Погоди малость, я и поесть что-нибудь придумаю. Горячий бутерброд будет очень кстати. От ее слов у него сразу разыгрался аппетит. Она продолжала говорить, предваряя его отказ. – От силы десять минут. Я постоянно что-нибудь стряпаю. Это так просто. И даже полезно. Почему не доставить себе удовольствие. Когда на душе совсем погано, приготовь что-нибудь вкусненькое. Вскипячу чайник, хлеба поджарю, а там можно и потолковать. Мартин Бек понял, что отказываться бесполезно. Видно, эта маленькая женщина не лишена упрямства и силы воли, умеет на своем настоять. – Спасибо, – покорно произнес он. Она уже действовала. С шумом, с грохотом, но толково и быстро. Мартин Бек никогда еще не видел такой сноровки, во всяком случае в Швеции. Семь минут ушло у нее на то, чтобы приготовить чай и шесть ломтей поджаренного хлеба с тертым сыром и кружками помидора. Пока она молча трудилась, Мартин Бек пытался сообразить, сколько же ей все-таки лет. Садясь напротив него, она сказала: – Тридцать семь. Хотя большинство находят меня моложе. Мартин Бек оторопел. – Как ты угадала?.. – А что, ведь верно угадала? – перебила она. – Ешь. Бутерброды были очень вкусные.