– Дело не в вас, вы не виноваты, – всхлипывая, возразила я и отодвинула его руку. – А я говорю, что виноват. И прошу у вас прощения. – В сосредоточенном молчании он на мгновение замер подле меня, а затем дерзко поднял мой скорбно опущенный подбородок. – Вы слишком серьезны и осмотрительны для красивой женщины, которой всего-то… Готов держать пари, что вам не больше двадцати четырех лет. Продолжая находиться во власти эмоций, я проигнорировала его завуалированный вопрос. – Я серьезна и осмотрительна, потому что мне непозволительно быть другой. – Однако сегодня вам позволено все. – Медленным, очень медленным движением, тронувшим мое сердце, Эдмунд погладил меня большим пальцем по щеке, а затем осторожно заключил мою ладонь в свои. – И завтра тоже. А также послезавтра. И каждый день, пока вы сами не решите остановиться. В конце концов, королева вы или нет? Так кому же, как не вам, устанавливать правила игры? Эта мысль поразила меня, но я не успела ответить, потому что Эдмунд нежно поцеловал меня в открытую ладонь. – Вы моя королева, – сказал он, прежде чем отпустить мою руку. – Самая прекрасная из всех. И я буду верно вам служить. Все эти дни мы по большей части находились в масках. Мы превратились в каких-то зачарованных существ, опутанных невидимыми нитями, которые делали нас подверженными разумной магии Эдмунда. Кто-то изображал львов, кто-то – фазанов, кто-то носил золоченые лики богоподобных людей. Я по-прежнему надевала серебристую маску ангела, а когда хотела подурачиться, прикрепляла еще и крылья. Будьте осторожны с масками! Под этими нарисованными обличьями мы становимся якобы анонимными, и это дает нам слишком много свободы. Поскольку мое лицо было скрыто, я вела себя так, будто никто не догадывался о том, кто я на самом деле. Разумеется, окружающие всё прекрасно понимали, однако я все равно действовала импульсивно, пренебрегая запретами Глостера. Как странно, что поле моего зрения сузилось, ограничившись отверстиями глазниц на ангельской маске. «И как часто этот сузившийся взгляд останавливался на Эдмунде?» – спросите вы. Многие могли бы сказать, что это происходило слишком часто. Я была по-настоящему им очарована. Но в конце концов пришло время снять маски. Мы договорились, что сделаем это в Двенадцатую ночь, собравшись в Расписной палате ровно в полночь. Подозреваю, что это был по-настоящему радостный момент, – именно подозреваю, потому что меня там не было. Эдмунд подстерег меня и без труда увлек на зубчатую стену замка, каменная кладка которой была покрыта красивым серебристым налетом инея; здесь мой компаньон укрыл мои крылья теплым меховым плащом. Затем Эдмунд снял капюшон с моей головы и развязал серебристые ленты маски. – Моя золотая королева, – промурлыкал он мне в щеку, пока его пальцы высвобождали мои заплетенные в косы волосы. – А сами-то вы остались большой птицей! – упрекнула я его, с большим трудом сохраняя ровное дыхание. – Это легко исправить. Эдмунд снял золоченую маску с устрашающим клювом. Я невольно подняла руку, чтобы поправить его взъерошенные волосы, но он перехватил ее и пылко прижал к дорогому дамаску своей туники на уровне сердца. Оно билось под моей ладонью ровно, гулко, волнующе. От неожиданности я застыла на месте и едва не вскрикнула. – Что? – спросил Эдмунд. – О чем вы сейчас думаете? – Я боюсь о чем-либо думать. Он поцеловал меня в губы. – Вы меня любите? – спросил Эдмунд настойчиво. Я покачала головой, чувствуя, как от страха у меня по коже побежали мурашки. – А хотите знать, люблю ли вас я? – не унимался он; его глаза загадочно поблескивали в лунном свете. – Нет, – шепотом ответила я. – Я утверждаю, что вы лжете. – Губы Эдмунда скользили по моей щеке. – Так хотите узнать, люблю ли я вас? – Да… – Что ж, я вас люблю. А сейчас вы должны меня поцеловать. И я поцеловала. – А теперь еще раз. Вы любите меня, королева Кэт? – Люблю. Люблю, да поможет мне Бог! Эдмунд развел в стороны руки с ловкими тонкими пальцами, и я упала в его объятия. Эдмунд Бофорт меня любит. А я… Неуверенная и осторожная, я постепенно, делая один волнующий шаг за другим, тоже полюбила Эдмунда Бофорта. Зная, что меня не оттолкнут, я страстно стремилась испытать все то, чего до сих пор не знала о пылком, сладостном чувстве, которое мне не удалось испытать с Генрихом. Эдмунд любил меня и не скрывал этого. А я жадно впитывала каждый восторженный миг. В этом смысле я была чрезвычайно эгоистична. На Двенадцатую ночь я потеряла голову, покоренная искусной эксцентричностью Эдмунда и его не знающим сомнений напором. Я не искала столь жгучих желаний, переполнявших меня, но Эдмунд Бофорт похитил мое сердце и забрал его с собой, и не в моей власти было его вернуть. Когда я вновь оказалась у себя в комнате, Гилье, которая в последний раз снимала с меня ангельские крылья, запричитала, увидев, что они смяты и обтрепаны и теперь их уже не починить. Но какое это имело значение? Я была любима и отвечала взаимностью. Вместе с праздниками закончилась магия этих безумных дней. Тем не менее Двенадцатая ночь оказалась лишь прологом к бурному пробуждению моих чувств. Я была охвачена любовью. Я добровольно ринулась в ее пламя, несмотря на жгучую боль, которую испытывала, когда Эдмунд флиртовал с кем-нибудь еще, и терпеливо сносила обжигающий жар его близости, потому что иначе мне было не добиться этой любви. Мои глаза повсюду видели только его, а во рту после его поцелуев оставался дразнящий сладкий привкус, как будто я пригубила дикого меда. Эдмунд Бофорт распоряжался панорамой моего отшельнического существования, и я, с готовностью впустив его туда, шагала с ним в ногу, пока он наполнял мой одинокий мир красотой и желанием. Этот человек обвил меня серебряной паутиной, но не соблазнил против моей воли. Я с радостью отдавала ему власть над своими чувствами. Как смело мы себя вели! Мы были просто шокирующе бесстрашны, стремясь утолить страсть, разгоревшуюся в самом начале наступившего года. Когда дыхание Эдмунда касалось моих волос, а губы нежно щекотали мою шею, я забывала о своей хваленой безукоризненной репутации. В своем вожделении я была столь же распутна, как и любая придворная блудница, потому что поцелуи Эдмунда были пьянящими, как доброе вино, и сладкими, как марципаны, обожаемые Юным Генрихом. Когда же пальцы Бофорта скользили по моей щеке и касались чувствительного местечка за ухом, это просто сводило меня с ума, разжигая внутри огонь неуемного желания. Но разве можно заводить романтические отношения на глазах у придворных, посреди королевского дворца, который буквально кишел слугами, пажами, стражниками, поварами и няньками юного короля? Как могла живущая в уединении женщина, которой приказано было вести целомудренную, добродетельную жизнь монашки, втайне встречаться с полным жизни, энергичным мужчиной, сумевшим зажечь в ее остывшем сердце пламя любви? Как можно было дать злым языкам пищу для сплетен? Как мог решительно настроенный мужчина ухаживать за женщиной, которую он желал, ведь она была ограничена жесткими рамками навязанной ей роли? А Эдмунд Бофорт желал меня страстно. Когда его глаза улыбались мне, а наши пальцы нежно сплетались, он не оставлял мне ни малейшего шанса в этом усомниться. Так как же это все-таки стало возможным? На самом деле осуществить это было не так уж сложно, после того как Яков со своими друзьями покинул нас после Нового года. И мы с Эдмундом доказали это на практике. Когда Ее Величество живет не при пышном королевском дворе, а в тихом окружении, сосредоточенном исключительно на удовлетворении нужд маленького ребенка, где царит спокойная атмосфера неторопливого воспитательного процесса и не проводится никаких церемоний, официальных появлений на публике и приемов иностранных послов, все это можно осуществить довольно легко. При таком отшельническом существовании никто не ищет поводов для скандалов и грязных сплетен. Это было все равно что в идеально обустроенном гнездышке, предназначенном для комфортного вскармливания одного-единственного драгоценного птенца, искать опасного хищника, способного сюда проникнуть. Я была безупречной королевой, живым воплощением рассудительности, Генрих – юным королем, который быстро рос и успешно учился во время своих занятий, а Эдмунд – любимым кузеном покойного короля, имевшим полное право посещать юного наследника, когда ему пожелается, и привозить с собой подарки и новости из Вестминстера и вообще извне. Юный Генрих ждал этих визитов с невинным нетерпением; он приходил в восторг, когда Эдмунд подхватывал его на руки и кружил в воздухе, пока мальчик не начинал весело визжать от возбуждения. А игрушечный серебряный корабль с полным парусным оснащением, снабженный к тому же четырьмя колесиками для удобства передвижения, оказался просто идеальным подарком. Короче говоря, Юный Генрих обожал своего кузена. Как и я. Итак, Эдмунд стал частым гостем у нас в Виндзоре. Мы общались друг с другом, не произнося слов, которые могли бы быть превратно истолкованы сторонним наблюдателем. Украдкой брошенный взгляд, случайное соприкосновение пальцев, когда Эдмунд подавал мне кубок вина, или хорошо рассчитанное движение, благодаря которому его туника скользила по моему упелянду… Мы не давали друг другу экстравагантных обещаний, которые не могли бы исполнить. Наша любовь существовала исключительно в настоящем. Все, чего я желала, – это быть с ним, а он хотел быть со мной. – Я – это вы, а вы – это я, – шептал Эдмунд мне на ухо. С помощью опытных рук и губ он разгонял тени, туманившие мое сознание. Выяснилось, что я старше его на пять лет. Несмотря на это Эдмунд был гораздо опытнее меня, и рядом с ним я чувствовала себя моложе. Он был настоящим Бофортом – уверенным, амбициозным, приученным трезво оценивать свои сильные стороны и развивать их всеми возможными способами. В его жилах бурлила королевская кровь – теперь этого уже никто не оспаривал; более того, это было признано законом. В то же время он мог быть необычно нежным для молодого человека, тогда как мне казалось, что неуемная, вибрирующая жажда жизни способна безжалостно нарушить его самоконтроль. Его возмутительные проделки во время празднования Двенадцатой ночи заставили меня встревожиться о собственной репутации, однако вскоре я поняла, что волноваться не о чем. Да, Эдмунд повсюду водил меня за собой, я была словно листок, которому ручей не дает задержаться в водовороте или прибиться к берегу; Эдмунд не позволял мне остановиться и задуматься или усомниться в разумности собственного поведения, но при этом не подвергал риску мою репутацию под взглядами любопытных зрителей, желавших бы усмотреть здесь какой-то сладострастный подтекст. Заполнив свое унылое существование любовью, я всем своим проснувшимся к жизни сердцем молча благодарила Эдмунда за его невыразимое сострадание к моему плачевному положению. И когда его руки обвили меня, словно защищая от недружелюбного мира, я прильнула к нему. – Ни о чем не думайте, – не раз говорил мне Эдмунд. – И не бойтесь, что вас осудят. Просто танцуйте со мной, королева Кэт. Смейтесь и радуйтесь тому, что предлагает нам жизнь. Но на публике он никогда не нарушал приличий. И точно так же танцевал с моими придворными дамами. Эдмунд ни разу не попытался подтолкнуть меня за рамки моих собственных желаний. По крайней мере пока. Иногда, лежа по ночам в постели, я думала о счастье, посетившем меня. Заслуживаю ли я его? Возможно, мне следовало бы действовать не столь стремительно, возможно, с моей стороны было неразумно позволять Эдмунду диктовать условия и распоряжаться моим временем. Возможно, я должна была бы беспокоиться о том, что подумают окружающие. В моей памяти еще хранились последствия жестоких сплетен об образе жизни моей матери. Мне нужно было призвать на помощь рассудительность и осмотрительность, прежде чем ступить на этот опасный путь и пойти по ее стопам. Однако когда я слышала голос Эдмунда, его смех или находчивый, остроумный ответ, вся моя решимость быть рассудительной и скромной тут же рушилась. Порой я очень сожалела, что рядом со мной нет Якова – с ним единственным я могла бы поделиться тревожными мыслями; но он наконец-то получил то, к чему так рвалось его сердце. Они с Джоан, ставшей его законной женой, укрылись в Шотландии и вовсю наслаждались прелестями супружеской жизни. Я радовалась за Якова, и на самом деле сейчас он был мне не нужен. Мое сознание не тяготилось беспокойством: я порхала от переполнявшей меня радости. Сколько укромных местечек во дворце могут отыскать влюбленные, стремящиеся уединиться в те короткие мгновения, которые им удается улучить? В Виндзоре я знала их все наперечет. Я могла бы легко пройти по нашим следам и указать на каждое благословенное место, где за последний год разгоралась и крепла наша любовь. Под каждой аркой на этом пути, под каждым сводом с резными стропилами у меня всякий раз перехватывало дыхание при воспоминании о том, что я испытала здесь с Эдмундом. И о том, как мудро были выбраны места наших любовных свиданий. Моя вина – если это можно назвать виной – была не меньше, чем его, ведь я стала добровольной сообщницей Эдмунда, завороженной поэтическими строками, слетавшими с его губ. Симфония красок его стихов заставляла мою бледную душу трепетать и светиться от счастья. В твоих объятьях Я забываю о долге и преданности. Ты одна способна утолить печаль моего сердца… Это было здесь – да-да, именно здесь, на повороте лестницы, ведущей в Круглую башню, когда мы поднимались со второго этажа на третий. Свет из узкого окна не падал на наши силуэты, и нас трудно было бы разглядеть, а эхо шагов по каменным ступеням заранее предупредило бы меня и Эдмунда о приближении постороннего. Твоя любовь, моя любовь — Они тянутся друг к другу, И лучшей компании им не найти…