Какой, я говорю, прок на самом-то деле? Почему весь этот новый мир сплошь опутан правилами? Что, даже душевно почувствовать себя нельзя? Да бери, что хочешь! Вот и выпил он еще пива, а Тито тут как раз и вернулся. Джерри сказал, мол, разве что косячок за десятку. Большой беды не выйдет. Не так-то и много, чтобы на ботинки не осталось. День был выходной. В конце концов. Пришлось шприц у Тито одолжить, даже своего не было. Даже не подозревал, до чего ж не хватало ему этого маленького жала, жала иглы, пока опять не почувствовал его. Потом настала пора закрывать заведение. Это как это такое? Только что, минуту назад, вчерашнее утро было. Что за день сейчас? Потом, позже, целый день в «Стенлиз» просидел, кофе пил. Уже голодный, со щетиной на лице. Мутило. Чувствовал себя отвратно. Завтрак был бы очень кстати. Но купить не на что: последнее потратил на чашку кофе. Дважды залезал глубоко в карманы, да что толку-то? Те деньги, что были, все вышли. Глава шестая. Рубен В понедельник утром, зайдя к себе в класс, он увидел, что Тревор уже там. Сел на первый ряд, чего раньше никогда не делал. Они обменялись короткими взглядами, и Рубен почувствовал: мальчика тянет на разговор. — Тревор, что у тебя с утра на уме? — Мистер Сент-Клер! Вы женаты? — Нет. Не женат. — И никогда не жалели, что не женаты? Рубену припомнилась мать Тревора, стоящая у него в классе, припомнилось сказанное ею, когда он заметил, что ее сын очень честен и прям: «Да-а, он весь из себя такой, правильно. Только вы так говорите, будто это добродетель». Вообще-то Рубен частенько вспоминал мать Тревора. Самым неожиданным образом, вне всякой видимой связи она вторгалась в его память. Таким же грозовым облачком, каким однажды утром залетела к нему в класс. — Это трудный для ответа вопрос, Тревор. Я имею в виду, что есть брак и брак. — Как это? — Есть браки хорошие и плохие. — Вы хотите иногда, чтоб у вас был хороший? — Ладно, сдаюсь. Ты это все к чему? — Ни к чему. Просто спрашиваю. В класс забрела Мэри Энн Телмин. Ничего удивительного, что она тоже заявилась с утра пораньше. Она была единственной из остальных учеников, которая, Рубен был уверен, возьмется за выполнение его задания для дополнительного поощрения, поскольку как-то после уроков она осталась и долго-долго расписывала свою затею. Переработка отходов. Девочка она симпатичная и смышленая, пользовалась успехом, очень белокожая и очень способная заводила в любой группе поддержки. Рубен старался относиться к ней безо всякой предвзятости. Однако в ее отношении к предмету, который вел учитель, и к его заданию, похоже, недоставало искренности, зато хватало показухи, что напоминало ему: работа Тревора оставалась тайной. И, может статься, разумной тайной. «Заплати другому». Ему стоило бы порасспросить об этом, пока остальные ученики не собрались, но вопросы Тревора сбили его с толку. * * * После урока Тревор выходил последним, и Рубен, подняв руку, задерживая его, уже рот было открыл, чтобы окликнуть мальчика по имени. Только вновь Тревор оказался проворнее. — Хочу снова с вами поговорить, — заявил он, поворачиваясь и останавливаясь перед столом Рубена. Засунув руки глубоко в карманы, он ждал, пока не уйдет последний из учеников. Легкое беганье глаз и небольшое покачивание на каблуках что-то значили, но Рубен не был уверен, что способен правильно понять значение этого. Нервничает парень немного, возможно. Наконец, убедившись, что они остались одни, Тревор сказал: — Моя мама хочет знать, не смогли бы вы прийти к нам завтра поужинать. — Это она сказала? — Ага. Она так сказала. И то малое в Рубене, то, что он никогда не мог укротить должной выучкой, рвануло навстречу ее доброте, как он ни берегся. Только даже сердце Рубена сумело уловить: что-то не сходится. — Почему она хочет пригласить меня на ужин? — Не знаю. А что такого? — Я ей не очень-то понравился. — Вы знакомы с моей мамой? — С нравом ее я познакомился, да. — Ну-у… может, она хочет поговорить о Джерри. Джерри мой приятель. Он часть моей затеи. А ей он не нравится. Совсем. По-моему, она, знаете ли, хочет, чтоб вы помогли ей. Как бы разобраться. В этом. Теперь приглашение в сознании Рубена обрело основание как нечто, имеющее резон и совпадающее со всем остальным, что ему уже было известно. — А почему бы нам, родительнице и учителю, не переговорить с глазу на глаз здесь, в школе? — А-а. Здесь в школе. Вот. Я спросил ее. Но она сказала… знаете ли, ей на работе так тяжко достается, и всякое такое. На двух работах. Просто она сказала, что было бы здорово, если б вы пришли к нам. — Что ж, полагаю, так тому и быть. Во сколько? — Э-э. Мне нужно спросить ее. Я вам завтра скажу. * * * На следующее утро, рано, еще до начала занятий, это снова произошло. Молния ударила дважды в одно и то же место. Она снова была в гневе, и Рубен гадал, удается ли ей когда-нибудь побыть спокойной между двумя вспышками. На этот раз он не успел и рта открыть, поскольку гнев ее был заранее собран воедино, и оставалось его только выплеснуть. Рубен восхищался этим в ней. Завидовал этому, если честно, его, может быть, даже подмывало попросить дать ему несколько уроков. Она смогла бы хорошо преподать праведное негодование людям вроде Рубена, у кого в этой области не имелось никаких способностей. И она была красива, но не той красотой, что причиняла ему боль. — Вы это почему сказали моему сыну, что мы должны встретиться в моем доме? — И не думал. Я вообще не говорил, что мы должны встретиться. — Не говорили? — Ее атака, захлебнувшись на скаку, явно смешалась, гнев ее, вдруг обретя ответственность, вдрызг разлетелся, потеряв всякую цель. — Тревор велел мне приготовить фахитас[11] из курицы, потому что вы придете к ужину. Потому что вы хотите поговорить со мной про его затею. — В самом деле? — Интересно. — А мне он сказал, что вы пригласили меня на ужин, и, как он считал, потому, что вы хотели поговорить со мной о его работе над заданием. — Ну, черти веселые, и что же это он тогда творит? — воскликнула она отрешенно, словно Рубена и не было в классе. — Может быть, он хочет поговорить о том, что делает, с нами обоими. — Но почему не тут, в школе? — Он сказала, что вы заняты на двух работах, и мне легче прийти к вам. — Я же тут, разве не видно? — Я только передаю то, что сказал Тревор. — А-а. Хорошо. Зачем же тогда он старается заманить вас? Высказать это было рискованно, но Рубен решил: он, наверное, все же рискнет. Скорее всего, она после этого опять разойдется, но не беда, поскольку ее гнев его не донимал. Он был чистым и открытым, а приближение его можно было различить всегда. — Вчера утром он спросил, женат ли я. А потом спросил, не хотелось бы мне жениться. — И что? — Я просто рассуждаю. — Вероятно, ему было просто любопытно. Я вам говорю, этот ребенок знать не знает, когда надо рот на замке держать. — Просто я подумал… — Что? — Просто я подумал, что Тревор пытается свести нас. — Нас?!