Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 8 из 85 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Как вы считаете, она унаследует… проблемы Валуа? – Какие именно? Их так много. – Безумие, разумеется. Вы видели ее отца? Неудивительно, что они держат его взаперти. – Это сказала розовощекая брюнетка, у которой по всем вопросам было собственное мнение, причем каждый раз не в мою пользу. Я взглянула на Генриха, чтобы увидеть его реакцию, но он оживленно беседовал со своими братьями Бедфордом и Кларенсом, сидевшими справа от него; все трое энергично орудовали ножами. – А вероломство… – Экстравагантность… – Адюльтер… Дамы дружно посмотрели в сторону Изабеллы, пытавшуюся в этот миг привлечь внимание какого-то мужчины, а затем перешли на шепот, но все равно говорили недостаточно тихо, чтобы я не могла расслышать их слова. – Она любит юных мужчин, причем чем моложе, тем лучше. Блудница да и только. Которая превращается в настырную стерву, везде сующую свой нос, когда речь заходит о политике. – Хотелось бы надеяться, что эта не унаследовала от своей матери ничего такого. Брюнетка бросила на меня быстрый взгляд. Я невозмутимо смотрела прямо перед собой, сосредоточив внимание на лежавших на столе крошках, словно они несли в себе какое-то важное послание. – Безумие в любом случае лучше, чем необузданная похоть. Последовавший за этим тихий ехидный смешок был точно удар кинжала в мою нежную девичью плоть. Головы дам вновь сдвинулись поближе друг к другу. – Если невеста иностранка, да еще и любит командовать, – это всегда серьезная проблема. Она захочет насадить у нас французские порядки. Навязать нам свои правила. Они дружно и с возмущением вздохнули. – Может быть, она ожидает, что мы и разговаривать с ней будем по-французски? – Как думаете, станет ли она соблазнять наших молодых придворных, когда король будет в отъезде? К этому времени я была уже охвачена ужасом. Так вот что думают обо мне англичане? Я только-только вступила в брак, а во мне уже видят французскую распутницу, любительницу позабавиться? Неужели предполагается, что я сделаю этих женщин своими придворными дамами? Неужели у меня не будет выбора? – Похоже, ей и сказать-то нечего. До сих пор она едва связала пару слов. «Они жестокие, – шептал мне внутренний голос. – Ты им не нравишься. И они постараются причинить тебе боль». Я знала, что это правда. Эти дамы уже осудили меня, признали неподходящей для новой роли. Мне хотелось закрыть уши руками, но как раз в этот миг наступила тишина, краткий перерыв, во время которого менестрели большими глотками пили эль, чтобы промочить пересохшее горло, а музыканты подстерегали слуг, проносивших мимо блюда с угощениями, чтобы стащить оттуда что-нибудь, если удастся. – Она не похожа на властную женщину. Скорее это робкая серая мышка… В моей груди под роскошным, черным с золотом корсажем кипело от негодования. Этот праздничный пир должен был стать для меня триумфом. Мэр Парижа прислал Генриху несколько повозок, доверху наполненных бочонками вина, в знак благодарности за то, что тот не сровнял городские стены с землей. Возможно, губы моей избалованной матери и кривились в пренебрежительной ухмылке, когда она пила этот прекрасный выдержанный напиток, но его качество на самом деле было выше всяких похвал. В жарком зале у нас над головами тяжело свисали полотнища флагов с английскими леопардами и лилиями Валуа. Казалось, мне следовало бы ликовать. Рядом со мной сидел самый могущественный мужчина Европы – да еще и самый красивый, с моей точки зрения, – и было непонятно, как можно быть настолько глупой, чтобы позволить этим чванливым англичанкам испортить мне праздник? Между тем их отчетливо звучащие голоса продолжали перемывать мне косточки. – Она выглядит такой холодной… – Как думаете, удастся нашему Генриху растопить этот лед? – Ему придется постараться. Ведь он рассчитывает еще до конца года обзавестись сыном. – Но сможет ли он быть уверен в том, что это его ребенок? Тут мне стало еще холоднее и я почувствовала себя брошенной на крошечном островке посреди моря общего разговора, в котором я не участвовала, потому что, как только я хотела что-то сказать, слова застывали у меня на губах. Я испытала огромное желание протянуть руку и коснуться рукава Генриха, чтобы он спас меня от этого недоброжелательного окружения, и я уже приготовилась это сделать, но тут увидела, что мой муж отламывает куски хлеба и расставляет их под прямым углом друг к другу, изображая таким образом… ну, в общем, не знаю, что он хотел показать своим собеседникам. – Здесь назревает серьезная проблема, – указал он. – И здесь тоже. – Однако ее можно решить, – возразил Кларенс. – Если нам удастся взять Санс. Опять разговоры о войне. Внутри у меня все сжалось от тоски и уныния, и я отдернула уже поднятую руку. – Крепость Санс – ключ к этому региону, – кивнул Генрих. – Это нельзя откладывать. Их открытое неповиновение лишь ободрит остальных, внушит им уверенность. – Но все же у нас есть время, чтобы достойно отпраздновать твою свадьбу, Хал. – Тут я заметила, что брат Генриха лорд Джон смотрит на меня с улыбкой. – К тому же ты должен развлекать свою молодую жену.
– Разумеется. – Генрих обернулся ко мне; когда он увидел, что я слушаю их разговор, его глаза вспыхнули, сосредоточенное лицо ожило, а на губах появилась теплая улыбка. – Но моя жена все поймет. Мне необходимо взять Санс. Вы ведь понимаете меня, Екатерина, не так ли? – Да, милорд. – Я не была уверена насчет того, что именно должна была тут понять, но, похоже, именно такого ответа мой супруг от меня и ожидал, потому что он тут же принялся вновь переставлять схему из разных предметов на столе. – А вот после того как Санс капитулирует… Я тяжело вздохнула и опустила взгляд на стоявшую передо мной золотую тарелку. «Интересно, откуда она взялась?» – удивилась я. Вся золотая посуда, которая у нас имелась, давно была продана или заложена – либо же хранилась в личной казне Изабеллы. По-видимому, это англичане привезли ее с собой, чтобы произвести на нас впечатление своим великодушием. Вполне вероятно, что отныне я всегда буду есть с золотой тарелки. Потому что теперь я королева Англии… Мои мысли были прерваны долетевшим до меня шепотом английских сплетниц. – Ей не удержать интерес Генриха. Вы только посмотрите! Король уже опять строит военные планы, а ведь он пока что даже не уложил ее в постель! – Не скажешь, что он от нее без ума, верно? Я изо всех сил старалась не позволить, чтобы их журчащее хихиканье меня ранило. – Ему нужна супруга, в жилах которой течет горячая красная кровь, а не разбавленное водой молоко. Женщина кипучая и соблазнительная. А эта выглядит как наряженная разрисованная кукла. Кипучая? Соблазнительная? Разумеется, я не была кипучей! А они что, ожидали, что я стану неистовствовать? Что же касается соблазнительности… Если речь шла о том, чтобы использовать женские ухищрения для привлечения мужского внимания, то я просто не знала, как это делается, и не осмеливалась пробовать. Чего вообще ожидали от меня эти дамы, ведь все мыслимые правила хорошего поведения мать вдолбила в меня после первой неудачной попытки выдать меня за Генриха в Мелёне. Ничто не должно было сорвать переговоры в Труа. Ничто! Моя речь и манеры должны были быть безупречными. Я настолько забила себе голову наставлениями, что цепенела при мысли о мести Изабеллы, в случае если Генрих вновь меня отвергнет. Но эти надменные английские дамы, разумеется, ничего не знали. Да и откуда им было знать, если этого не знал даже Генрих – я бы ни за что ему в этом не призналась! Я бы не вынесла презрительного неодобрения на его лице при упоминании о том, что я намеренно стала слабой и податливой. Я чувствовала на себе взгляд матери, даже несмотря на то, что она сидела на другом конце стола и разговаривала с кем-то, кого я не видела. У меня пересохло во рту, и я поднесла к губам кубок, но он был почти пуст – на дне осталось лишь несколько капель. Занервничав под пристальным взглядом Изабеллы, я неловко поставила кубок обратно; золоченый сосуд опрокинулся, покатился по столу, проливая на белоснежную скатерть остатки вина, а затем со звоном упал на паркетный пол. Я была в ужасе от собственной неловкости; у меня перехватило дыхание, и я принялась старательно молиться, чтобы никто ничего не заметил. Мольбы мои оказались напрасными: похоже, все до единого в этом зале обратили внимание на то, как неуклюжа новая французская жена короля, роняющая свой инкрустированный драгоценными камнями золотой кубок на пол прямо посреди свадебного пиршества. Изабелла нахмурилась. Бедфорд отвел глаза. Мишель удивленно подняла брови. Глостер резко вздохнул. Еле слышный смешок придворных дам сообщил мне о том, что моя оплошность не осталась ими незамеченной и дополнила и без того длинный список моих недостатков. Я судорожно сжала пальцы у себя на коленях, даже не пытаясь поднять дорогой сосуд. Единственное, чего мне хотелось в этот миг, – это чтобы земля разверзлась у меня под ногами и поглотила меня вместе со злосчастным кубком, избавив от всех этих ужасных взглядов. И тут сердце у меня оборвалось окончательно; Генрих вдруг оставил свое военное планирование. Не сказав ни слова, он протянул руку, поднял кубок, подбросил его в воздух и, ловко поймав на лету, поставил передо мной. Если в зале и оставался человек, не заметивший моей неловкости, на поступок короля обратили внимание все. – Не налить ли вам еще вина, Екатерина? – спросил Генрих. Я не смела поднять глаза ни на него, ни на кого-либо другого. – Благодарю вас, сир. Пить вино мне не хотелось. Было бы безумием напиваться, чтобы расслабиться и скрыть смущение под пристальными взглядами, но согласиться было проще, чем отказаться. Я уже поняла, что людям гораздо больше нравится, когда я соглашаюсь. Генрих смотрел на меня с усмешкой. – Вы довольны? – О да, милорд. – Я даже попыталась улыбнуться, но улыбка вышла натянутой и никого не смогла обмануть. – Этот бесконечный пир все же когда-нибудь закончится. – Да, милорд. Конечно, закончится. – Но вам необходимо привыкать к такого рода застольям. – Да. Я открыла рот, чтобы добавить что-нибудь более вразумительное, но Генрих уже отвернулся в сторону – и я вновь заметила недовольный взор матери, похожий на взгляд безжалостной змеи: такой же бесстрастно холодный и смертельно опасный. В голове у меня, заглушая болтовню придворных сплетниц, зазвучал отрывистый, резкий голос Изабеллы, которым она ранее давала мне инструкции, захлестнувшие меня сейчас черной волной: «Никогда не заговаривай, если тебе нечего сказать или пока к тебе не обратятся. Улыбайся, но не смейся громко. Никогда не показывай зубов. Ешь и пей деликатно и не слишком много. Мужчинам не нравятся женщины, сметающие с тарелки все до последней крошки и облизывающие пальцы». Этого я и так не стала бы делать, несмотря на то что голодное детство приучило меня с уважением относиться к еде на тарелке. «Сдержанность – главное достоинство. Никогда не высказывайся категорично и не спорь. Мужчины не любят женщин, которые с ними спорят. Не критикуй ничего английского. Не флиртуй и не поедай глазами менестрелей».
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!