Рад наклонился, почесал пса за ухом. – Могла, – произнес он наконец. – Это не исключено. Только я в это не верю. У нас не принято вот так вдруг уезжать, совсем незаметно. И чтобы дома никаких признаков. Я весь дом осмотрел вместе с ребятами из Треллеборга. Все на месте – бумаги, личные вещи. Брошки, всякая мелочь. Кофейник и чашка стояли на столе. Словом, все так, как будто она вышла на короткое время и собиралась скоро вернуться. – Ну и что же ты думаешь? Рад помешкал с ответом. Он держал сигарету левой рукой, правую игриво покусывал пес. – Я думаю, что ее нет в живых, – сказал он наконец. – А что насчет Бенгтсона? – спросил Мартин Бек. – Тебе его лучше знать… – Это еще неизвестно. Мы уличили его в убийстве на сексуальной почве больше десяти лет назад. Не так-то это было просто. Странный человек, с причудами. Что с ним было потом, не знаю. – Я знаю, – ответил Рад. – Все здешние знают. Его признали психически нормальным, он семь с половиной лет отсидел в тюрьме. Потом как-то попал сюда, купил домик. Видно, у него где-то были отложены деньги. Он обзавелся лодкой, старым грузовичком. Живет тем, что коптит и продает рыбу. Часть сам ловит, часть скупает у тех, кто занимается рыбной ловлей от случая к случаю. Разъезжает на своем грузовике, продает копченую сельдь и яйца. Покупатели по большей части постоянные. На Фольке здесь смотрят как на вполне приличного человека, он никого не задевает, говорит мало, держится особняком. Замкнутый тип. Когда я с ним сталкивался, у него каждый раз был такой вид, будто он просит прощения за то, что существует на свете. Но… – Ну? – Но ведь все знают, что он убийца. Уличен, приговорен. И убийство-то было отвратительное, отправил на тот свет ни в чем не повинную иностранку. – Ее звали Розанна Макгроу. Убийство и правда было отвратительное. Садистское. Но его спровоцировали. Так ему казалось. Нам тоже пришлось пойти на провокацию, чтобы уличить его. Не понимаю только, как его могли признать нормальным. – Чего там, – фыркнул Рад, и вокруг глаз его разбежались улыбчивые морщинки. – Я тоже бывал в Стокгольме. Проходил курс судебной медицины. Половина врачей еще большие психи, чем пациенты. – На мой взгляд, Фольке Бенгтсон был явно помешанный. Какая-то смесь садизма и женоненавистничества. Он знает Сигбрит Морд? – Как не знать. Он живет в двухстах шагах от нее. Ближайший сосед. Она одна из его постоянных покупательниц. Но дело не только в этом. – Так-так? – Дело в том, что он в одно время с ней был на почте. Свидетели видели, как они разговаривали. Его машина стояла на площади. Он стоял в очереди за ней и вышел из почты минут через пять после нее. Они помолчали. – Ты ведь знаешь Фольке Бенгтсона, – сказал Рад. – Знаю. – Он вполне мог… – Да, – подтвердил Мартин Бек. 5 – Хочешь знать правду – а я всегда правду говорю, – так Сигбрит нет в живых, и положение Фольке незавидное, – сказал Рад. – Не верю я в случайные совпадения. – Ты говорил о разводе. – Точно, был муж. Капитан торгового флота, только слишком пристрастился к алкоголю. Шесть лет назад у него что-то с печенью произошло, его отправили домой из Эквадора. Уволить не уволили, но и здоровым не признают, поэтому он больше не плавает. Приехал сюда, продолжал пить, кончилось тем, что они развелись. Теперь он в Мальмё живет. – Ты его знаешь? – Знаю. К сожалению. Даже слишком хорошо. Если мягко выражаться. Понимаешь, на развод она подала. Он был против. Ни за что не хотел разводиться. Понятно, она настояла на своем. – А теперь? – А теперь так: напьется как следует и приезжает выяснять отношения. Да ведь выяснять уже нечего. И чаще всего кончается встрепкой. – Встрепкой? Рад рассмеялся. – Это у нас так принято говорить. А как вы говорите в Стокгольме? Рукоприкладством? Домашнее насилие, выражаясь полицейским языком. Слова-то какие: домашнее насилие. Так или иначе, мне раза два приходилось к ним выезжать. В первый раз удалось его утихомирить. Во второй раз дело было сложнее. Пришлось надавать ему по морде и отвезти в наши роскошные камеры. На Сигбрит было жутко смотреть – огромные синяки, следы от пальцев на шее. Рад теребил свою шляпу. – Так что уж я-то знаю Бертиля Морда… Запойный. А вообще-то он лучше, чем кажется. Видно, ее любит. И ревнует. Хотя я не вижу, чтобы у него был особый повод ревновать. Мне ее личная жизнь неизвестна. Да и есть ли у нее личная жизнь? – А что сам Морд говорит? – Его допрашивали в Мальмё. На семнадцатое число у него алиби. Говорит, в тот день он был в Копенгагене. Ездил на пароме «Мальмёхус», да… – Тебе известно, кто его допрашивал? – Известно. Старший инспектор по фамилии Монссон. Мартин Бек не один год знал Пера Монссона и вполне ему доверял. Он прокашлялся: – Выходит, и у Морда не все чисто. Рад задумался. Почесал пса за ухом, потом сказал: – Пожалуй. Но у Фольке Бенгтсона положение куда хуже. – Если и впрямь что-то произошло. – Она пропала. С меня и этого достаточно. Никто из знакомых не может найти этому разумное объяснение. – А как она выглядит? Рад сунул руку в задний карман и достал две фотографии: на иностранный паспорт и цветную, сложенную пополам. Бросил взгляд на них, потом протянул Мартину Беку. Прокомментировал: – Карточки удачные обе. Я бы сказал, что у нее обычная внешность. Как у большинства. Довольно симпатичная. Мартин Бек долго рассматривал фотографии. Довольно симпатичная… Какое там. Сигбрит Морд была довольно уродлива и нескладна. Остроносая, черты лица неправильные, выражение кислое. Цветная фотография была любительская, отпечатана старательно, с применением ретуши. Сигбрит Морд стояла на пристани, на фоне двухтрубного пассажирского парохода. Манерно щурилась на солнце, приняв позу, которая должна была, как ей казалось, украсить ее. – Совсем свежая фотография, – сказал Рад. – Летом сделана. – Откуда у тебя этот снимок? – Забрал в доме у нее, когда мы делали обыск. На стенку прилепила. Должно быть, понравилась. – Он наклонил голову, приглядываясь к фотокарточке. – И правда, карточка хорошая, – продолжал он. – Вот такая она и есть. Славная баба. – Ты никогда не был женат? – неожиданно спросил Мартин Бек. Рад сразу повеселел. – Что, теперь меня решил допросить? – рассмеялся он. – Основательно работаешь. – Извини – глупый вопрос, конечно. К делу не относится. – Мартин Бек покривил душой. Его вопрос непосредственно относился к делу. – Да ничего, отвечу. Крутил я когда-то с одной девчонкой из Аббекоса. Даже помолвка была. Ну прямо скажу, нарвался я… Через три месяца я уже был сыт по горло, а она и через полгода еще не насытилась. С тех пор я предпочитаю собак. Она потом еще троим жизнь отравила. Правда, теперь-то уж давно бабушка. – Он помолчал, потом добавил: – Конечно, тоскливо совсем без детей. Иногда. А иногда думаешь, что это даже к лучшему. У нас-то здесь еще жить вроде бы можно, а в целом что-то с нашим обществом вроде неладно. Не хотел бы я в нашей стране детей воспитывать. Еще неизвестно, что из этого вышло бы. Мартин Бек молчал. Его собственный опыт воспитателя сводился в основном к тому, чтобы поменьше ворчать на детей и предоставить им развиваться, так сказать, естественным путем. Результат можно было назвать удачным только наполовину. Дочь славная, самостоятельная и, судя по всему, привязана к нему. А вот сына он никак не мог понять. По чести говоря, сын ему откровенно не нравился. Всегда что-то крутит, врет, в последние годы относится к отцу с явным презрением. Продолжая ласкать пса, Рад спросил с легкой улыбкой: – Можно мне задать контрвопрос? Почему ты меня спросил, был ли я женат? – Сглупил. Впервые с тех пор, как они встретились, Мартин Бек увидел на его посерьезневшем лице намек на обиду. – Неправда. Сдается мне, я знаю, почему ты спросил. – Почему?